— Ты опять за своим барахлом сидишь? Мать не слышишь?
Голос свекрови, Тамары Николаевны, ударил Марину в спину наточенным ножом. Она вздрогнула, и иголка швейной машинки «Janome», её кормилицы, опасно вильнула, едва не испортив тончайший итальянский шелк. Марина стиснула зубы, не оборачиваясь.
— Я работаю, Тамара Николаевна. У меня срочный заказ.
— Рабо-о-отает она! — протянула Оксана, сестра Коли, вплывая на кухню. Её тридцатилетнее, ухоженное, но отекшее от безделья лицо скривилось. — Строчишь себе потихоньку. Это Коля у нас работает, водителем, баранку крутит, устает! А ты дома, в тепле!
— Машинка стиральная сломалась! — вновь подала голос свекровь, демонстративно громыхая чайником. — Окончательно. Вода не уходит. Иди, разбирайся.
Марина закрыла глаза, считая до десяти. Разбираться. Это означало: найти деньги, вызвать мастера или, что вероятнее, купить новую. Потому что старый «Indesit» они добили совместными усилиями. То Оксана в него кроссовки свои запихнет, то Тамара Николаевна — коврик из прихожей.
— Я закончу к вечеру, посмотрю, — ровно сказала Марина, снова направляя ткань под лапку. Жужжание машинки было единственным звуком, который её успокаивал.
— К вечеру! — взвилась свекровь, бывший бухгалтер, привыкшая, что все цифры и люди должны сходиться в её личном дебете. — А нам что, в грязном ходить? Коленька с работы придет, ему форму стирать надо!
На кухню, зевая, протиснулся сам Коля. Крупный, рыхловатый, с ещё детской припухлостью на щеках, которая в сорок лет смотрелась жалко. Он работал водителем на маршрутке, вставал рано, но его усталость была ничем по сравнению с марафоном Марины.
— Что вы опять, ма? — сонно протянул он.
— Жена твоя! — Тамара Николаевна указала на Марину костлявым пальцем. — Мать не уважает, сестру не жалеет. Сидит, как королева, а мы тут в грязи зарастать должны!
Марина резко остановила машинку. Тишина повисла, как топор.
— Я сижу? — она медленно обернулась. Её маленькая, но уютная кухня была одновременно и её мастерской. Угол был заставлен рулонами ткани, манекеном и коробками с фурнитурой. На плите булькал суп, который она поставила в шесть утра, перед тем как сесть за заказ. — Я сижу, Тамара Николаевна? А кто за квартиру платит? А кто продукты покупает, четыре рта кормит?
— Как это «кто»? — искренне изумилась свекровь. — Сын! Коля! Он деньги в семью приносит!
— Коля? — Марина усмехнулась. Эта усмешка вышла кривой и злой. — Коля приносит двадцать пять тысяч. И отдает их вам «на хозяйство». Я приношу сто двадцать пять. И вот с этих денег мы живем. Все. Включая Оксану, которая второй год «ищет себя» и покупает себе курсы по «визуализации желаний» за мой счет.
Наступила звенящая тишина. Коля покраснел. Оксана вжала голову в плечи. Тамара Николаевна, на секунду растерявшись, быстро взяла себя в руки.
— Да как ты смеешь! — зашипела она. — Считать деньги мужа! Неблагодарная! Мы тебя приняли, мы в этой квартире…
— В МОЕЙ квартире, — отрезала Марина. — Вы живете в моей квартире, которую мне оставила моя мать. Вы въехали сюда «на полгодика», пока Оксана «решит проблемы с ипотекой», да так и сидите уже пять лет.
— Марин, ну ты чего, — Коля сделал шаг к ней. — Мама же…
— А ты, Коля, молчи! — вдруг вскрикнула Марина. Она сама от себя не ожидала этого крика. Он вырвался из самой глубины души, где годами копилась обида. — Ты хоть раз спросил, откуда у нас новый телевизор? Откуда у Оксаны новый телефон? Откуда у твоей мамы деньги на её «вклады»? Это всё я! Я, пока вы телевизор смотрите!
Она схватила со стола ворох счетов.
— Вот! Коммуналка — десять тысяч! Интернет, телефоны на всех — три! Еда! Я устала считать! А твоя мама, бухгалтер, знаешь, что мне вчера сказала? Что я слишком много трачу на «свои нитки»! На мой рабочий материал!
— Это семейный капитал! — уперлась Тамара Николаевна, но в голосе уже слышался металл. — Деньги сына — это общее! А ты… ты просто портниха! Сидишь дома, иголкой тычешь. Неблагодарная!
Это было её любимое слово. «Неблагодарная». За то, что не отдавала им всё. За то, что смела тратить на себя. За то, что вообще существовала и обеспечивала их "халяву".
— Хватит, — сказала Марина. Тихо, но так, что все трое замерли. — Халява закончилась.
Она встала, прошла мимо остолбеневших родственников в свою комнату — единственное место, где она могла дышать, и заперла дверь на ключ.
История их брака начиналась банально. Марина, тихая, домашняя девушка с золотыми руками, встретила Колю. Он показался ей надежным, простым, «неиспорченным». Она, рано потерявшая родителей и привыкшая всё тащить на себе, искала не принца, а опору. Она не сразу поняла, что Коля — не опора, а гладкий камень, который удобно приставить к чужой стене.
Они поженились и стали жить в её «двушке». Первые два года были сносными. А потом «случилась беда». У Оксаны, сестры Коли, прогорел какой-то бизнес, и банк забирал её ипотечную студию. Тамара Николаевна, продав свою старенькую «однушку», чтобы «помочь доченьке», тоже осталась ни с чем.
— Марин, ну войди в положение, — канючил Коля. — Мама с Оксаной поживут у нас. Ну полгода, год максимум. Они на ноги встанут и съедут.
Марина, воспитанная в парадигме «семья — это святое», согласилась. Это была её фатальная ошибка.
Сначала они вели себя тихо. Тамара Николаевна даже пыталась готовить. Но очень скоро они освоились. Марина, уволившаяся из ателье, чтобы работать на себя (заказов было море, и дома выходило в разы больше), оказалась в ловушке. Она работала с восьми утра до двух ночи, выполняя сложные заказы — от свадебных платьев до полного текстильного оформления загородных домов. Её клиентки были дамами из высшего общества, платили хорошо, но и требовали соответствующе.
А её «семья» в это время жила. Они смотрели сериалы, обсуждали соседей и ходили по магазинам. Марина, выходя из своей комнаты-мастерской, чтобы выпить воды, натыкалась на пустые коробки из-под пиццы и недовольное лицо свекрови: «Опять суп пересолила».
Колина зарплата, как выяснилось, в «семейный капитал» не попадала. Она целиком уходила Тамаре Николаевне на «личную карту». «Это Коленькины деньги, на его нужды, — поясняла свекровь. — На бензин, на сигареты. Он же мужчина, у него должны быть свои средства».
Марина поняла, что её средства считаются «общими», а средства мужа — «его личными». Эта логика бывшего бухгалтера была безупречна в своей абсурдности.
Манипуляции были тонкими и ежедневными.
— Мариночка, у Оксаночки совсем обуви нет, — начинала Тамара Николаевна за ужином. — Девочке на собеседование сходить не в чем.
Марина вздыхала и давала деньги. Оксана покупала модные ботильоны и… оставалась дома, потому что «не было настроения».
— Сын, что-то машина у тебя барахлит, — жаловалась она Коле. — А жена-то у тебя жмется! Могла бы и выделить мужу на новую резину.
И Марина выделяла. Потому что Коля начинал дуться, хлопать дверью и жаловаться, что его «не ценят». Он был типичным «маменькиным сынком», для которого комфорт матери и сестры стоял априори выше комфорта жены. Жена — она своя, она «поймет».
Самым болезненным было обесценивание её труда.
— Да что там шить? — как-то обронила Оксана, вертя в руках дорогую кружевную ткань. — Машинка сама строчит, жми на педаль. Я вот тоже думаю, может, блогером стать? Это труд, это креатив.
Марина, которая до этого три ночи не спала, разрабатывая лекала для сложного платья, едва сдержалась, чтобы не вырвать у неё ткань.
После утреннего скандала со стиральной машиной Марина просидела в комнате несколько часов. Работа не шла. Руки дрожали. Слова «неблагодарная» и «сидишь дома» пульсировали в висках.
Она включила ноутбук и, пытаясь отвлечься, открыла лекцию психолога, которую давно откладывала. Тема была: «Токсичные отношения и экономическое насилие».
Марина слушала, и мороз шел по коже. Всё, о чем говорил монотонный голос в наушниках, было про неё. Использование чувства вины. Обесценивание вклада. Контроль над ресурсами (даже если эти ресурсы приносишь ты). Создание «общего котла», который на самом деле является черной дырой.
«…Человек, подвергающийся экономическому насилию, часто сам не замечает этого, — вещал психолог. — Ему внушают, что его вклад незначителен. Классический пример: жена в декрете или фрилансер, работающий из дома. Окружающим кажется, что он „сидит“. В то время как он может обеспечивать всю семью. Жертва начинает верить в свою „неблагодарность“ и „никчемность“…»
Марина нажала на «паузу». Она подошла к зеркалу. На неё смотрела уставшая тридцативосьмилетняя женщина с потухшими глазами и следами от слез.
— Я не неблагодарная, — прошептала она своему отражению. — Я… спонсор.
В этот момент в дверь постучали. Негромко, виновато. Коля.
— Марин, ну ты чего? Открой. Поговорим.
Марина открыла. Коля помялся на пороге.
— Ты это… на маму не обижайся. Она у меня женщина старой закалки. Она не со зла.
— Не со зла? — Марина смотрела на него так, будто видела впервые. — Коля, она меня унижает. Каждый день. А ты молчишь.
— Ну а что я скажу? Это же мама! — он искренне не понимал. — Марин, давай ты дашь денег на машинку, и всё. Мир. А? Я вот тебе шоколадку принес.
Он протянул ей плитку «Алёнка». Это было так жалко и так по-детски, что Марина рассмеялась. Сухим, колючим смехом.
— Нет, Коля. Денег я не дам.
— В смысле? — он растерялся. — А как стирать?
— Как хотите. Можете к маме в её бывшую квартиру съездить, которую она «продала, чтобы Оксане помочь». Ах, да, вы же её не продали, а просто сдаете, а деньги себе берете.
Коля отшатнулся.
— Ты… ты откуда знаешь?
— Я не только шью, Коля. Я ещё иногда из дома выхожу. Встретила вашу бывшую соседку. Тамара Николаевна не учла, что мир тесен. Она, как бывший бухгалтер, должна знать: всё тайное становится явным. Особенно финансовые махинации.
Лицо Коли стало багровым.
— Ты… ты…
— Я всё знаю, Коля. И про квартиру, и про то, что Оксана никакую ипотеку не брала, а просто проиграла крупную сумму. И что вы все живете за мой счет, имея свой собственный доход от сдачи.
— Да как ты смеешь! Мать…
— А теперь слушай меня, — Марина шагнула к нему. — У вас есть три дня. Чтобы вы собрали свои вещи и съехали.
Коля ошарашенно захлопал ресницами. Он явно не ожидал такого поворота. Он думал, что «Алёнка» всё решит.
— Ты… ты нас выгоняешь? Нас? Родных?
— Вы мне не родные, — четко сказала Марина. — Родным был мой муж. Но он, кажется, остался где-то там, пять лет назад. А ты — просто сын своей мамы. Так что иди к ней.
Она захлопнула дверь перед его носом.
Вечером в квартире начался ад.
Когда Тамара Николаевна узнала о разоблачении с квартирой и требовании съехать, она перешла от шипения к открытой войне.
— Ах ты, гадина! — кричала она, колотя кулаками в дверь Марининой комнаты. — Ты решила нас на улицу выставить? Колю, мужа законного? Да я на тебя в суд подам!
— Подавайте, — донеслось из-за двери. — Квартира моя, до брака купленная. Вы здесь никто.
— А ремонт! — тут же нашлась свекровь, вспомнив свои бухгалтерские навыки. — Ремонт Коля делал! Стены ровнял! Мы докажем, что были вложены неотделимые улучшения! Половина квартиры наша!
Марина усмехнулась. Ремонт. Да, Коля действительно два дня держал в руках шпатель. А потом сказал, что «устал», и Марина наняла бригаду. За свои деньги.
— Не тратьте силы, Тамара Николаевна! — крикнула она. — У меня все чеки и договор с бригадой сохранены. Вашему Коле тут принадлежит только зубная щетка. И то, купленная на мои.
За дверью воцарилось молчание. Они явно не ожидали такой юридической грамотности от «портнихи».
Оксана попыталась зайти с другой стороны. Она начала рыдать в коридоре.
— Мариночка! Ну куда же мы пойдем? Мы же семья! Ты не можешь так с нами! Ты же добрая!
Это была старая манипуляция. Давление на жалость. Раньше работало безотказно.
— Могу, Оксана, — ответила Марина, продолжая сортировать ткани. — Я могу бороться за себя. Этому меня научили вы. Нельзя опускать руки. Бороться можно и нужно всегда. Особенно, когда тебя пытаются сожрать.
Она больше не открывала. Она вызвала службу и сменила замок на своей двери.
Следующие три дня были невыносимы. Они жили в одной квартире, как пауки в банке. Марина питалась тем, что заказывала себе с доставкой в комнату. Родственнички, обнаружив, что холодильник пуст, а на карте у Тамары Николаевны негусто (сдачу квартиры она явно тратила с размахом), пришли в ярость.
— Ты что, нас голодом морить собралась? — орал Коля.
— Я никого не обязана кормить, — отвечала Марина через дверь. — У вас есть свой доход. Пользуйтесь.
Вечером третьего дня они начали действовать. Марина услышала, как Коля с кем-то громко говорит по телефону. Он звонил участковому.
— Алло, полиция? Меня жена из дома выгоняет! Да, из собственного! Я тут прописан!
Марина спокойно собрала документы: свидетельство о собственности, брачный договор (она настояла на нем до свадьбы, хоть Коля и смеялся), выписки со счетов.
Когда пришел участковый, молодой уставший лейтенант, его встретила вся троица.
— Вот, товарищ начальник! — заголосила Тамара Николаевна. — Она нас, сирых и убогих, выставляет! Сын тут всё сделал, а она…
Марина открыла дверь.
— Здравствуйте. Проходите. Вот документы на квартиру. Она приобретена мной до брака.
Участковый хмуро посмотрел бумаги.
— Так. А вы, — он кивнул на Колю, — тут зарегистрированы?
— Да! — победно сказал Коля. — Временно.
— Временно, — кивнул лейтенант. — Срок регистрации истек три года назад, Николай Петрович. Вы тут находитесь, по сути, на птичьих правах.
Лицо Тамары Николаевны вытянулось. Она, видимо, упустила этот момент.
— Но… мы семья! — взвизгнула Оксана.
— Понимаю, — вздохнул участковый. — Но по закону, собственник имеет право требовать выселения лиц, утративших право пользования жилым помещением. Я вам так скажу, — он посмотрел на троицу, — лучше решайте миром. Потому что если будет суд, вас выселят принудительно. И ещё заставят собственника оплатить судебные издержки.
Он отдал Марине документы.
— А по поводу «выгоняет» — пока вы тут, она не имеет права менять замки на входной двери. Но и вы не имеете права входить в её личную комнату без её согласия. Это вам понятно?
Троица молчала, убитая.
Когда участковый ушел, Коля предпринял последнюю попытку. Он подкараулил Марину у ванной.
— Марин, — он попытался её обнять. — Ну прости нас. Дураки мы. Мать погорячилась. Ну не выгоняй. Куда мы?
Марина брезгливо отстранилась.
— Туда, Коля, где вы пять лет не были. В вашу квартиру. Которую вы сдаете.
Он смотрел на неё, и в его глазах была не любовь, не раскаяние. Там был страх. Страх потерять кормушку. Страх остаться один на один со своей матерью и сестрой, которые теперь сядут на его шею.
— Ты… ты пожалеешь, — прошипел он.
