Утро началось с тишины, а тишина в их квартире всегда предвещала бурю. Ксения стояла у окна кухни, сжимая в руках чашку остывшего кофе, и смотрела на серый двор, где дворник методично сметал прошлогоднюю листву, будто пытался стереть с асфальта саму память о прошедшей осени.
Игорь сидел за столом, уткнувшись в экран ноутбука, и его пальцы беззвучно скользили по клавиатуре, выстукивая какие-то бесконечные строки кода, которые Ксения никогда не понимала и, если честно, даже не пыталась понять. Эта тишина между ними росла уже несколько недель, наполняя квартиру невидимым холодом, от которого не спасали ни батареи центрального отопления, ни тёплый плед на диване.
Ксения чувствовала, как что-то важное ускользает сквозь пальцы, как песок, который невозможно удержать, сколько ни сжимай ладонь. И это ощущение терялось где-то между их вежливыми утренними приветствиями и формальными вечерними вопросами о прошедшем дне.
— Ты опять всю ночь работал, — сказала Ксения, не оборачиваясь, и голос её прозвучал глухо, будто пробивался сквозь толщу воды. — Я проснулась в три часа, твоя половина кровати была холодная.
Игорь оторвался от экрана, и Ксения увидела в отражении оконного стекла, как он провёл ладонью по лицу — устало, обречённо, словно стирая невидимую паутину усталости.
— Горел дедлайн, — ответил он просто, без оправданий, и в этой простоте чувствовалась такая отстранённость, что Ксения почувствовала, как внутри что-то болезненно сжалось.
— Дедлайн, — повторила она с горькой усмешкой, разворачиваясь к нему. — У тебя всегда горит какой-то дедлайн. Или срочный проект. Или важная встреча. А у нас с тобой дедлайн уже давно сгорел, и ты даже не заметил.
Игорь закрыл ноутбук с тихим щелчком, который в тишине кухни прозвучал как выстрел.
— Ксюша, давай не будем, — сказал он тихо.
В его голосе Ксения уловила ту самую интонацию, которая всегда выводила её из себя — интонацию терпеливого взрослого, разговаривающего с капризным ребёнком.
— Я просто устал. Работы много, заказов навалом. Разве это плохо, что я зарабатываю?
— Зарабатываешь? — Ксения поставила чашку на подоконник так резко, что кофе расплескался на белую краску. — Только вот зарабатываешь ты непонятно на что. На нашу совместную жизнь? На детей, которых у нас до сих пор нет? Или на то, чтобы я каждый вечер засыпала одна в пустой квартире, пока ты сидишь в своём кабинете, как в бункере?
Игорь встал из-за стола, и Ксения увидела, как напряглись его плечи под домашней футболкой. Он был выше её на голову, но в этот момент казалось, что она смотрит на него сверху вниз — с высоты своей обиды и накопившейся за месяцы горечи.
— Ты сама не хотела детей, — сказал он, и в его голосе впервые за утро прозвучали нотки раздражения. — Ты сама говорила, что нам нужно сначала встать на ноги, накопить денег, сделать ремонт. Я что, должен был угадывать, когда ты передумаешь?
— Я не передумала, — выдохнула Ксения и почувствовала, как к горлу подкатывает горячий ком. — Я просто хотела, чтобы мы были вместе в этом решении. Чтобы ты хотя бы спросил, что я чувствую. Но тебе проще спрятаться за своим компьютером, чем поговорить со мной по-настоящему.
Игорь стоял посреди кухни, и Ксения видела, как играют жилваки на его скулах, как он сжимает и разжимает кулаки, пытаясь сдержать то, что готово было вырваться наружу. Но он молчал, и это молчание было хуже любых слов.
— Вот именно, — сказала Ксения, и голос её сорвался на неожиданно высокую ноту. — Ты всегда молчишь. Ты молчал, когда моя мать приезжала и устраивала сцены. Ты молчал, когда я в прошлом году просила поехать в отпуск, а мы в итоге никуда не поехали, потому что у тебя был срочный проект. Ты молчишь, когда я спрашиваю, почему ты стал таким чужим. И знаешь что? Я устала быть единственной, кто пытается в этих отношениях.
Она развернулась и вышла из кухни, чувствуя, как по щекам катятся горячие слёзы, которые она так старалась сдержать.
