— Когда я вошла в палату с лекарствами, мои глаза сразу встретились с её — такими яркими и полными испуга, будто она видела во мне последнее спасение. Знаете, как иногда бывает, когда вдруг что-то щёлкает внутри? Вот так щёлкнуло.
Как начать рассказывать о том, что потом произошло? Вся моя жизнь перевернулась в тот момент. Но, как говорится, всё начинается совсем не с начала. Давайте я немного отмотаю назад.
Три года назад мне предложили должность медсестры в женской тюрьме. Сначала я даже слышать об этом не хотела — мурашки по коже, честное слово. Но зарплата... В два раза больше, чем в обычной больнице! А у меня кредит за квартиру, кошку надо кормить. В общем, пересилила себя и согласилась.
Помню, как в первый день смотрела на эти ряды решёток. Казались такими непробиваемыми, что дышать трудно. Всё, что я ожидала там найти, не имело ничего общего с реальностью. Тюремные условия, конечно, далеки от удобных больничных палат, но работать всё же можно. Привыкаешь ко всему — к обыскам по утрам, к окрикам охраны, к этому особому тюремному запаху. Знаете, смесь дезинфекции, пота и какого-то странного отчаяния.
Работала я там спокойно, пока этой весной что-то не изменилось. Как по воздуху повисло тревожное ощущение. Начались какие-то драки между заключёнными, каждый день кто-то с ранами. Двое-трое постоянно лежали в моей палате. А потом... потом привезли её — беременную женщину. На последнем сроке уже была.
Она выглядела такой измождённой, такой хрупкой. По правилам её должны были отправить в обычную больницу под конвоем, но почему-то оставили. Я ещё подумала — странно это.
— Ты слышала про новенькую? — шептали медсёстры в коридоре.
— Мне сказали, что в её деле много тёмных пятен, — отмахивалась другая, — говорят, она из какой-то влиятельной семьи, поэтому её и держат здесь, подальше от глаз.
У меня сердце заколотилось, когда я это услышала. Прямо защемило что-то внутри. Может, потому что сама из детдома, знаю, каково это — быть одной в этом жестоком мире. Внутри сразу возникло это дурацкое желание защитить её.
Когда я вошла в палату, она лежала, уставившись в потолок. Совсем молоденькая, лет двадцати от силы.
— Как хорошо, что вы пришли, — прошептала она, встречая меня таким... горящим взглядом. Словно ждала именно меня.
— Я просто медсестра, — ответила я, чувствуя, как в груди начинает что-то ныть от неловкости. — Пришла температуру померить.
— У вас глаза добрые, — она схватила меня за руку. — Помогите моему ребёнку, пожалуйста. Только вы можете.
Я удивлённо вскинула бровь. Что значит ""помочь""? Что она от меня хочет? Но что-то в её голосе... это притягивало меня. Я хотела ответить что-нибудь ободряющее, но тут же одёрнула себя — здесь не место для сентиментальности.
— Пока вашему малышу хорошо, — сказала я, проверяя давление. — У мамы в животике тепло и уютно.
— Но им угрожают! — вдруг выпалила она, и её глаза наполнились слезами. — Они убьют его и меня! Они не остановятся!
Я метнулась к ней — температура поднималась. Принесла жаропонижающий укол, но уходить почему-то не могла. Эта молодая женщина... Наташа, так её звали... она словно знала что-то, чего я не понимала, но интуитивно чувствовала опасность.
— Я обязательно выслушаю вас, — сказала я, наклоняясь ближе, — но сейчас вам нужно поспать. Температура высокая.
Едва сделав укол, я видела, как она погружается в беспокойный сон. Я осталась сидеть рядом, думая о своём. Вспомнила почему-то детский дом, холодные ночи, когда так хотелось, чтобы кто-то просто погладил по голове.
Через час в кабинет зашёл наш доктор Иосиф Петрович, пожилой, но ещё крепкий мужчина с седыми усами.
— У новенькой температура 39, — доложила я.
— Сильно? — нахмурился он. — Это может быть инфекция, а в её положении... Нехорошо. Надо анализы взять.
К вечеру Наташе стало хуже. Начались судороги, она металась по кровати, держась за живот.
— Нужно срочное кесарево, — сказал Иосиф Петрович, осматривая её. — Но здесь условий нет, нам нужно её перевезти в больницу.
— Так почему мы до сих пор сидим?! — не выдержала я. — Ей нужна настоящая больница, а не эта дыра!
— Начальник тюрьмы запретил, — врач покачал головой. — Мы тут не вольны решать, Света. Ты же знаешь.
Вечером я вернулась в палату. Наташа лежала бледная, с испариной на лбу. Я присела рядом.
— Вы... пришли? — её голос был еле слышен.
— Да, я здесь, — я взяла её за руку. — И ваш малыш тоже пока здесь.
— Послушайте... — она с трудом приподнялась на подушке. — Если со мной что-то случится... Я хочу, чтобы вы знали. Меня подставили. Я... я из детского дома, как и вы.
Я вздрогнула. Откуда она знает? Я никому здесь не рассказывала о своём прошлом.
— У меня никого нет, — продолжила она, задыхаясь. — Мы с Максимом, он из богатой семьи... хотели быть вместе. Но его родители... Они нашли способ избавиться от меня. Купили свидетелей, подкинули наркотики... И вот я здесь.
