Глава 12. Король Одессы
Эшелон шёл на север, вгрызаясь в холодную, чужую, враждебную степь. И чем дальше поезд уходил от Одессы, тем сильнее менялся сам воздух. Солёный, живой, пахнущий рыбой и акацией морской бриз сменился мёртвой, стылой пылью и далёкой гарью пожарищ.
Штабной вагон был промозглым оазисом тишины. Запершись изнутри в своём купе, Мишка неотрывно смотрел в тёмное, грязное окно, где проносились лишь тени. Сенька Псаломщик, его тень, его единственный друг, пытался войти дважды.
— Миша, там... — начинал он, приоткрыв дверь.
— Пошёл вон, — не оборачиваясь, глухо бросал командир.
А «там», в скотских теплушках, 54-й полк имени Ленина продолжал свой прощальный банкет. Они ехали на войну, как на весёлую маёвку, как на очередное «дело». Из щелей вагонов несло тяжёлым духом спирта, дешёвой махорки и немытых, потных тел. Гремел патефон, кто-то надрывно, до хрипоты, тянул под раздолбанную гармошку блатные куплеты о горькой доле.
Первые двое суток его «армия» просто пила. Заливала страх. Пропивала предательство тех двух третей, что остались в Одессе. Пропивала злость на короля, который их в это втянул. В обозе, как злая насмешка над здравым смыслом, тряслись бочонки с пивом, ящики с коньяком и даже икрой.
На третий день поезд остановился. Резко, с душераздирающим скрежетом. Не на станции. Не у семафора. Посреди голого, мокрого, бесконечного поля.
Дверь купе Япончика распахнулась без стука.
— Приехали, — сказал Сенька.
Он был бледный, с нервно дёргающимся глазом. Мишка молча надел фуражку, проверил наган в кобуре и вышел на стылый воздух.
***
Холодный, пронизывающий до костей ветер ударил в лицо. Не Одесса. Точно не она. Вокруг, до самого мутного горизонта, тянулась серая, размокшая, вспаханная не плугом, а снарядами земля. Не было ничего. Только грязь по щиколотку, низкое свинцовое небо и въедливый запах дыма.
Из теплушек, пошатываясь, кашляя, щурясь от непривычного света, вываливались его «бойцы». В своих цилиндрах, котелках, в ярких жилетках поверх тельняшек, они выглядели как труппа бродячего цирка, по ошибке заехавшая в ад.
— Это шо за остановка?
— Где фронт-то, я не понял?
— Тьфу, грязища-то какая... Чтоб я так жил!
Их встретила оглушающая тишина. И люди. Из-за холма, из наспех вырытых, похожих на норы землянок, к ним шли солдаты. Это были другие солдаты. Не ряженый одесский маскарад.
Это были люди комдива Ионы Якира. Грязные, обмотанные тряпьём, с землистыми, неживыми, злыми лицами. В их глазах не было ни страха, ни азарта. Только въевшаяся, смертельная усталость.
Они смотрели на 54-й полк — на цилиндры, на тельняшки, на пьяные, опухшие физиономии — как смотрят на приговорённых к смерти. Их взгляды были тяжелее свинца.
Из толпы солдат вышел невысокий, жилистый человек в потёртой, засаленной кожанке.
— Командир 54-го полка Винницкий? — его голос был таким же серым, как и всё вокруг.
— Я, — шагнул вперёд Мишка.
— Комдив Якир ждёт.
***
Штаб 45-й дивизии располагался в брошенной крестьянской хате, пропахшей кизяком и смертью. Внутри, за грубым, сколоченным из досок столом, заваленным картами, сидел человек, который выглядел почти мальчишкой.
Иона Якир. Двадцатитрёхлетний гений войны. Он поднял на Япончика свои светлые, немигающие, абсолютно пустые глаза. Рядом, прислонившись к стене, стоял Григорий Котовский. Он прибыл сюда раньше. И улыбался.
— А, Мойше, — весело, с издевкой хмыкнул Котовский. — Привёз-таки свою знаменитую армию?
— Привёз, — холодно ответил Мишка, глядя не на него, а прямо в ледяные глаза Якира.
— Я читал донесение, — Якир говорил тихо, почти бесцветно, но каждое слово било, как выстрел.
— Семьсот четыре человека. Котовский расписывал мне две тысячи отборных бойцов. А привёз... это. Котовский только усмехнулся в усы.
— Это лучшие, Иона. Самый сок. Остальные... не прошли отбор.
Якир не улыбнулся. Его лицо было маской.
— Отбор, значит. — Его палец, тонкий и твёрдый, ткнул в карту.
— Вот, «командир». Станция Вапнярка. Ключевой узел.
— Петлюровцы? — спросил Мишка, чувствуя, как холодеет внутри.
— Петлюровцы. Лучшие их части. Сидят в глубоких окопах, пулемёты пристреляны. Наша пехота трижды ложилась, пытаясь взять в лоб. Мишка смотрел на карту. Прямой штурм через голое, открытое поле.
— Это мясорубка.
— Это приказ, — отрезал Якир. — Твой полк пойдёт в первой волне. На рассвете.
— Вы бросаете их на убой, — процедил Япончик, чувствуя, как кулаки наливаются свинцом.
— Я бросаю вас на убой, Винницкий, — Якир медленно встал, и в его невысокой фигуре проступила стальная, несокрушимая мощь.
— Ты хотел доказать, что вы — армия? Докажи. Если твои... «орлы»... не возьмут станцию, я лично отдам приказ пулемётным ротам в заградотряде скосить остатки твоего полка. Чтобы другим неповадно было.
Котовский молча курил, с нескрываемым интересом наблюдая за сценой. Он наслаждался.
— Выполняйте, — бросил Якир и отвернулся к карте, давая понять, что разговор окончен.
Мишка Япончик резко, на каблуках, развернулся и вышел из хаты. Он всё понял. Это был не фронт. Это была казнь, обставленная как бой.
***
Ночью он собрал своих. Не весь полк. Только «костяк». Сеньку, Рыжего, верного «Майорчика» Зайдера, ещё человек двадцать, тех, кто пошёл бы за ним в огонь и под землю. Они сидели в тёмном, холодном вагоне, при дрожащем свете огарка свечи.
— Ну, хлопцы, — Мишка спокойно достал папиросу, закурил, и огонёк выхватил из тьмы его хищные скулы.
— Нас продали.
Люди молчали. Тяжело, напряжённо.
— Завтра утром нас гонят на пулемёты. В лоб. По чистому полю. Шансов — ноль.
— Так что, Миша? — хрипло, сорванным голосом спросил Рыжий.
— Бунтовать? Бежать?
— Бежать некуда, — криво усмехнулся Псаломщик. — Сзади — Якир с пулемётами. Спереди — Петлюра. Мы в мышеловке.
Мишка Япончик затянулся и посмотрел на пламя свечи.
— Бунтовать? Нет. Мы пойдём в атаку.
— На смерть?! — вырвалось у кого-то.
— В атаку, — твёрдо повторил командир.
— Но по-нашему.
Его раскосые глаза опасно сузились. В них загорелся тот самый дьявольский азарт, который знала вся Молдаванка.
— Они ждут, что мы пойдём, как тупое стадо. В полный рост, с криком «Ура!». Они ждут солдат. — Он наклонился над импровизированным столом.
— А мы не солдаты. Мы — работаем.
Предрассветный туман был густым, как парное молоко. Он лёг на землю, скрывая всё. Петлюровцы на станции Вапнярка ждали атаки. Они слышали, как всю ночь где-то далеко у «красных» шла вялая артподготовка. Они сидели в своих глубоких, добротных окопах и ждали, когда стихнет редкий грохот и по полю, как тараканы, побежит пехота.
Артподготовка стихла в пять утра. Наступила тишина. Мёртвая, звенящая, давящая на уши. Петлюровские дозорные вглядывались в белую стену тумана, протирая замёрзшие глаза.
И в этот момент из тумана, из грязи, из самой земли, в их окопы хлынуло нечто. Не спереди, откуда ждали. С флангов. И со спины.
Семь сотен бандитов, разделённых на юркие группы по десять человек, ползли три часа. В абсолютной, нечеловеческой тишине. На животах. По мёрзлой, острой, как стекло, грязи. Они не были солдатами, не умели маршировать. Они были ночными ворами. Они знали, как двигаться бесшумно.
Мишка Япончик лично вёл центральную группу. Он не кричал «Вперёд!». Он поднёс к губам свисток и, когда первая тень скользнула во вражескую траншею, он прошептал в темноту одно слово:
— Давай!
И начался ад. Это была не атака. Это был налёт. Резня. 54-й полк ворвался в окопы с диким, восторженным, ликующим одесским матом. Они не кололи штыками — они не умели. Они стреляли в упор из револьверов. Они резали финками. Они вбрасывали гранаты-«лимонки» прямо в землянки, где спали офицеры.
Петлюровцы, ошарашенные, разбуженные взрывами и криками, не понимающие, откуда враг, кто эти люди в тельняшках и цилиндрах, стреляющие с двух рук, — сломались в одну минуту. Они не воевали с армией. Они воевали с бандой демонов, восставших из преисподней.
Через пятнадцать минут панического, кровавого хаоса, те, кто выжил, бежали, бросая оружие. Через двадцать минут станция Вапнярка была взята.
***
Комдив Якир и Котовский стояли на холме, глядя в мощные немецкие бинокли. Они молча смотрели, как по захваченной станции бегают и орут тёмные фигурки.
— Сукины дети, — изумлённо пробормотал Якир, опуская бинокль. — Они... они же их просто вырезали.
— Я же говорил, — Котовский улыбался своей самой довольной улыбкой. — Лучшие.
Мишка Япончик стоял на платформе станции Вапнярка. Он сделал невозможное. Он швырнул Котовскому и Якиру эту победу в их сытые лица. Он выиграл этот раунд.
Вокруг него его «армия» праздновала. Они вышибали двери в пакгаузах, выволакивая трофеи: сапоги, мундиры, часы, оружие. Он снова был Королём. Он был победителем.
— Миша! К нему, спотыкаясь, бежал Сенька Псаломщик. Лицо его сияло безумным счастьем. — Миша, ты это видел?! Мы их! Мы их сделали!
Сенька нёс в руках несколько бутылок трофейного шампанского.
— А тут, Миша... тут... — он задыхался от восторга, не в силах выговорить. — На путях! Целый вагон! СПИРТ! Медицинский! И сахар! Представляешь?!
Он протянул командиру открытую бутылку.
— Праздник, Миша! Гуляем!
Мишка Япончик посмотрел на бутылку в руках Сеньки. Посмотрел на своих «бойцов», которые уже с рёвом катили бочки и ящики. Посмотрел на восток, где над полем, усеянным трупами, вот-вот должно было взойти багровое солнце.
И победа вдруг стала горькой, как полынь. Он выиграл бой. Но он только что понял, что именно в эту секунду... он окончательно и бесповоротно проиграл войну.
🤓 Спасибо, что дочитали до конца! Впереди героев ждут новые испытания. Подпишитесь, чтобы узнать, что будет дальше. Ваша поддержка, лайки и комментарии — лучшее топливо для автора!