В спальне она рывком распахнула шкаф и достала с антресоли старую дорожную сумку — ту самую, с которой когда-то, семь лет назад, переезжала к Игорю, полная надежд и планов на счастливое будущее.
Игорь появился в дверях, когда Ксения уже запихивала в сумку вещи, не разбирая, что именно берёт. Джинсы, свитера, бельё, косметичка — всё летело в сумку в хаотичном порядке под аккомпанемент её всхлипываний, которые она больше не пыталась скрывать.
— Ты что делаешь? — спросил Игорь, и в его голосе, наконец-то, появилась тревога.
— Уезжаю, — бросила Ксения, не поднимая головы.
— К матери?
— На неделю. Может, за это время ты сам поймёшь, нужна я тебе или нет.
— Ксюша, не надо.
— Надо, — перебила она его, застёгивая молнию на переполненной сумке. — Очень даже надо. Мне нужно подумать. Понять, что я вообще делаю в этих отношениях. Потому что жить в одной квартире и быть вместе — это, оказывается, совсем не одно и то же.
Она прошла мимо него, и он не попытался остановить её, не протянул руку, не сказал тех слов, которых она так ждала. Ксения надела куртку, сунула ноги в ботинки, не застёгивая их, и только на пороге обернулась.
Игорь стоял в коридоре, опустив руки, и на его лице было написано такое отчаяние, что на секунду Ксения чуть не бросила сумку и не кинулась к нему. Но гордость — эта проклятая гордость, которую она унаследовала от матери вместе с карими глазами и привычкой грызть ногти в минуты волнения, — не позволила ей сделать шаг навстречу.
— Если ты хоть немного меня любишь, то ты меня остановишь, — сказала она тихо, последней надеждой, последней попыткой.
Игорь открыл рот, потом закрыл, и Ксения поняла, что он не скажет ничего. Она развернулась и вышла, с силой хлопнув дверью, а потом стояла на лестничной площадке, прислонившись лбом к холодной бетонной стене. И всем телом ждала, что дверь сейчас распахнётся, что он выбежит за ней, схватит за руку, прижмёт к себе и скажет, что не отпустит, что они всё решат.
Но дверь оставалась закрытой, и через минуту Ксения услышала, как в квартире включилась музыка — какая-то электронная мелодия, которую Игорь всегда слушал во время работы.
Вокзал встретил её привычным разнообразием звуков, запахов и людской суеты. Ксения купила билет на электричку, которая отходила через сорок минут, и села на жёсткую пластиковую скамейку в зале ожидания. Сумка лежала у ног — тяжёлая, неудобная, набитая наспех собранными вещами, — и Ксения вдруг подумала, что это какая-то неправильная сумка для того, чтобы бежать от своей жизни.
Нужен был чемодан на колёсиках — изящный и лёгкий, а не эта допотопная спортивная сумка с оторванной лямкой. Она достала телефон и увидела сообщение от подруги Лены, которое пришло ещё полчаса назад, когда Ксения собирала вещи:
«Привет, солнышко. Как ты? Может, созвонимся сегодня вечером? Хочу тебя обнять виртуально. И помни, что ты у нас самая лучшая, даже когда тебе кажется, что всё разваливается. Может, ты слишком строга к нему? Он же любит тебя — это видно невооружённым глазом».
Ксения прочитала сообщение один раз, потом второй, и что-то внутри дрогнуло. Она вспомнила, как месяц назад сидела с Леной на кухне, пила вино из больших бокалов и жаловалась на Игоря, на его холодность, на то, что они живут как соседи, а не как муж и жена.
И тогда Лена сказала: «А ты уверена, что проблема только в нём? Ты же сама такая колючая иногда, будто ёжик, который боится, что его погладят».
Слишком строга — прокрутились в голове слова Лены, и Ксения вдруг вспомнила утро во всех деталях, как на киноплёнке.
Игорь, усталый, с тёмными кругами под глазами, который действительно всю ночь работал. Игорь, который заказал ей кофемашину на день рождения, хотя сам не пьёт кофе. Игорь, который всегда проверяет, закрыта ли дверь на ночь, потому что знает, что она боится. Игорь, который молчит, потому что не умеет говорить о чувствах, но не потому, что ему всё равно.
А она? Она накрутила себя, нагородила обвинений, придумала проблемы там, где их, может быть, и не было. Или были — но не такие страшные, как ей казалось в тот момент, когда обида застилала глаза пеленой, не дающей видеть правду.
