– Пятнадцать тысяч. Ежемесячно.
Ольга замерла с чашкой кофе на полпути ко рту. Субботнее утро, девять часов. Тишина в их с Костей квартире пахла чуть подгоревшими тостами — Костя суетился на кухне. И вот, как ушат холодной воды, голос свекрови, Инны Викторовны, приехавшей «просто на чаек».
– Что, простите? – Ольга мягко поставила чашку на блюдце. Фарфор тихо звякнул.
– Что слышала, Оленька, – Инна Викторовна поджала губы, с которых уже съела помаду, оставив лишь яркий, въевшийся контур. Она всегда так делала перед атакой. – Пятнадцать тысяч. Я считаю, это справедливо. Ты вон как хорошо устроилась, на телеви́дении своем. Вся из себя. А я сына растила, ночи не спала.
Ольга медленно повернула голову к кухне. Костя, ее муж, инструктор по вождению, тут же высунулся из-за двери, держа в руках полотенце. На его лице застыла заискивающая, виноватая улыбка, которую Ольга ненавидела. Это была улыбка «Оль, ну ты же всё понимаешь».
– Костя, – голос Ольги не дрогнул, оставшись таким же бархатистым, каким она обычно читала подводки к сюжетам, – твоя мама сейчас озвучила мне прейскурант на «выращенного сына». Ты в курсе?
Костя побледнел. Он вечно пытался усидеть на двух стульях: для матери он был «бедный сыночек, которого охмурила хищница», а для Ольги – «настоящий мужик, который всё решит». На деле он не решал ничего, а лишь мастерски хвалил обоих в глаза и жаловался на них же за спиной.
– Мам, ну что ты начинаешь? – промямлил он, входя в комнату. – Я же просил…
– А что я начинаю? – взвилась Инна Викторовна, моментально входя в роль обиженной мученицы. Руки ее картинно прижались к груди, где болтался крупный янтарный кулон – Ольгин подарок на прошлый юбилей, который свекровь тогда назвала «булыжником». – Я одна! Пенсия – кошкины слезы! Здоровья нет! А она, – палец ткнул в Ольгу, – на такси на работу ездит! Я сама видела!
Ольга усмехнулась в чашку. На телестудию, где она работала редактором, действительно иногда приходилось ездить на такси – когда эфир в шесть утра или заканчиваешь за полночь. Но Инна Викторовна видела только фасад.
– Инна Викторовна, дорогой мой человек, – Ольга откинулась на спинку дивана, закинув ногу на ногу. Ее домашний шелковый халат мягко заструился. – Давайте по порядку. Во-первых, я не «устроилась», а работаю по двенадцать часов в сутки, чтобы у нас с Костей всё было. Включая вот этот диван, на котором вы сейчас так трагично сидите. Во-вторых, «кошкины слезы» – это сколько?
– Десять тысяч! – выкрикнула свекровь. – И как на них жить? Квартплата! Лекарства!
Ольга знала, что пенсия у свекрови семнадцать, и еще пять ей тайно подкидывал Костя из «заначки от учеников». И квартплату за нее платила дочь, Леночка, которой вечно «муж-олигарх» всё покупал.
– Так вот, – продолжила свекровь, набирая обороты, – я посоветовалась с Леночкой. Она сказала, что ты, Оля, просто обязана мне помогать. Ты же жена моего сына! Ты забрала его у матери!
«Забрала» тридцатипятилетнего мужчину, который до встречи с Ольгой жил с мамой и ел ее борщи, жалуясь, что она ему «жизнь испортила».
– Костя, – Ольга снова обратилась к мужу, который топтался у косяка, – ты тоже считаешь, что я «забрала» тебя и теперь «обязана»?
– Ольчик, ну ты что… – Костя сделал шаг вперед. – Маме правда тяжело. Она же… ну, старенькая.
– Ей пятьдесят восемь, – уточнила Ольга. – На два года старше моей мамы, которая работает на двух работах и помогает сестре с внуками.
– Не сравнивай! – взвизгнула Инна Викторовна. – Твоя-то здоровая как лошадь! А у меня давление! Сердце! Нервы! Ты меня в могилу вгонишь!
Ольга вздохнула. Это был классический спектакль. Она видела его десятки раз. Обычно она просто отмалчивалась или переводила тему, но сегодня… Сегодня что-то изменилось. Может, весна так действовала – конец апреля, пахло клейкими почками и пылью, хотелось не скандалов, а на дачу, сажать петунии. А может, просто надоело.
Ольга обладала стальным характером, который прятала за мягкими манерами и тихим голосом. На работе ее прозвали «Бархатный Каток». Она умела улыбаться, говоря «нет», и делала это так, что люди сначала соглашались, и лишь потом понимали, что им отказали. Но сейчас она решила изменить тактику.
– Хорошо, – сказала она неожиданно громко.
Инна Викторовна и Костя замерли.
– «Хорошо» – что? – настороженно переспросила свекровь.
– Пятнадцать тысяч. Ежемесячно. Я согласна.
У Инны Викторовны отвисла челюсть. Костя неверяще улыбнулся и облегченно выдохнул: «Оленька, золото мое! Я знал!»
– Но, – Ольга подняла тонкий палец, – поскольку мы переходим в товарно-денежные отношения, давайте их оформим. Как цивилизованные люди.
– В смысле? – Костя напрягся.
– В прямом. Инна Викторовна, вы хотите от меня денег. Не в долг, а на постоянной основе. Это называется «рента» или «содержание». Я готова, но взамен на определенные услуги.
– Услуги? – глаза свекрови округлились. – Какие еще услуги?
Ольга улыбнулась своей самой милой, «эфирной» улыбкой.
– Ну, смотрите. Пятнадцать тысяч в месяц. По нынешним временам – неплохая зарплата. Я как раз искала помощницу по хозяйству. График такой: два раза в неделю – влажная уборка нашей трехкомнатной квартиры. Раз в неделю – глажка белья. И приготовление ужина на пять дней в неделю. Вам же все равно дома скучно, Инна Викторовна? А тут и занятие, и прибавка к пенсии.
Наступила тишина. Было слышно, как за окном заорала сигнализация.
– Что? – прошипела свекровь. Ее лицо из бледно-обиженного стало багровым. – Ты… ты мне, матери, предлагаешь… полы у тебя мыть? За мои же деньги?
– Не за ваши, а за мои, – мягко поправила Ольга. – Вы же у меня их просите. Я не против. Но я не понимаю, почему я должна платить вам просто так? За то, что вы «ночи не спали», ра́стя Костю? Так вы его для себя растили, не для меня. Или я что-то путаю?
– Костя! – взвыла Инна Викторовна. – Ты слышишь?! Она издевается! Она меня унижает!
Костя метнулся к матери.
– Оля! Ты с ума сошла? Это же мама! Какая уборка?
– А какая помощь, Костя? – Ольга встала. Она была выше их обоих, стройная, подтянутая. – Помощь – это когда человеку нечего есть. У твоей мамы есть квартира, пенсия, дочь с «олигархом» и ты. А то, что она просит – это не помощь. Это дань. Я правильно понимаю, Инна Викторовна, вы хотите, чтобы я платила вам дань?
– Да ты… да я… – Свекровь задыхалась от возмущения. – Я на тебя всю жизнь положила! Я Костеньку…
– Костенька, – перебила Ольга, – прекрасный инструктор по вождению. Но как муж он, к сожалению, не всегда помнит, что у него теперь своя семья. И бюджет у нас общий. И если ты, Костя, считаешь, что мы должны содержать твою маму, то я предлагаю альтернативу.
– Какую еще альтернативу? – зло буркнул Костя, понимая, что его загнали в угол.
– Простую. Мы даем Инне Викторовне пятнадцать тысяч из моего заработка. И одновременно мы даем пятнадцать тысяч моей маме. Из твоего заработка.
Костя поперхнулся.
– Твоей маме? Зачем? Она же… работает!
– Для справедливости, дорогой, – Ольга подошла и поправила ему воротничок пижамы. – Твоя мама хочет «помощи»? Отлично. Моя тоже не откажется. У нее дача, весна, знаешь, сколько сейчас рассада стоит? Я как раз вчера сюжет монтировала про новые сорта томатов, «Черный мавр» и «Бычье сердце». Дорогущие – ужас. Так что, Костя? Ты готов ежемесячно отстегивать теще пятнадцать тысяч?
Костя смотрел на жену, как баран на новые ворота. Он-то привык, что Оля отшучивается, отмалчивается. А тут – прямой удар. Он прекрасно знал, что его «заначки от учеников» на такое не хватит. Он же еще сестре Лене на «ноготочки» подкидывал.
– Оль, ну это… это же другое! – Он попытался обнять ее, но Ольга мягко увернулась.
– Почему другое? Две мамы. Две пенсии. Обе «устали». Чем моя хуже твоей? Только тем, что она не приходит к нам по субботам и не требует денег?
– Ты… ты бессердечная! – Инна Викторовна наконец обрела дар речи. Она схватила свою сумку – старый, потрескавшийся кожзам. – Я так и знала! Ты просто пользуешься моим сыном!
– Я пользуюсь? – Ольга искренне рассмеялась. – Инна Викторовна, это вы сейчас пришли ко мне с протянутой рукой, а не я к вам. Я ни у кого ничего не прошу. Я зарабатываю. И трачу так, как считаю нужным.
– Поехали, Костя! – скомандовала свекровь. – Я в этом доме больше ни минуты! Ноги моей здесь не будет!
Она рванула в прихожую. Костя растерянно посмотрел на Ольгу.
– Оль, ну ты извини… она не в себе…
– Она абсолютно в себе, Костя, – спокойно ответила Ольга, подбирая свою остывшую чашку. – И я тоже.
– Ты… ты что, не пойдешь нас проводить? – в голосе мужа сквозила последняя надежда на то, что «Оленька» одумается и побежит извиняться.
– Нет. Я хочу допить кофе. И, Костя, – она посмотрела ему прямо в глаза, – когда вернешься, вынеси мусор, пожалуйста. Пакет у двери.
Инна Викторовна издала в прихожей звук, похожий на вопль раненой чайки. Хлопнула входная дверь.
Ольга села на диван. Тишина, которая еще час назад казалась ей уютной, теперь звенела. Она сделала глоток холодного кофе и поморщилась. Настроение было испорчено. Она знала, что это не конец. Это даже не начало конца.
Костя вернется через час. Сначала будет дуться. Потом начнет «подъезжать» с извинениями: «Мама погорячилась, ты же умница, не обижайся». Он будет хвалить ее в глаза, а вечером обязательно позвонит матери и скажет: «Мам, ну потерпи, я с ней поговорю, она у меня просто уставшая».
Ольга поставила чашку. Она прекрасно понимала, что только что разворошила осиное гнездо. Инна Викторовна так просто не отступит. Сейчас она позвонит Лене. И они начнут атаку с двух флангов.
Телефон на столике завибрировал. На экране высветилось «Золовка».
Ольга вздохнула. Посмотрела на свое отражение в темном экране телевизора. Сильная, уставшая женщина. Она мягко улыбнулась своему отражению и провела пальцем по экрану, принимая вызов.
– Да, Леночка? Слушаю тебя…