Два российских археолога, Андрей Соколов и Михаил Горин, отправляются на раскопки в Грецию и Турцию, чтобы изучать античную эпоху.
Среди руин Спарты и на развалинах Трои на холме Гиссарлык они оказываются в XIII веке до н. э., сталкиваются с героями Гомера, богами Олимпа и собственной исторической реальностью.
Что сильнее: знания или судьба? И может ли один человек изменить ход тысячелетий?
Экспедиция XIII — повесть о столкновении науки и мифа. Археологи из современности, оказавшись во времена Троянской войны, используют свои знания, чтобы влиять на ход истории. Ахейцы, троянцы, боги Олимпа и живые легенды — всё переплетается в эпическом сюжете с неожиданным финалом.
Читайте новую повесть Экспедиция XIII, и погрузитесь в мир, где прошлое оживает.
Москва, наши дни. Кафедра античной истории и археологии МГУ.
Доценты Андрей Соколов и Михаил Горин — лучшие специалисты по эпохе бронзового века и вечные оппоненты. Их споры — уже факультетские легенды:
Соколов верит, что эллинская культура дала миру разум и меру;
Горин — что Троя и Восток были первыми носителями гармонии и этики.
Спор на кафедре археологии
Кафедра античной истории и археологии МГУ была почти пуста. Тёплый осенний свет падал через высокие окна, отражался от старых фолиантов на полках, заставляя их корешки переливаться блеклой золотистой пылью. Доцент Андрей Соколов стоял у кафедры, указывая пальцем на развернутую карту Лаконии, как генерал на поле боя.
— Михаил, твоя концепция троянской гегемонии — это утопия, — сказал он, не отрывая взгляда от карты. — Археологические данные, сопоставленные с текстами Гомера, однозначно на стороне ахейцев.
Второй доцент кафедры, Михаил Горин, давний друг и соперник Соколова в научных дискуссиях, археологических экспедициях и на встречах реконструкторов античных сражений, где Соколов неизменно выступал за греческих гоплитов или македонскую фалангу, а Горин противостоял ему в рядах персидских "бессмертных" или в составе хеттских колесниц, слегка усмехнулся, облокотившись на стол.
— Андрей, ты слишком веришь в Гомера, чтобы заметить, что он превозносит победителей. История Трои скрыта, как руины под песком, а вы — фанаты-эллинисты, которые её не увидят. Между тем, историю пишут победители, и ахейцы сумели разрушить Трою лишь потому, что в рядах троянцев обнаружились предатели.
Михаил говорил спокойно, но в его голосе сквозила привычная ирония. Андрей прищурился, словно стараясь разглядеть что-то на карте, но на самом деле обдумывал ответ. Он знал, что спор с Гориным — это всегда вызов, требующий не только знаний, но и умения держать удар.
— Предатели, говоришь? — наконец произнес Соколов, оборачиваясь к коллеге. — А может, это не предательство, а стратегическая ошибка? Или, если угодно, трагедия человеческой природы? Ты ведь сам знаешь, что союз Трои был разнородным, и в этом их слабость. Ахейцы же были едины, и в этом их сила.
— Едины? — Михаил рассмеялся, откидываясь на спинку стула. — Ты забыл о том, как они чуть не поубивали друг друга из-за пленницы? Или о том, как Одиссей плел интриги, чтобы избежать похода? Единство ахейцев — это миф, такой же, как и твоя вера в их моральное превосходство.
— Не миф, а политическая необходимость, — парировал Андрей, скрещивая руки на груди. — Они могли ненавидеть друг друга, но перед лицом общего врага объединялись. Это ли не урок для нас, Михаил? История — это зеркало, в котором мы видим себя.
Горин приподнял бровь, словно удивленный столь философским поворотом беседы.
— Зеркало, говоришь? Тогда, может, ты объяснишь, почему в этом зеркале мы видим только одну сторону? Где троянская версия событий? Где их песни, их хроники? Ахейцы разрушили не только стены Трои, но и её историю. И ты, Андрей, с твоей любовью к эллинам, помогаешь им в этом.
Соколов замолчал, нахмурившись. Он понимал, что Горин затронул болезненную тему — вопрос о том, кто и как пишет историю, всегда оставался спорным. Но он не собирался сдаваться так легко.
— История — это не только то, что написано, Михаил, — сказал он после паузы. — Это то, что мы можем восстановить. Археология — наша машина времени. И если мы не можем услышать песни троянцев, мы можем найти их следы в земле, в камнях, в пепле.
Михаил кивнул, признавая весомость слов коллеги.
— Возможно, ты прав, — сказал он. — Но помни, Андрей, правда всегда многогранна. И, может быть, где-то под этими слоями пыли и песка нас ждет история, которая перевернет всё, что мы знаем.
Оба доцента стояли, погруженные в свои мысли, словно пытаясь разглядеть за горизонтом времени ту самую истину, которой они оба так страстно искали.
Соколов нахмурился. В их спорах с Гориным всегда чувствовалась не только научная точка зрения, но и личная философия: что сильнее — доказательства или вера в собственное понимание мира.