Я слушала, и с каждым её словом внутри что-то сжималось и болело. Какое-то смутное воспоминание... или предчувствие?
— Начальник тюрьмы — их человек, — прошептала она. — Я не выйду отсюда живой, они не позволят. Но мой ребёнок... Она не виновата...
В ту ночь у Наташи начались роды. Экстренно, прямо там, в тюремной палате. Иосиф Петрович делал всё возможное, но...
Девочку — маленькую, но живую — забрали в детскую больницу. А Наташа... она умерла к утру от кровопотери и заражения. Просто ушла, оставив мне своё последнее желание, записанное на клочке бумаги: ""Спасите мою Василису"".
Я не могла спать, не могла есть. Всё думала о ней, о словах, которые она мне сказала. Через неделю Иосиф Петрович вызвал меня к себе.
— Света, я вижу, что ты сама не своя. Давай, рассказывай, что задумала.
— Я хочу удочерить её девочку, — выпалила я. Так громко, что сама испугалась своих слов.
— Ты с ума сошла? — его взгляд пронзил меня. — Зачем тебе это?
— Я не знаю! — я заплакала. — Просто чувствую, что должна. Эта женщина... Она словно знала, что я приду. И её слова про детский дом... Иосиф Петрович, я больше не могу здесь оставаться. Каждый раз, заходя в ту палату, я вижу её глаза.
Он долго молчал, а потом тихо сказал:
— У меня есть знакомый в опеке. Я поговорю с ним.
Через месяц я уволилась из тюрьмы. С документами помог Иосиф Петрович — благослови его Бог. Конечно, всё было не просто. Проверки, комиссии... Но когда я впервые взяла на руки маленькую Василису, то поняла — это моя девочка. Словно всегда была моей.
Уехала к бабушке в деревню, под Псков. Там тихо, спокойно, никто не задаёт лишних вопросов.
— Ой, кровинушка, как же ты решилась на это? — качала головой бабушка, когда я рассказала ей всю историю.
— Сама не знаю, — честно ответила я. — Теперь у нас новая жизнь. Что-то потеряно, а что-то найдено.
Василиса росла здоровой и улыбчивой девочкой. Такие кудряшки у неё были — золотые! И глаза — точь-в-точь как у Наташи. Иногда, глядя на неё, я ловила себя на мысли, что Наташа словно смотрит на меня из этих глаз.
И вот однажды, когда Василисе было уже около года, на нашем крыльце появился незнакомый мужчина. Высокий, худой, с глубокими тенями под глазами.
— Здравствуйте, — сказал он, глядя на девочку с таким выражением лица, что у меня внутри всё оборвалось.
Бабушка моя, не будь дурой, схватила ружьё. Да-да, настоящее охотничье ружьё! У неё дед охотником был.
— Ты кто такой? — прошипела она, наводя на него ствол.
— Я... я Максим. Отец Василисы, — ответил он, опуская голову. — Я всё это время искал её.
Сердце у меня заколотилось как бешеное. Он пришёл забрать мою девочку? Нет, только не это! Но что-то в его глазах... такая глубокая боль...
— Зайдёмте в дом, — наконец сказала я. — Нам есть о чём поговорить.
И он рассказал свою историю. О том, как любил Наташу. Как его родители были против — она же из детдома, никто, нищенка! Как пытался бороться за неё, но его... его насильно поместили в психиатрическую клинику. Держали там, пичкали таблетками. А когда он наконец вышел и начал искать Наташу — было уже поздно.
— Я не знал... — его голос дрожал. — Клянусь, я не знал, что она беременна. Иначе бы никогда...
Я видела в нём человека, потерявшего всё. И почему-то верила каждому его слову.
— Вы любите её? — спросил он вдруг, кивая на Василису, которая мирно спала в кроватке.
— Больше жизни, — честно ответила я.
— Тогда... позвольте мне просто быть рядом. Я не заберу её у вас. Просто хочу видеть, как она растёт.
Так в нашей жизни появился Максим. Сначала он приезжал раз в неделю, потом всё чаще. Помогал по хозяйству, играл с Василисой. А через год... через год мы поженились. Тихо, скромно, в деревенской церквушке.
— Не забывайте прошлое, — сказала бабушка в тот вечер, — но и не живите им. Прощение — вот что объединяет семью.
И знаете, она права. Мы все потеряли что-то важное, но нашли друг друга. Я часто думаю о Наташе, о её глазах, полных надежды. Иногда мне кажется, что она всё знала заранее. Что каким-то образом она свела нас — меня, Василису и Максима. Чтобы мы исцелили друг друга.
Жизнь странная штука, да? Никогда не знаешь, куда она повернёт. Иногда самые тёмные моменты приводят к самому яркому свету. Главное — не бояться следовать зову сердца, даже если со стороны это выглядит безумием.
А мою Василису я теперь никому не отдам. Она — моя дочка. По документам, по сердцу, по судьбе. И точка.
*****
Спасибо, что дочитали ❤️ Я пишу, как говорю с близкой подругой.
Если вам это близко — подпишитесь, чтобы не потеряться 🙏
📚 У меня уже есть целая полка историй — разных, как сама жизнь. Приглашаю вас туда: