Рассказ, основанный на реальных событиях..
Капитан Александр Морозов никогда не курил. Даже в училище, когда все курсанты затягивались в туалете дешёвым «Беломором», он морщился от табачного дыма и отходил в сторону. А теперь, в тридцать пять лет, командуя экипажем Ту-154, он с горькой иронией думал о том, что сигареты могли стать причиной его смерти.
Неплановый рейс
Утром 17 ноября 1990 года в швейцарском аэропорту Базеля Морозов получил задание на грузовой рейс до Москвы. Груз был необычный — 1217 коробок американских сигарет «Winston». Восемнадцать тонн табачной продукции, которую предстояло доставить в СССР.
— Саш, а куда мы всё это добро загружать будем? — спросил второй пилот Виктор Семёнов, глядя на горы коробок в ангаре.
— Куда поместится, — пожал плечами Морозов. — Грузовых бортов нет, а рейс выполнять надо.
Штурман Олег Крылов, молодой парень двадцати восьми лет, недовольно покачал головой:
— В пассажирский салон что ли? Это же нарушение всех инструкций.
— Зато выполнение приказа, — заметил бортинженер Пётр Волков, единственный в экипаже, кому было за сорок. — В наше время это важнее инструкций.
Коробки действительно загружали в пассажирский салон. Между рядами кресел, в проходах, в центральной кухне — везде, где находилось свободное место. Самолёт превратился в летающий табачный склад.
На последнее место в кабине — кресло бортрадиста — сел Владимир Корнев, заместитель командира эскадрильи, выполнявший функции проверяющего. Опытный лётчик, за плечами которого были тысячи часов налёта.
Бортоператор Игорь Зайцев, самый молодой в экипаже, с любопытством оглядывал набитый коробками салон:
— Сколько же это сигарет? Миллионы штук?
— Миллионы, — подтвердил Волков. — На всю Москву хватит.
Взлёт прошёл штатно. Ту-154М, несмотря на необычную загрузку, вёл себя послушно. Морозов взял курс на восток, набрал эшелон десять тысяч метров. За бортом стояла ясная погода, самолёт шёл ровно, моторы работали как часы.
— Красота, — сказал Семёнов, глядя в иллюминатор на проплывающие внизу Альпы. — Жаль, пассажиров нет — посмотрели бы на такие виды.
— Зато сигареты не на что не жалуются, — усмехнулся Крылов.
Первый час полёта прошёл спокойно. Экипаж расслабился, завели обычные разговоры о службе, о семье, о планах на отпуск. Корнев время от времени делал записи в своём блокноте — оценивал работу экипажа.
Пожар
И тут Зайцев вдруг вскочил с места:
— В салоне дым! — прокричал он. — Горим!
Морозов почувствовал, как ёкнуло сердце. Пожар на борту — это самое страшное, что может случиться с самолётом. Особенно когда лететь над горами, а до ближайшего аэродрома сотни километров.
Корнев быстро отстегнул ремни:
— Я схожу посмотрю. Готовьтесь к аварийной посадке.
Через минуту он вернулся, и лицо его было мрачным:
— Дым идёт из плафонов освещения и вентиляционных отверстий. Электропроводка горит.
— Курс на Прагу, — решительно сказал Морозов. — Аварийное снижение.
— Обесточить салоны, — скомандовал Корнев. — Вентиляцию выключить.
Волков послушно переключал тумблеры. В наушниках затрещал голос диспетчера, но связь была плохой. Экипаж надел кислородные маски, но в суете забыл переключить микрофоны на "маски".
— Прага, это советский 664-й, — говорил в микрофон Морозов. — У нас пожар на борту, запрашиваем немедленную посадку.
Но диспетчер его не слышал. Микрофон работал вхолостую.
Корнев снова ушёл в салон, прихватив огнетушитель. Дым становился всё гуще, едкий запах гари проникал в кабину. Зайцев помогал ему тушить, но толку было мало — огнетушители быстро кончились, а дым только усиливался.
— Может, двигатель горит? — предположил Зайцев, кашляя от дыма.
— Или технический отсек, — согласился Корнев.
В кабине творилось что-то невообразимое. Семёнов и Крылов пытались вести самолёт в густеющем дыму, но приборы почти не были видны. Пришлось открыть форточки — поток воздуха на несколько секунд рассеивал дым.
— Быстрей снижаемся! — крикнул вернувшийся Корнев. — На какой высоте?
— Семь тысяч, — ответил Семёнов.
— Что?! — взорвался Корнев. — Почему так медленно?
Он посмотрел на указатель вертикальной скорости — десять метров в секунду. При аварийном снижении должно было быть шестьдесят.
— Аварийное снижение давай! — закричал он. — Мы сгорим раньше, чем сядем!
Посадка
Морозов дал штурвал от себя. Самолёт резко наклонил нос. Земля стремительно приближалась, но в облаках её не было видно.
— Горят все сигналы неисправности двигателей! — доложил Волков. — Но температура и обороты в норме! Что делать?
— Выключи второй! — приказал Корнев. — А первый и третий не трогай!
Чёрный дым заполнил кабину. Приборная панель исчезла в клубах гари. Морозов судорожно открывал и закрывал форточку, пытаясь рассмотреть хотя бы основные приборы.
Самолёт летел в облаках, полагаться приходилось только на приборы. Но их почти не было видно. Морозов пилотировал вслепую, доверяя интуиции и многолетнему опыту.
Вдруг завыла сирена ССОС — система предупреждения о близости земли.
— Шестьсот метров до земли! — крикнул Корнев, сорвав кислородную маску. — Выводи из снижения! Штурвал на себя! Сейчас ударимся!
Морозов изо всех сил потянул штурвал на себя. Самолёт нехотя выравнивался. Вертикальная скорость упала до восьми метров в секунду.
— Закрылки на пятнадцать! — скомандовал он.
— Не выпускаются! — ответил Семёнов. — Привод отказал!
На высоте двухсот метров Ту-154 вывалился из облаков. Внизу простиралась чешская равнина — поля, перелески, деревни. Аэропорта не было видно.
— Садимся на поле! — решил Морозов. — Вон там, вспаханное!
Земля мчалась навстречу со скоростью триста семьдесят километров в час. Слишком быстро для посадки на неподготовленную площадку, но выбора не было.
Касание произошло жёстко. Основные стойки шасси ударились о мёрзлую землю, самолёт подскочил и снова ударился. Морозов изо всех сил жал на тормоза, но на вспаханном поле они почти не работали.
Впереди показалась асфальтированная дорога с полутораметровой насыпью. По ней как раз ехал легковой автомобиль.
— Не успеваем! — крикнул Семёнов.
Водитель машины в последний момент затормозил, остановившись прямо перед несущимся на него самолётом. Горящий Ту-154 с поднятым носом врезался в насыпь.
Морозов почувствовал страшный удар, его швырнуло вперёд, потом в сторону. Что-то треснуло в груди — рёбра. В ушах стоял звон, перед глазами плыли красные круги.
Носовая часть самолёта с кабиной оторвалась от фюзеляжа, подскочила в воздух, врезалась в провода линии электропередач, завертелась волчком и рухнула на землю.
Когда Морозов пришёл в себя, кабина лежала на боку. Из разбитых стёкол тянуло холодным воздухом. Сзади полыхал огонь — горели остатки фюзеляжа с сигаретами.
— Живы? — прохрипел он.
— Вроде живы, — отозвался Семёнов, ощупывая разбитую голову.
Крылов держался за плечо — ключица была сломана. Волков и Зайцев отделались ушибами. Корнев помогал всем выбираться из искорёженной кабины.
— Быстрей отсюда! — торопил он. — Топливо может взорваться!
Они выползли через аварийный люк и отбежали подальше от горящих обломков. Поле вокруг было усеяно коробками сигарет — некоторые горели, другие валялись разорванными.
К ним бежал молодой чех на велосипеде. Лицо его было белым от испуга.
— Я видел, как вы падали, — говорил он на ломаном русском. — Думал, космическая ракета. Вы живы? Нужен доктор?
— Живы, — кивнул Корнев. — Спасибо.
