Два года пролетели не просто чередой дней, а сплелись в прочный узор, где каждая нить была соткана из ежедневного труда, тихой радости и маленьких, но таких важных побед. Дом, когда-то темный и пропахший бедностью, теперь преобразился до неузнаваемости, наполненный светом и теплом. Даша совершила настоящий подвиг — полностью преобразила жилище.
Новые кирпичные стены внутри были идеально выровнены и покрыты современной декоративной штукатуркой в нежных пастельных тонах. Высокие потолки украшала изящная лепнина, а под самым потолком, словно воздушный пояс, тянулась широкая бордюрная полоса с утончённым рисунком — голубками, несущими в клювах колосья.
Линолеум, уложенный на новый пол, радовал глаз тёплым, солнечным оттенком охры. По периметру комнат лежали светлые ковры с высоким ворсом.
В просторной гостиной разместилась новая, современная мебель, пахнущая свежим деревом и лаком. Массивный обеденный стол из натурального дуба, за которым они с Анютой теперь собирались своей маленькой семьёй, окружали удобные стулья с мягкой обивкой. Современный комод с большим зеркалом и встроенный шкаф для одежды дополняли интерьер.
Но главным достижением стала светлая кухня, оборудованная по последнему слову техники. Здесь стоял современный гарнитур с глянцевыми фасадами, встроенная плита с сенсорным управлением, сверкающая никелированными деталями, и просторная мойка с удобным смесителем.
Особой гордостью Даши стала ванная комната. Стены и пол были выложены кафелем, установлен бойлер, а главным украшением стала большая ванна на изящных ножках. Здесь всё сияло чистотой и уютом.
Сама Даша расцвела, словно поздний, но особенно прекрасный цветок. Юность, омрачённая трудностями и лишениями, уступила место зрелой, спокойной красоте. Её щёки порозовели от свежего воздуха и здорового труда, а глаза, прежде слишком серьёзные, теперь излучали тёплый свет уверенности в себе и своём пути.
Она больше не носила старую одежду — её гардероб пополнился элегантными нарядами из качественных тканей простого, но изысканного кроя. На ушах поблескивали маленькие золотые серьги-гвоздики — её первая и единственная драгоценность, заслуженная тяжёлым трудом.
Слава о ее даре переросла в нечто большее, выплеснувшись за рамки простого врачевания. К ней теперь шли не только с телесными недугами, хворями и болями. Приходили женщины, с испуганными глазами считавшие, что на них навели порчу, молодые матери, опасавшиеся сглаза для своих новорожденных детей, принося с собой крошечные рубашечки. Даша, в душе скептически относившаяся к таким вещам, видя их страх, тем не менее помогала и им — читала над ними старинные, шепотковые семейные заговоры, окуривала углы горькой, очищающей полынью, давала умыться настоем зверобоя, что считался оберегом от всякой нечисти. И странное дело — после таких простых, почти детских ритуалов люди действительно успокаивались, расправляли плечи, и их простая, пламенная вера в собственную защищенность исцеляла их лучше и быстрее любых, самых целебных трав. Ее авторитет как «знающей» женщины, ведуньи и хранительницы древних обычаев, утвердился в округе окончательно и бесповоротно.
Анюта, резвая девочка с двумя светлыми, тугими косами и веснушками на вздернутом носике, была ее солнышком, ее отражением и продолжением. Их дни были наполнены не только работой, но и смехом, наполнявшим дом, как птичье пение. Они вместе месили тесто для печенья, и Анюта, вся перепачканная в муке, с важным видом лепила забавных, корявых зверушек, которые потом с гордостью ели всей семьей. Они подолгу гуляли в лесу, и Даша учила дочь различать птиц по голосам и трелям, показывала, где прячется под листом земляника, а где нельзя наступать, чтобы не потревожить муравейник.
И в эту налаженную, прочную жизнь, как теплый, ласковый ветер с полей, приносящий запах донника и спелой ржи, вернулась Рита. Она появилась однажды субботним утром, когда солнце только начинало припекать крышу, и с тех пор это стало сладкой, незыблемой традицией — каждые выходные она приезжала в поселок, а иногда, когда позволяла работа, оставалась на несколько будних дней, устраиваясь с ноутбуком за Дашиным кухонным столом.
Их вечера стали особым ритуалом. После того как Анюта, убаюканная сказкой, засыпала, укрывшись лоскутным одеялом, они усаживались в горнице на широком, уютном диване. Рита, устроившись в углу с ноутбуком, завершала последние рабочие дела, клацая клавишами, а Даша в это время, примостившись рядом, вязала теплые носки для дочки или читала при свете настольной лампы, отбрасывающей мягкий круг на страницы. Потом они заваривали душистый травяной чай с мятой и чабрецом, включали какой-нибудь добрый, старый фильм или просто разговаривали часами — о жизни, о книгах, о планах на будущее, их голоса сливались в тихий, умиротворяющий гул.
Иногда, в ясные дни, они брали с собой Анюту и уходили на долгие прогулки за околицу. Рита, с ее кипучей энергией, придумывала для девочки веселые, затейливые игры, учила ее запускать пестрого воздушного змея, что рвался с веревки в небо, или строить сложные, с башенками и подземными ходами, замки из песка на отмели реки. Даша с улыбкой наблюдала за ними, присев на корточки и собирая в подол платья полевые цветы, чувствуя, как в ее дом, в ее душу возвращается то, чего им так долго не хватало, — легкое, беззаботное женское общение, поддержка и безоговорочное понимание.
Рита вплелась в ткань их жизни прочно и ненавязчиво, как прочная нитка в Дашиной вышивке. Она привозила Ане книги с яркими картинками и коробки акварельных красок, помогала Даше с заготовкой трав, связывая их в пучки и развешивая под крышей сеней, а та, в свою очередь, сшила для подруги несколько красивых, удобных платьев по ее же эскизам, которые та не могла найти в городских магазинах. Их дружба, рожденная в трудный, переломный момент жизни, теперь расцвела в мирное, светлое время, став для Даши не просто отрадой, а еще одним, надежным столпом, на котором держался ее новый, счастливый мир.
И глядя как-то вечером на спящую Анюту, разметавшую по подушке светлые волосы, и на Риту, увлеченно вязавшую в кресле теплый шарф, Даша поймала себя на мысли, что ее жизнь, которую она когда-то выстраивала с таким трудом и болью, по камушку, по крупице, наконец-то обрела ту самую, желанную и почти невозможную полноту. В ней было все: любимое дело, дающее силы и смысл, крепкий кров над головой, дочь, ради которой стоило просыпаться каждое утро, и верный, понимающий друг рядом. И это было больше, гораздо больше, чем она когда-либо, в самые смелые свои мечты, могла себе представить…