Он, неизменно симпатизируя Европе и её движущим силам в эпоху античности — грекам, македонца и римлянам, — действительно был пристрастен. Однако и его оппонент, симпатизант Азии, убеждённый евразиец и фанат Востока Горин, — смотрел на вещи сквозь призму собственных убеждений.
Сейчас зашёл спор о степени исторической достоверности поэм Гомера и Троянской войне. Соколов слепо верил слепому сказителю эпоса греков, а Горин считал, что человечество получило лишь написанный гекзаметром пиар эллинизма, заказанный победившей стороной.
— Мы учим студентов видеть факты, а не легенды, — сказал Горин.
— Но легенды не рождаются из воздуха. Они — тень правды, — парировал Соколов.
— Вот именно, что тень, — продолжил пикировку его оппонент.
Соколов кивнул, сдерживая усмешку:
— Тень правды иногда правдивее самой реальности. И она может убить, если её не понять.
Между ними витала привычная энергия соперничества — дружеская, но острая. Они знали: в экспедициях их умения и сила проявятся не на словах, а на деле.
В остальном Соколов и Горин были похожи, и даже их биографии были почти одинаковыми. Одноклассники, оба отслужили в армии, ещё в той советской, немного пожарились в песках Афгана, но военной карьере предпочли научную, окончили один исторический факультет, оба — почти одновременно защитились, спортсмены-рукопашники, фанатичные реконструкторы и просто друзья.
О Гомере они спорили ещё и потому, что оба были назначены руководством вуза руководителями двух археологических экспедиций, и местах раскопок как раз были "гомеровскими". Горин выезжал в Турцию, где на полуострове Троада, на холме Гиссарлык предстояли раскопки условного места нахождения дворца царя Приама, а Соколов — был назначен руководить раскопками в Лаконии, Греция, в районе развалин древней Спарты, откуда троянский царевич Парис похитил дочь спартанского царя Менелая Елену.
Обе экспедиции были объединены под общим названием "Экспедиция XIII", указывая на эпоху Троянской войны — XIII век до н. э.
Раскопки в Лаконике и на холме Гиссарлык
Солнце уже клонилось к закату, когда Андрей Соколов медленно расчищал слой почвы возле древнего фундамента в Лаконике. Его перчатки были покрыты пылью, а взгляд неотрывно следил за очертаниями камней.
— Смотри, Михаил, — сказал он, подняв осколок к свету. — Дворец Менелая. Представляешь, как спартанцы принимали послов Трои в этом самом зале? Как жена царя Елена увидела Париса и влюбилась в троянского царевича? Это было прямо здесь!
Горин, работавший на другом раскопе в Турции, произнёс в микрофон голосовой связи:
— А я вот смотрю на свой распоп на холме Гиссарлык, и вижу, где стояли сами Приам и Гектор, когда под стенами Трои имя последнего выкрикивал жаждущий мести Ахиллес. История пахнет землёй, Андрей.
Именно в этот момент их руки коснулись древних слоёв одновременно, и мир вокруг сжался, словно сцена, нарисованная на полу: земля содрогнулась, воздух загустел, и внезапно пространство перед ними растаяло, погружая в зыбкую золотистую мглу.
— Михаил?.. — Соколов закашлялся. — Что это было?
Горин увидел, как современный раскоп превращается в шумную площадь возле дворца Приама, а из облака пыли проступают колонны и мраморные фризы. Он почувствовал, что его тело тянет к земле, и одновременно — вверх, в свет, который одновременно манил и пугал.
Первый шок: они оказались в собственной реконструкции, но живой. Всё дышало прошлым, и это прошлое было плотным, материальным, не похожим на любые книги или фильмы, которые они изучали.
Первое столкновение с людьми и страх
Соколов, стоя во внутреннем дворе дворца Менелая, ощущал не только страх, но и удивительное возбуждение. Спартанцы в льняных хитонах, с бронзовыми щитами и копьями, словно вышли из поэм Гомера. Их глаза изучали незнакомца, но не с подозрением — скорее с интересом к тому, кто ходит так уверенно, хотя выглядит странно.
— Кто этот человек? — тихо спросил один воин.
Соколов почувствовал, как дрожь проходит по спине. Но в руках он уже держал копьё и щит, было это на сборах реконструкторов. Его опыт и умение работать с оружием того периода внезапно оказались на вес золота.
Горин, тем временем, оказался во дворе Приама. Стены города дышали древней мощью, охраняемые воинами, которые, казалось, знали каждую трещину и закоулок. Его знания топографии и тактики позволили мгновенно оценить слабые места стен.
— Мы оказались в гомеровском эпосе, — пробормотал Горин, скрывая волнение. — Но это не учебный полигон. Здесь — настоящие жизни.
Вдруг их взгляды пересеклись через пространство и время, словно невидимая нить связала двух друзей: они знали, что каждый теперь на стороне другого лагеря.
В сердце закралось предчувствие неизбежного конфликта, и это предчувствие было острее любой стрелы.
Андрей и Михаил поняли, что попали в эпоху, которую знали только теоретически. Это был момент, когда их знания и физическая подготовка станут единственным шансом выжить...