– Чтобы даже духу ее тут не было! – Кричала Римма в телефонную трубку, срываясь на истерику.
В комнату заглянула ее мать, Татьяна Алексеевна и тяжело вздохнув, спросила, когда дочка сбросила вызов:
– Что за шум опять? А драки нет?
– Мама, отстань, – огрызнулась Римма и, открыв бар в шкафу, достала бутылку с янтарной жидкостью и плеснула в бокал, – не до тебя! Гарик решил сюда эту нагулянную притащить.
Татьяна Алексеевна присела на диван и посмотрела на дочь прожигающим взглядом.
– Ну и дура ты, Римка, ничему жизнь не учит. Забыла, видимо, что мы тут обе на птичьих правах живем в его квартире. Да ты должна эту девчонку как родную в дом принять, сдувать пылинки, расположить к себе, чтоб он ценил тебя и чувствовал обязанным, а ты чего удумала?! Неуж-то так уверена, что он пинка под зад обеим нам не даст, если обидишь его Настеньку? Он же о детях много лет мечтал, а ты отказываешься родить ему, так тут хотя бы голову включи!
Римма дрожащими руками вновь наполнила бокал и осушила залпом, потом ушла в ванную, открыла воду в кране и разревелась, как зверек, угодивший в капкан.
Как же она ненавидела этого ребёнка. Ненавидела за сам факт существования — чужого, непрошенного, возникшего будто назло. Да и сам Игорь не знал о ней раньше, о своей Настеньке, а вот судьба как вывернула: оказалась, где-то есть девчонка, его дочь, восьми лет, которую теперь собираются «ввести в семью».
Римма детей вообще никогда не любила. Не умела с ними ладить, не понимала их. Да и любить, по-настоящему, Римма не умела никого. Выйдя замуж за Игоря, она, по сути, просто выбрала спокойствие и уверенность. Просторная квартира в центре города, надёжный мужчина без вредных привычек, стабильность. После вечных съёмных углов, где они с матерью ютились годами, Игорь показался спасением.
Познакомились они на юбилее общих друзей — десять лет свадьбы праздновали. В шумном ресторане, среди свечей и шампанского, Римма сразу его приметила: высокий, аккуратно одетый, уверенный в себе, без той грубоватой суеты, что бывает у многих. Подруга шепнула: «Вдовец, живёт один». Этого хватило, чтобы её заинтересовать. А через месяц Игорь уже предложил зарегистрировать отношения. Всё шло гладко, будто по маслу.
После свадьбы они сразу перебрались в его квартиру. Вместе с Татьяной Алексеевной, конечно. Игорь не возражал, наоборот — говорил, что «женщине важно, чтобы рядом была мать». Римма тогда ликовала: неужели наконец-то всё устроилось?
Она старалась быть хорошей хозяйкой. Каждое утро вставала раньше него, жарила яичницу, гладила рубашки. В выходные готовила борщ, хотя терпеть не могла запах варёной свёклы. Игорь, казалось, был доволен. Тёща вела себя тихо, почти незаметно. Иногда он даже шутил, что ему повезло сразу с двумя «прекрасными женщинами».
Но стоило разговору коснуться детей — всё ломалось. Римма меняла тему, делала вид, что не слышит, либо уводила разговор в сторону отпуска или ремонта. А потом и вовсе стала раздражаться, если он только намекал.
– Потом, Гарик, потом, – говорила она, щурясь и делая вид, что не придаёт значения. – Мне сейчас пора на работу возвращаться, какой ребёнок, ты с ума сошёл.
И он отступал. Спорить с ней не любил, и всё чаще просто молчал. А теперь… теперь всё рухнуло.
В последнее время Игорь словно чужой стал — тихий, отрешённый. Поздно возвращался, почти не говорил. На вопросы Риммы отвечал односложно.
А потом случился тот злосчастный звонок.
Поздним вечером, когда они уже собирались ложиться спать, телефон Игоря вдруг зазвонил. Номер — незнакомый. Он ответил спокойно, но через пару секунд лицо побледнело. Он слушал, молча, всё дольше и дольше. Потом сел, обхватив голову руками.
– Гарик? – осторожно спросила Римма, чувствуя, как по спине пробежал холод. – Что случилось?
Он долго молчал. Губы подрагивали, будто слова застряли где-то внутри. Потом, всё-таки собравшись, тихо сказал:
– Позвонили… из Нижнегорска. Там… одна женщина. Сказала, что Наталья в больнице.
– Какая Наталья? – насторожилась Римма, напрягшись всем телом.
– Помнишь, я как-то рассказывал тебе, что до армии встречался с девушкой? Любил я её, знаешь, по-настоящему. Собирался жениться. Но через два месяца службы один мой друг прислал фотографии: она идёт по городу, под руку с каким-то мужчиной, улыбается. Я тогда дурак был… вспылил. Написал ей письмо — мол, не жди меня, я встретил другую. Глупость, конечно. Ни ответа, ни привета потом не получил. А когда вернулся, её уже не было. Общие знакомые сказали, что уехала в соседний городок.
Игорь тяжело вздохнул, потер лоб ладонью.
– Позже выяснилось, что тот парень на фото – её двоюродный брат, представляешь? – с горькой усмешкой добавил он. – А я тогда о ней невесть что ведь подумал. Пытался потом найти — не вышло. Словно в воду канула. Я тогда на Ленке женился, ну а дальше ты знаешь – она погибла через год.
Римма молча слушала, а внутри всё клокотало.
– И что теперь? – спросила наконец.
– Позвонила женщина, сказала, что Наталья… в коме. У неё дочь, Настя. И вроде как, Наташа назвала моё имя — перед тем, как потеряла сознание. Та женщина еле нашла мой номер, говорит, девочке восемь лет, и она… она моя дочь.
– И что ты собираешься делать? – хрипло спросила Римма, чувствуя, как пересохло в горле.
– Поеду, конечно. Не могу не поехать, если там действительно мой ребенок.
Он говорил спокойно, почти без эмоций, но в голосе чувствовалось что-то твёрдое, решительное. Римма знала этот тон: с ним спорить бесполезно.
Игорь уехал, едва дождавшись рассвета. Чемодан собрал молча, поцеловал Римму в висок, как чужую, и сказал только:
– Не волнуйся, я быстро вернусь.
Но не вернулся. Прошёл день. Второй. Телефон молчал. На третий она уже места себе не находила: ходила по квартире, то брала трубку, то бросала, то снова набирала — и всё без ответа.
Когда, наконец, Игорь позвонил, Римма почти закричала в трубку:
– Где ты?! Я места себе не нахожу!
– Всё нормально, – ответил он усталым голосом. – Я сделал тест ДНК. Настя действительно моя дочь. Наталья всё ещё в коме, врачи говорят… шансов мало. Её подруга просила, чтобы я забрал ребёнка. Оформляю документы, завтра поедем домой.
… Римма не знала, сколько просидела так. Опомнилась только тогда, когда Татьяна Алексеевна постучала в дверь.
– Рим, ты там что, померла? – прозвучал голос матери.
– Сейчас выйду, – хрипло ответила она, вытирая лицо полотенцем.
Когда вышла, Татьяна Алексеевна уже ждала в коридоре, скрестив руки.
– Ну, что решила?
Римма глубоко вздохнула, стараясь говорить ровно:
– Ты была права, мам. Я… приму эту девчонку. Постараюсь.
– Вот и умница, – смягчилась мать.
– Только… – Римма прищурилась, в её голосе зазвенела металлическая нотка. – Приму, но по-своему. Сделаю всё, чтобы Гарик сам захотел сдать её в детдом.
Татьяна Алексеевна не ответила, только тяжело вздохнула.
Игорь вернулся следующим вечером. Римма выглянула в коридор — и увидела их. Он стоял, держа за руку худенькую девочку в поношенном пальтишке и ярко-розовой шапочке с помпоном. Настя испуганно жалась к нему, глаза большие, темно-серые — такие же, как у отца.
– Это Настя, – сказал Игорь и обратился к девочке. – Поздоровайся с тётей Риммой.
Девочка молчала, лишь слегка кивнула.
– Проходи, – Римма натянуто улыбнулась, делая шаг в сторону. – Вот, это теперь твой дом.
Настя не двинулась с места, пока Игорь не подтолкнул её за плечо.
Вечер прошёл как-то странно. Римма старалась казаться приветливой — подала ужин, пыталась разговорить девочку, но та в ответ молчала, будто не слышала.
– Она стесняется, – улыбнулся Игорь, заметив, как напряглась жена. – Привыкнет, всё наладится.
Римма кивнула, хотя внутри всё закипало.
Когда они уложили Настю спать — в гостевой комнате, где Римма поспешно сменила постельное бельё и поставила ночник — Игорь подошёл к ней и сжал руку.
– Спасибо тебе, Рим. Я знаю, это непросто. Но ты у меня… золотая.
Она улыбнулась, не поднимая глаз.
– Главное, чтобы она не чувствовала себя чужой, – продолжил он. – Понимаешь, ей сейчас страшно.
– Конечно, – ответила она тихо. – Я всё понимаю.
Игорь, довольный, поцеловал её в макушку и ушёл в спальню, а Римма ещё долго сидела в кухне, прислушиваясь к тишине.
Татьяна Алексеевна всё понимала без слов. Она видела, как напряжение в доме растёт день ото дня, как взгляд Риммы становится всё холоднее и тяжелее, а девочка ходит по квартире словно по минному полю — тихо, стараясь не шуметь и не попадаться на глаза хозяйке.
Сначала Татьяна пыталась не вмешиваться. Но однажды, когда услышала, как Настя тихо шмыгает носом, сидя на подоконнике в комнате, не выдержала. Зашла, присела рядом, обняла за плечи.
– Что, милая, скучаешь по маме?
Девочка кивнула, не поднимая глаз.
Так и пошло. Татьяна Алексеевна иногда заходила к Насте — с чашкой какао, с книжкой, с яблоком. Садилась на край кровати, говорила негромко, по-доброму. И понемногу девочка оттаяла. Стала ей отвечать, улыбаться, приносить свои рисунки — кривые домики, солнце, человечки с длинными руками.
А Римма наблюдала всё это со стороны, и внутри у неё всё кипело. Её мать, её собственная мать, — и вдруг на стороне этого подкидыша! Бар в шкафу теперь открывался всё чаще.
Римма старалась не показывать раздражения при Игоре, но взгляд у неё становился такой, что девочка съёживалась, как побитый щенок. Стоило Римме войти в комнату — Настя сразу замолкала, опускала голову, сжимая в руках плюшевого медвежонка.
Последней каплей стал тот день, когда Игорь вернулся домой без зарплаты, и сказал, что перевел деньги в клинику, где лежит Наталья. Он говорил спокойно, будто речь шла о чём-то обыденном. Но у Риммы внутри всё взорвалось.
– Что? – глаза её округлились, в голосе прорезалась истерика. – Ты… что сделал?!
– Рим, пойми, – Игорь попытался объяснить, – ей плохо. Лекарства дорогие, врачи говорят, есть шанс, если подключить другой аппарат. Я не мог иначе.
– Не мог?! – закричала она. – А я, значит, могу?! Я тут счётчики оплачиваю, продукты покупаю со своей лИчной карты, а ты деньги чужой бабе отправляешь?! Она тебе кто вообще?!
– Мать моего ребёнка, – тихо ответил он.
Эти слова были словно пощёчина.
– Ах вот как, – прошипела она, – значит, теперь у нас новая семья? Ты её и хоронить поедешь за наш счёт? Может, и квартиру на ребёнка перепишем?
– Я тебя прошу, прекрати. – Игорь впервые повысил голос. – Я делаю то, что должен.
– А я не собираюсь кормить твою незаконнорожденную дочь! – выкрикнула она, дрожа от ярости. – Не собираюсь! Пусть государство её кормит! Ты выбери уже — или я, или она! И эта твоя умирающая «любимая», которая, между прочим, неясно от кого дитя притащила! Тесты тоже ошибаются, знаешь ли!
Воздух в комнате словно сгустился. Игорь побледнел, губы дрогнули, но он ничего не ответил. Только посмотрел на Римму с каким-то новым, тяжёлым выражением, будто увидел её впервые — без прикрас, без маски.
В это время в прихожей скрипнула дверь.
– Настя? – Игорь рванулся к двери, выглянул в подъезд. Дверь в квартиру распахнута настежь, на площадке никого.
– Настя! – закричал он, но только гул лестничного пролёта ответил ему эхом.
Римма сжала губы, сложила руки на груди.
– Вот видишь, — прошипела она, — даже она чувствует, что ей здесь не место.
Игорь повернулся к ней, и она поняла — всё, конец. Голос его был тихим, но от этого стало только страшнее.
– Собирай вещи. Немедленно.
– Что? – не поверила она. – Гарик, ты что… серьёзно?
– Более чем. – Он стоял прямо, руки сжаты в кулаки. – Собери всё, что твоё, и матери помоги. Вы обе должны уйти.
– Гарик… – голос Риммы дрогнул, – ты же не можешь так. Это же наш дом!
– Нет, Римма. Это мой дом. И мой «счет», который ты привыкла почему-то считать «нашим». В общем, всё… ты свой выбор уже сделала. Я пойду искать дочь. А когда вернусь, чтобы вас тут не было.
Он схватил куртку и выбежал из квартиры, не оборачиваясь.
Римма металась по комнатам, срывая вещи с полок. Пакеты, сумки, чемоданы — всё летело на пол.
– Да чтоб вы все… – шипела она сквозь зубы, захлёбываясь злостью и слезами. – И он, и его Наталья эта, и её выpoдoк!
Татьяна Алексеевна стояла у двери спальни, глядя на дочку с усталым отчаянием.
– Ну что, довольна теперь? Говорила я тебе, не трогай ребёнка. Не могла промолчать хоть раз?
– Мама, не начинай! – взвилась Римма. – Если он такой добрый, пусть теперь с ней живёт!
– Так и будет, – горько усмехнулась мать. – А ты теперь снова станешь по чужим углам скитаться. Всё ведь сама себе испортила.
Римма не слушала. Она бросала в сумку одежду и бормотала сквозь зубы:
– Всё равно он потом пожалеет. Вот увидит, кого выбрал.
Тем временем Игорь метался по улицам, как безумный. Сначала обежал весь двор, потом ближайшие улицы, позвонил соседям — никто не видел девочку. И только спустя два часа, когда уже начинало темнеть, он заметил знакомую фигурку на автостанции.
Настя сидела на скамейке, обняв колени, в куртке, застёгнутой криво, глаза красные от слёз.
– Настенька! – он бросился к ней, опустился на колени. – Господи, где же ты была, моя родная?
Девочка не смотрела на него, губы дрожали.
– Я не хочу домой… – прошептала она. – Тётя Римма злится, она меня не любит…
Игорь взял её за руки, прижал к себе.
– Всё, всё, тише. Больше никто тебя не обидит, слышишь? Никто. Я тебе обещаю.
Прошло два года.
Римма сидела за прилавком киоска в парке, торговала пирожками и кофе в пластиковых стаканчиках. Она лениво смотрела, как дети с криками бегают у фонтана, когда вдруг взгляд зацепился за знакомую фигуру. Игорь.
Он шёл медленно, уверенно, держа за руку Настю. Девочка — повзрослевшая, улыбающаяся, в лёгком голубом платьице. А с другой стороны к нему прижималась женщина, светловолосая, с мягким взглядом — Римма сразу узнала её, видела фото у Насти. Наталья. Живее всех живых. И не просто живая — счастливая. На ней было свободное платье, и даже издалека было видно: она беременна.
Римма проводила их взглядом. Семья шла к колесу обозрения, смеясь, Настя что-то оживлённо рассказывала, Игорь кивнул, поцеловал Наталью в щеку.
– Ну надо же… – процедила Римма себе под нос.
Выругалась тихо, отвернулась, открыла ящик под прилавком, где стояла спрятанная бутылка. Она достала одноразовый стаканчик, плеснула до краёв.
– Ничего… – пробормотала она, поднося стакан к губам. – Будет и на моей улице праздник.
Рекомендую к прочтению:
И еще интересная история:
Благодарю за прочтение и добрые комментарии! 💖