В Национальном дворцовом музее в Тайбэе хранится небольшая бамбуковая фигурка эпохи Цин (清朝, 1644–1911 гг.). Всего 11 сантиметров в длину, 9 — в высоту. Вырезана из корня бамбука — с учётом всех изгибов, узлов и трещин природы. И на этом скромном кусочке дерева — два монаха: один сидит, другой стоит.
Оба смеются. Оба — в лохмотьях. Их позы непринуждённы, одежды просты, почти растрёпаны. Это не святые в величии — это друзья в момент искреннего смеха.
Это Ханьшань (寒山) и Шидэ (拾得) — два поэта и странствующих монаха эпохи Тан (唐朝, VIII век), которым позже народ дал одно имя на двоих «Хэхэ эрсянь» (和合二仙) — «Два бессмертных гармонии и союза».
Имя сидящего — Ханьшань, что буквально означает «Холодная гора» — возможно, потому что он жил в холодных скалах, а может, потому что его душа была слишком «холодной» для мира: он не хотел ни власти, ни богатства, ни славы.
Он писал стихи на стенах пещер, на деревьях, на камнях — простые, язвительные, полные сарказма и глубокой мудрости. Его стихи — как удары бамбуковой палкой: больно, но просветляют.
«Люди гонятся за славой, как мухи за навозом. А я сижу на горе и смеюсь»
Рядом стоит Шидэ — «Тот, кого подобрали». Его действительно нашли в детстве — брошенного, в коробке, у ворот монастыря. Он рос в скромности, работал на кухне, подметал двор — и всё это делал с той же лёгкостью, с какой держит в руке лотос.
У Ханьшаня в правой руке — гриб линчжи (灵芝), символ долголетия и духовного пробуждения. Но он держит его не как святыню, а почти небрежно — будто это просто ветка, подобранная по дороге. Его левая рука отломана. Ну и пусть. Это не портит образ — наоборот, добавляет ему правды: ведь настоящие друзья не замечают недостатков — они смеются вместе.
Шидэ держит лотос (荷). Ханьшань прислонился к коробке (盒). Почему именно эти предметы?
Потому что в китайском языке звук создаёт смысл:
盒 (коробка, «хэ») звучит как 和 (гармония, «хэ»);
荷 (лотос, «хэ») звучит как 合 (союз, «хэ»).
Так два простых предмета становятся звуковой аллегорией имени «Хэхэ» (和合). Это не надпись — это поэзия, воплощённая в жесте. Два странника превратились в живую игру слов, высеченную в бамбуке. Не через проповедь. Не через догму. А через смех, коробку и цветок.
Два мудреца, которые не хотели быть мудрецами
Во времена династии Тан, когда юноши годами готовились к императорским экзаменам, гнались за чинами и изводили себя ради карьеры, эти двое выбрали иной путь. Они ушли в горы — не ради подвига, не ради славы, а просто потому, что им было веселее там, где никого нет.
Они не были святыми. Не были героями. Не были даже «нормальными». Их называли безумцами — но именно в этом и была их мудрость.
Ханьшань сидел на камне и смеялся над теми, кто верит, что бессмертие — это результат дисциплины:
«Ты хочешь жить вечно?
Тогда перестань бояться, что тебя забудут»
Шидэ подметал двор метлой, которую сам же и сломал, и напевал:
«Если ты подобран — тебе не нужно быть нужным.
Ты уже — дар»
Именно за это их и полюбил народ. Не за чудеса, а за умение быть вместе — и при этом оставаться свободными.