— Я уже жалею, Коля, — тихо ответила Марина. — Жалею о пяти годах, которые на вас потратила.
Они съехали через два дня. Втихую, пока Марины не было дома — она отвозила крупный заказ. Они забрали всё, что считали «своим»: плазменный телевизор (купленный Мариной), микроволновку (её же) и даже набор кастрюль.
Марина, войдя в опустевшую гостиную, где на стене остался лишь блеклый прямоугольник от телевизора, сначала растерялась. А потом рассмеялась.
Она поняла, что это самая дешевая плата за свободу.
Она тут же позвонила в службу и поменяла замки на входной двери.
Первый месяц был тихим. Марина приводила квартиру в порядок. Она выкинула старый продавленный диван, на котором спал Коля. Она сделала в гостиной полноценную мастерскую, перенеся туда манекены и столы. Она купила себе новую, дорогую, бесшумную стиральную машинку.
Она научилась спать по восемь часов. Она начала ходить в бассейн.
Звонки начались через полтора месяца. Сначала Коля.
— Марин, алло. Слушай, тут такое дело… У мамы давление. Ей лекарства нужны. А у меня с деньгами…
— У тебя есть мама и сестра, Коля. И квартира. Решайте.
Он не понял.
— Ты что, не поможешь? Мы же не чужие…
— Мы чужие, Коля. До свидания.
Потом Оксана. Она написала в мессенджере: «Марина, ты такая злая. Я из-за тебя в депрессии. Ты сломала семью. Можешь хотя бы дать в долг 10 тысяч на психолога?»
Марина заблокировала её номер.
Апофеозом стала Тамара Николаевна. Она подкараулила Марину у подъезда. Выглядела она плохо: осунувшаяся, злая. Жизнь за свой счет, а не за счет «неблагодарной» невестки, явно била по здоровью.
— Думала, спряталась? — прошипела она. — Мы в суд подали! На раздел!
— Удачи, — улыбнулась Марина. — Статья 36 Семейного кодекса РФ. Имущество, принадлежавшее каждому из супругов до вступления в брак, является его собственностью.
— А неотделимые улучшения! — выкрикнула свекровь свой последний козырь.
— А чеки, — парировала Марина. — И свидетели из бригады. И мои налоговые декларации, доказывающие мой доход. А какой доход был у Коли, Тамара Николаевна? Помните, двадцать пять тысяч? Которые вы у него забирали? Суду будет очень интересно посмотреть на вашу «бухгалтерию».
Тамара Николаевна поняла, что проиграла. Окончательно. Её бухгалтерский ум быстро просчитал риски: суд они не просто проиграют, а ещё и опозорятся.
— Ты ещё пожалеешь, — бросила она, но это прозвучало слабо.
— Я уже радуюсь, — сказала Марина и вошла в подъезд.
…Прошло полгода. Марина открыла небольшое, но очень стильное ателье в центре города. Она наняла двух помощниц. Её дела шли в гору. Она выглядела похудевшей, помолодевшей, и в глазах её горел огонь, который почти потушила «семья».
О Коле она слышала обрывками. Они жили втроем в своей «однушке». Тамара Николаевна, по слухам, слегла. Оксана, лишившись спонсорства, всё-таки пошла работать — кассиром в «Пятерочку». Коля продолжал крутить баранку, только теперь он содержал не только себя, но и двух вечно недовольных женщин.
Иногда он писал ей пьяные смс: «Я всё понял. Я был дурак. Прости».
Марина читала их и стирала.
Однажды, сидя в своем новом светлом ателье с чашкой дорогого кофе, который она теперь могла пить, не слушая упреков, она смотрела в окно. Шел снег. На душе было тихо и чисто. Как в квартире после генеральной уборки. Она поняла, что халява закончилась не только для них.
Она закончилась и для неё. Халявное отношение к себе. Бесплатная раздача своих ресурсов, своего времени и своей жизни тем, кто этого не ценил. Она выучила главный урок: нельзя быть «благодарной» за то, что тебя грабят. Бороться можно и нужно. И иногда, чтобы победить, нужно просто запереть дверь и перестать кормить тех, кто тебя ест.