Вскоре появились пожарные, скорая помощь, милиция. Экипаж отвезли в госпиталь, где оказали первую помощь. Морозов лежал на больничной койке с забинтованной грудью и думал о случившемся.
Причины
Тринадцать минут — от первого сообщения о пожаре до крушения. Тринадцать минут, которые могли стать последними в жизни. И главное — все живы. Чудо какое-то.
— Саша, — подошёл к нему Корнев, — ты молодец. Хорошо сел.
— Мы все молодцы, — ответил Морозов. — Команда сработала.
— Думаешь, что стало причиной?
— Сигареты, наверное. В кухне лежали, рядом с плитой. Может, кто-то забыл её выключить после разогрева еды.
— Или от вибрации тумблер сам включился.
— В любом случае — халатность. Нельзя было груз в салоне размещать.
На следующий день к ним приехала комиссия по расследованию. Долго опрашивали каждого, выясняли подробности. Самописцы, как оказалось, не зафиксировали сигналов о пожаре — система пожарной сигнализации была обесточена вместе с салонами.
— Получается, единственное свидетельство пожара — ваши закопчённые вещи и показания экипажа, — сказал председатель комиссии.
— А разве этого мало? — удивился Семёнов.
— Достаточно. Просто обычно техника фиксирует больше данных.
Местные жители долго собирали рассыпавшиеся по полю сигареты. Многие коробки уцелели при крушении. Как потом рассказывали очевидцы, всю зиму в окрестных деревнях курили «Winston» со вкусом авиационного топлива.
Через неделю экипаж вернулся в Москву. Никто не был наказан — комиссия признала, что лётчики сделали всё возможное для спасения самолёта и избежания жертв. Наоборот, отметили профессионализм при посадке в сложных условиях.
— Знаете что, товарищи, — сказал Морозов на разборе полётов, — в следующий раз, если дадут грузовой рейс, буду требовать грузовой борт. Хватит экспериментов.
— А если не дадут? — спросил кто-то из молодых пилотов.
— Тогда хотя бы проверю, выключена ли плита в кухне, — усмехнулся Морозов.
— И я проверю, — поддержал его Семёнов. — Не хочется ещё раз через такое проходить.
После той истории Морозов так и не начал курить. Но теперь, когда видел дым от сигарет, всегда вспоминал тот ноябрьский день над Чехословакией. Вспоминал чёрные клубы в кабине, вой сирены ССОС, жёсткий удар о землю.
И каждый раз благодарил судьбу за то, что тогда всё обошлось. Что команда сработала слаженно, что самолёт выдержал, что нашлось подходящее поле для посадки.
В авиации, как говорил старый инструктор в училище, везение — это тоже часть профессионализма. Главное — не полагаться на него слишком часто.
А коробки из-под «Winston» Морозов долго хранил дома как напоминание о том дне. Пустые коробки, пахнущие гарью и керосином. Немой свидетель того, как сигареты чуть не стали причиной катастрофы.
И ещё — свидетель того, что иногда профессионализм и везение идут рука об руку. И тогда даже из самой безнадёжной ситуации можно найти выход.
Главное — не терять головы и работать командой. Остальное приложится.
ЭПИЛОГ
Спустя годы, когда Морозов стал инструктором и обучал молодых пилотов, он всегда рассказывал им историю «сигаретного рейса». Не для острых ощущений, а для понимания.
— Запомните, — говорил он курсантам, — в небе мелочей не бывает. Любая халатность может стать смертельной. Невыключенная плита, неправильно размещённый груз, забытый тумблер — всё это может убить.
— А что самое главное в аварийной ситуации? — спрашивали молодые лётчики.
— Не паниковать, — отвечал Морозов. — И помнить, что ты не один. Экипаж — это команда. И только командой можно выйти из беды.
Эту истину он постиг тогда, в ноябре девяностого, когда горящий самолёт несся к земле, а в кабине было не видно приборов. Тогда, когда каждый делал своё дело, не думая о героизме, а просто выполняя обязанности.
И выжили. Все шестеро. А это в авиации — самая большая победа.
***
Рассказ основан на реальных событиях крушения Ту-154М рейса Базель-Москва 17 ноября 1990 года.
Начало романа🔽