Дачный кооператив «Осенний сад» встретил Виктора Петровича тем, чем и должен был встретить в разгар осени — пронзительной, до костей, сыростью и унылым запахом прелых листьев и заброшенности. Мужчина вылез из старенькой иномарки, хрустнув поясницей с таким звуком, будто внутри у него пересыпали сухие горошины, и окинул владения критическим взглядом.
«Владения» — это было громко сказано. Старый домик, некогда выкрашенный в веселый голубой цвет, а ныне покрытый серыми разводами и слегка покосившийся, выглядел точь-в-точь как его хозяин: помятым, уставшим и не очень-то радующимся новому дню.
— Ну, вот мы и дома, — пробурчал Виктор сам себе, запирая машину. — Точнее, на даче. Которая нам с тобой, старина, как зайцу пятая лапа.
Бывшая жена, Лидия, уговаривала его голосом, не терпящим возражений: «Витя, ты на пенсии уже полгода, как борщ недельной давности киснешь! Поезжай на дачу, воздухом подыши, картошечки испеки на костре! Тебе полезно!». Картошечку он, конечно, ни печь, ни копать не собирался. Мысль о том, чтобы провести с лопатой в руках хотя бы пять минут, вызывала у новоявленного пенсионера приступ радикулита еще на подъезде к участку.
Виктор Петрович подошел к калитке. Та, как и ожидалось, намертво заросла вьющимся хмелем и не открывалась. С минуту Виктор Петрович с ней боролся, тихо ругаясь, потом сдался и, как в молодости, перелез через невысокий забор, с трудом перекинув свое уже не самое легкое тело.
Участок был похож на джунгли. Кусты малины и смородины превратились в хаотичное нагромождение веток, а от знаменитой когда-то клубничной грядки не осталось и следа. Виктор прошел к крыльцу, сгреб с него горсть мокрых листьев и принялся отмыкать висячий замок, покрытый рыжей пленкой ржавчины.
Войдя в дом, хозяин бросил сумку на старый диван, с которого на пол тут же сползло облако пыли, и сел рядом, глядя в запыленное окно на хмурое небо. «Вот оно, счастье на пенсии», — с горькой иронией подумал он. Сиди и смотри, как стареешь вместе с этим домом.
Виктор Петрович Сидоров, бывший главный режиссер и душа студенческого театрального кружка «Этюд», а ныне — пенсионер, отсидевший последние двадцать пять лет на должности бухгалтера в тресте «Водоканал». Жизнь, как он любил говорить, сыграла с ним злую шутку, превратив Феллини в счетовода. Он давно смирился, хоть и не принял этот факт.
Размышления прервал неуверенный стук в дверь.
— Кто там? — неохотно крикнул Виктор.
— Это я... Сергей. Сергей Валерьевич. Сосед.
«Сосед» — слово как слово, но от него что-то екнуло внутри. Виктор Петрович встал, открыл скрипучую дверь.
На пороге стоял немолодой уже мужчина в промокшем костюме из ветровки и с озабоченным выражением на лице. Лицо было до боли знакомым, хоть и основательно поплывшим, обросшим седыми бакенбардами и испещренным морщинами.
— Серега? — не веря своим глазам, выдавил Виктор.
— Витька? — в тон ему, просипел сосед. — Ты что здесь делаешь?
— Я... это моя дача. А ты?
— А я сосед! — обрадовался Сергей, словно они разгадали сложнейшую загадку. — Вон, в том желтом домике через две калитки. Ремонт у меня в квартире, вот и перебрался сюда на осень.
Они стояли и молча смотрели друг на друга, два шестидесяти пятилетних мальчишки, узнающие в стариках своих бывших однокурсников. Прошлое навалилось внезапно и густо, как эта осенняя мгла.
— Ну, заходи, чего на пороге стоим, — наконец, опомнился Виктор. — Только у меня тут, прости, не прибрано.
Сергей, осторожно ступая, как по минному полю, вошел внутрь.
— Да у меня там не лучше, — махнул он рукой. — Пришел, собственно, по делу. У меня свет вырубило, а я чайник как раз поставил. Автомат, не иначе, выбило. А я в этих щитках... ну ты понял. Физик-лирик, как говорится. А тут смотрю машина стоит возле соседского дома. Дай, думаю, зайду, спрошу и с соседями заодно познакомлюсь. Я дачу-то недавно купил, думал вот… на пенсии пригодится. Ты у нас всегда с руками был, может посмотришь?
«Всегда» — это было сорок лет назад. Виктор с усмешкой посмотрел на свои, отвыкшие от инструмента, пальцы.
— Ладно, посмотрим. Только я сам не местный, так что без гарантий.
Они вышли на улицу. Дождь к этому времени прекратился. Пока Виктор копался в ржавом щитке на столбе, пытаясь понять хитросплетение проводов, Сергей стоял рядом и нервно переминался с ноги на ногу.
— Представляешь, — начал разговор Сергей, — сижу я, сочинения проверяю про «Горе от ума», а тут бах — и темнота. Как в прямом, так и в переносном смысле. Эти современные школьники, Витя, они же Чацкого с Молчалиным по гороскопу характеризуют! Я уже не знаю, смеяться мне или плакать.
Виктор что-то пробормотал в ответ. Он с трудом вспоминал, кто такой Чацкий. В его жизни были дебет, кредит и вечные претензии от налоговой. Грибоедов как-то не вписывался в эту картину.
Щелчок и в желтом домике Сергея замигал, а потом устойчиво загорелся свет в окне.
—Ура! — искренне обрадовался Сергей. — Спаситель! Давай хоть чаю выпьем, за компанию. А то один, как перст.
Виктору не хотелось ни чаю, ни компании. Хотелось залечь на диван и смотреть в потолок. Но идти назад, в свою затхлую берлогу, было еще тоскливее.
— Ладно, — согласился он. — Только ненадолго.
Домик Сергея внутри оказался таким же захламленным книгами и бумагами, как и его голова. На столе, рядом с ноутбуком, лежала стопка тетрадей, а на заставке компьютера была картина Левитана «Золотая осень».
— Садись, садись, — засуетился Сергей, доставая заварочный чайник. — Чай у меня хороший, не пыль какая-нибудь. Листовой.
Приятели сидели за столом, пили чай и молчали. Разговор не клеился. Прошлое висело между ними тяжелым, невысказанным грузом.
— Ну и как ты? — наконец, спросил Сергей, откашлявшись.
— Да нормально, — стандартно ответил Виктор. — На пенсии. Отдыхаю.
— Ага, вижу, как ты отдыхаешь, — усмехнулся Сергей. — Сидишь один в холодном доме и на паутину любуешься. А Лида как?
— Лида... она в городе. Внуком занимается. Бегает с ним по кружкам. Говорит, у нее вторая молодость. Мы в разводе.
— А у нас, выходит, вторая осень? — философски заметил Сергей.
В дверь снова постучали. Легко, несмело.
— Наверное, ветер, — сказал Виктор.
—Нет, это ко мне, — Сергей встал и пошел открывать. — Я ждал одну даму... по соседским делам.
Он открыл дверь. На пороге стояла женщина. Высокая, стройная, в элегантном плаще и с красивым шарфом на шее. В руках она держала корзинку, из которой торчали ветки с ярко-красными ягодами.
— Сергей Валерьевич, я вам рябины принесла, — сказала она мелодичным, низким голосом. — У меня ее прямо запас какой-то. Для чая, знаете ли, очень... — Она замолчала, увидев за спиной Сергея остолбеневшего Виктора.
Глаза. Вот что ударило Виктора, как обухом по голове. Эти огромные, серо-зеленые глаза с неизменной «грустинкой» в уголках, как он мысленно их называл. Годы пощадили их. Они смотрели на него с тем же немым изумлением.
— Тома? — выдохнул Виктор, медленно поднимаясь со стула.
— Витя? — ее голос дрогнул. — Боже правый... Виктор?
Тамара — девушка, ради улыбки которой, Виктор когда-то был готов свернуть горы, написать гениальную пьесу и перекрасить весь мир в радужные цвета. Сейчас она стояла на пороге дачного домика его друга, с корзинкой рябины в руках, и была так же прекрасна, как и сорок с хвостиком лет назад.
— Вы... вы знакомы? Ах, да! Я совсем запамятовал, — растерянно спросил Сергей, глядя на них обоих.
— Мы же учились все вместе, ты что, дружище? — не отрывая взгляда от Тамары, сказал Виктор.
— В одном институте, — тихо добавила она.
Воцарилась пауза, густая и неловкая. Ее прервал Сергей, хлопнув себя по лбу.
— Так это ж прекрасно! Трое однокурсников в одном дачном кооперативе! Это же надо было такому случиться! Тамара Васильевна, проходите, пожалуйста! У нас как раз чай.
Тамара осторожно вошла, сняла плащ. Под ним оказался простой, но очень изящный свитер. Она села за стол, положив корзинку рядом.
— Так, значит, Вы соседка Сергею? — начал Виктор, чувствуя, что говорит какую-то чушь, но не в силах остановиться.
— Да, я купила тут домик прошлой осенью, — кивнула Тамара. — После того, как... в общем, решила сменить обстановку. А Вы?
— А я тут со времен потопа, — буркнул Виктор. — Просто не приезжал сто лет. Эта дача принадлежала еще моим родителям.
Они снова замолчали. Но теперь молчание было другим — насыщенным, плотным, как хороший заварной крем.
— Боже мой, сколько лет прошло и вот мы…! — с наигранной бодростью сказал Сергей, разливая чай по кружкам. — Давайте, по традиции, как на вечере встречи: кто кем стал и как дошел до жизни такой?
— Я цветочный магазин держу, — мягко улыбнулась Тамара. — Небольшой. «Цветы у Тамары». Очень оригинально, да?
— Это прекрасно! — воскликнул Сергей. — Ты всегда цветы любила.
— А Вы, Виктор?
Виктор почувствовал, как его уши наливаются краской.
— Да так... бухгалтерия, — пробормотал он. — Сейчас на пенсии.
— Виктор был у нас главным по финансам в «Водоканале», — с непонятной гордостью пояснил Сергей, будто речь шла о должности министра.
Тамара кивнула, и в ее глазах Виктор прочитал что-то похожее на легкую грусть.
— А ты, Сережа? — перевела она тему.
— Да, в школе Я... Литературу и русский мучаю. Вернее, они меня, — он вздохнул. — Иногда кажется, что я не Грибоедова с Гончаровым им преподаю, а инструкцию к сборке космического корабля на марсианском наречии.
Разговор понемногу оживился. Вспомнили общих знакомых, кто куда подался. Кто-то стал большим начальником, кто-то уехал за границу, а кого-то, увы, уже не было в живых. Вспоминали смешные случаи из студенческой жизни. Смеялись. Смех был немного нервным, но он был.
— Помните, как мы на слете ССО «Зарницу» устраивали? — вдруг оживился Сергей. — И Витя, как главный режиссер, командовал не армиями, а «эмоциональными подразделениями»?
— А как ты, Тома, на репетиции в гримерке заснула, и мы тебя всю исписали фломастерами? — ухмыльнулся Виктор.
Тамара засмеялась, и этот смех вернул ее лет на много лет назад.
Они говорили, перебивая друг друга, и прошлое оживало в этом убогом домике, согревая его лучше любой печки. В какой-то момент Виктор встал, чтобы подлить чаю, и его взгляд упал на старый, почерневший от времени сарайчик, стоявший в дальнем углу его собственной дачи — через забор..
— Серега, а помнишь наш сарайчик на заднем дворе института? Вот такой же, как мой за забором, — спросил он.
— Помню, — кивнул Сергей. — Наш штаб, убежище. Помнишь, мы там афиши клеили и реквизит хранили?
— А как же, — прошептала Тамара. — Там даже печка старая была. Мы зимой туда пробирались и грелись.