Ксения посмотрела на часы. До отправления электрички оставалось тридцать пять минут — достаточно времени, чтобы вернуться, обнять Игоря, извиниться за резкость. Сказать, что они должны поговорить — но не вот так, не на разрыв, а спокойно, как взрослые люди, которые любят друг друга и хотят быть вместе.
Она схватила сумку и побежала к выходу, чувствуя, как колотится сердце, как по венам разливается адреналин, смешанный с надеждой и страхом — страхом того, что она сейчас переступит порог и увидит на лице Игоря разочарование: что она вернулась, что её слово ничего не значит, если она так легко меняет решение.
Но нет, она должна вернуться. Потому что семь лет, которые они прожили вместе, стоят того, чтобы попытаться ещё раз. Потому что где-то под слоями молчания и усталости всё ещё живёт то, что связало их когда-то — та искра, которую нельзя потушить одним необдуманным словом или импульсивным решением.
Такси довезло её до дома за двадцать минут, которые показались вечностью. Ксения сидела на заднем сиденье, сжимая сумку на коленях, и прокручивала в голове слова, которые скажет Игорю:
«Прости меня. Я была неправа. Давай начнём сначала. Давай поговорим обо всём, что накопилось».
Простые слова, но почему-то они казались такими трудными, будто каждая весила тонну. Она поднялась по лестнице, стараясь идти тихо, и вдруг услышала голоса, доносящиеся из-за двери их квартиры. Мужской голос — Игоря, и женский, незнакомый, высокий, срывающийся на рыдание. Ксения замерла, прислонившись к стене. Сердце бешено колотилось, в ушах звенело, и она вдруг подумала, что это какая-то ошибка, что это не их квартира, что она перепутала этаж.
Но нет, вот же табличка на двери, которую они повесили в прошлом году, с их фамилией; вот же потертый коврик у порога.
— Игорь, я не знаю, что делать, — говорил женский голос сквозь всхлипывание. — Я больше не могу. Всё рушится, и я такая беспомощная. Только ты можешь помочь.
— Тише, тише, всё будет хорошо, — отвечал Игорь. И в его голосе Ксения услышала такую нежность, такую заботу, которую давно не слышала, обращённую к себе.
— Я обещаю, что всё будет хорошо. Мы справимся. Я не брошу тебя.
Ксения чувствовала, как земля уходит из-под ног, как стены подъезда медленно вращаются вокруг неё. Рука сама потянулась к сумке, достала ключи. Почти не думая, она вставила ключ в замочную скважину и повернула его максимально тихо.
Дверь в квартиру оказалась приоткрыта. Ксения толкнула её, стараясь не издать ни звука. Из гостиной доносились те же голоса, теперь уже громче, отчётливее.
— Я так боюсь, — шептала женщина. — Что, если ничего не получится? Что, если он…
— Не думай об этом, — перебил её Игорь. — Сейчас главное — не паниковать. Я всё проверил, всё просчитал. Деньги есть, остальное решаемо.
Деньги. Ксения почувствовала, как холод пробирается по спине. Какие деньги? Их деньги? Те, что они копили на ремонт, на отпуск, на…
Она подошла к двери гостиной, которая была чуть приоткрыта, и заглянула в щель. То, что она увидела, заставило её перестать дышать. Игорь стоял посреди комнаты, обнимая женщину.
Ксения видела только её спину: тёмные волосы, собранные в небрежный хвост, узкие плечи, вздрагивавшие от рыданий. На журнальном столике лежали какие-то бумаги, исписанные цифрами, блокнот, открытый на странице с таблицей, калькулятор. Игорь гладил женщину по спине, успокаивая, и его лицо было таким сосредоточенным, таким серьёзным, что Ксения поняла — это не случайная встреча, не спонтанный визит.
Это что-то важное. Что-то, о чём она не знала. Что-то, что он прятал от неё всё это время.
Ярость, жгучая и всепоглощающая, затопила Ксению с головой, смыв все сомнения, всю готовность к примирению, все нежные слова, которые она готовила по дороге.
Она толкнула дверь гостиной так сильно, что та с грохотом ударилась о стену, и шагнула в комнату, чувствуя, как руки дрожат от злости и боли.
продолжение
👇👇👇