Старинных приятелей потянуло на задний двор дачи Виктора, как магнитом. Без лишних слов они вышли из дома и направились к калитке, а затем к сараю. Дверь, прогнившая снизу, отворилась со скрипом.
Сарай был завален хламом. Старые рамы, ржавые грабли, какие-то ящики. А в углу стояла грубо сколоченная из кирпича, печка. Возле нее валялась куча какого-то тряпья.
Виктор, движимый внезапным порывом, подошел к печке и заглянул в топку.
—Ого! — воскликнул он. — Да тут же целый склад!
Он наклонился и вытащил из-за печки, из какой-то ниши, которую они когда-то использовали как тайник, старую, проржавевшую жестяную коробку из-под монпансье. Она была тяжелой.
— Что это? — с интересом подошла ближе Тамара.
— Не знаю. Сокровища, не иначе, — с усмешкой сказал Виктор.
Он принес коробку в дом, поставил на стол и с трудом отдраил крышку. Она заскрипела, выдав на свет Божий свое содержимое.
Сначала они увидели несколько пожелтевших фотографий. Молодые, смеющиеся лица. Они все втроем на какой-то поляне. Сергей — тощий, в очках с огромными стеклами. Виктор — с пышной шевелюрой и горящими глазами. Тамара — с двумя косичками и гитарой в руках.
— Боже... — прошептала Тамара, беря в руки одну из фотографий. — Смотрите, какими мы были... дураками молодыми.
Под фотографиями лежали афиши, отпечатанные на самой простой бумаге, на матричном принтере. «Студенческий театр «Этюд». Премьера! Притча «Последний лист».
У Сергея перехватило дыхание. Он протянул руку и вытащил из коробки толстую пачку листов, исписанных знакомым, убористым почерком. Листы были сшиты нитками.
Он молча положил рукопись на стол и осторожно, как реликвию, перелистнул первую страницу. Там, крупными буквами, было выведено: «Последний лист». Драма в двух действиях. Автор: Сергей Воронин.
Сергей снял очки и протер их краем свитера. Его руки слегка дрожали.
—Я думал... я думал, она потеряна навсегда, — голос его сорвался. — Мы же тогда всюду искали... после того финального спектакля...
Тамара нежно провела ладонью по пожелтевшей бумаге.
— Это же наша главная роль, Витя, помнишь? — сказала она, глядя на Виктора. — Тот самый спектакль, после которого нас хотели взять на всесоюзный фестиваль.
Виктор помнил. Он помнил все. Как они репетировали ночами. Как Сергей писал этот текст, зарывшись в библиотеку. Как он, Виктор, придумывал мизансцены и объяснял актерам, «что хотел сказать автор». Как Тамара в роли главной героини произносила свой финальный монолог, и в зале стояла гробовая тишина, а потом — взрыв аплодисментов.
Он взял в руки один из листов. Там, на полях, его рукой были написаны какие-то пометки: «Пауза!», «Громче!», «Тома – смотреть в зал!».
— Это же копия сценария по которой я учил роль! Помнишь, Серега, мы перепечатывали на машинке Лидочки каждому актеру по экземпляру?
Трое седых людей стояли над старой коробкой, полной их молодости. За окном смеркалось. В сарае и в дачном домике было холодно, но им было тепло.
И тут Виктор, глядя на горящие глаза Тамары и на дрожащие руки Сергея, сжавшие старую пьесу, сказал то, что сам считал полным безумием. Он сказал это скорее из упрямства, из желания продлить этот миг, вернуть хоть на секунду то давно забытое чувство — чувство, когда ты можешь все.
— А давайте... — хрипло начал он. — Давайте поставим ее еще разок? Эту пьесу. Хоть на один вечер. Для себя. А? Как в старые добрые?
Он посмотрел на Сергея. Тот смотрел на него с таким выражением, будто Виктор предложил полететь на Луну на садовой тачке.
Он посмотрел на Тамару, а она — на него... В ее глазах читалось что-то вроде испуга, смешанного с интересом и, давно забытым, азартом.
«Секретики» канала.
Рекомендую прочесть