«Чем она, всё-таки, его приворожила?» - размышляет царевна Наталья о новом увлечении своего брата. Она сама не понимает, «любезна или неприятна ей эта мариенбургская полонянка, взятая в солдатском кафтане из-под телеги в шатёр к фельдмаршалу Шереметеву, выторгованная у него Меншиковым и покорно — однажды ночью, у горящего очага, за стаканом вина — отданная им Петру Алексеевичу». Да, достаточно точно и достаточно цинично перечислены, как говорится, факты биографии будущей русской царицы. А что стоит за ними? Она скажет о своей семье: «Всех разметала война...» И её унесла далеко от родных мест. И не забудем ещё, что Екатерине на тот момент всего восемнадцать по официальным данным (Толстой её ещё на два года «омолаживает»). И случайно ли в шатре у Шереметева так жалобно и искренне прозвучит её ответ «Очень» на вопрос, хочет ли есть? И сам фельдмаршал подметит: «Ишь ты — какая голодная!»
«Мне многое нужно забыть, но я легко забываю», - говорит Катерина в романе А.Н.Толстого, и успел изобразить он, в основном, то, что будущей императрице помнить не подобает.
Царевне Наталье, заверив, что ничего не утаивает, она расскажет о своём происхождении: «Отца звали Иван Скаврощук. Он ещё молодой убежал из Литвы, из Минска, от пана Сапеги в Эстляндию и около Мариенбурга арендовал маленькую мызу. Там мы все родились, — четыре брата, две сестры и — я, младшая... Пришла чума, родители и старший брат умерли. Меня взял пастор Глюк, — мне он второй отец. У него я выросла... Одна сестра живёт в Ревеле, другая — в Риге, а где братья сейчас — не знаю».
Первым из персонажей романа её видит Шереметев. «Из-за кучки спешившихся драгун на него взглянули чьи-то глаза, — точно два огонька — обожгли сердце… На фельдмаршала из-за солдатских спин, поднявшись на цыпочки, глядела девушка лет семнадцати. Усатый драгун накинул ей поверх платьишка мятый солдатский плащ (августовский день был прохладен) и сейчас старался оттереть её плечом от фельдмаршала. Она молча вытягивала шею, измученное страхом свежее лицо её силилось улыбаться, губы морщились». «Глаза — тёмные, блестевшие слезами и просьбой и молодостью».
Приведённая к нему в шатёр, она скажет, что зовут её «Элене Экатерине» (Толстой нигде не назовёт будущую царицу Мартой), что «недавно вышла замуж», но мужа потеряла («Я видела — Иоганн с двумя солдатами бросился вплавь через озеро... Больше его не видала»), раньше была в услужении, умеет стирать и «за детьми ходить».
Шереметев, отметив, что девица «весьма располагающая», готовится к грядущим удовольствиям («Сегодня — по-походному — на печи будем спать...» - «Катерина из-под ресниц тёмно поглядела на него, покраснела, отвернула лицо, прикрылась рукой...») Потом, в разговоре с Натальей, Катерина исключит Шереметева из числа «амантов» («Господину фельдмаршалу я успела только сварить суп, сладкий, эстонский, с молоком, и выстирала белье... Ах, он мне не понравился! Плакать я боялась, но я твёрдо сказала себе: истоплю печку и угорю, а жить с ним не буду») и скажет: «Александр Данилович отнял меня в тот же день». А ведь, судя по словам самого Меншикова, какое-то время у фельдмаршала прожила («Он всё хвастал економкой»).
Хоть и «нужно забыть», но пока она помнит немало. Помнит мужа. Полюбить его она «не успела», но свадьба осталась светлым вспоминанием: «О, как мы веселились! Мы поехали на озеро, зажгли Иванов огонь и в венках танцевали, пастор Глюк играл на скрипке». Помнит русского солдата, которого «любила только одну ночь», потому что «ничем другим не могла его поблагодарить» за спасение «от страшных людей в лисьих шапках, с кривыми саблями».
Не может забыть и Меншикова: «Его я очень полюбила... Он очень весёлый и много со мной шутил, мы очень много смеялись... Его нисколько не боялась...» Любил ли её Меншиков? Наверное, равнодушен не был – не случайно же, приведя, к царю, побледнеет и будет «кусать губы». Но если и любил, то всё равно слишком хорошо понимал: «Жениться, с моим худым родишком да на пленной... Не знаю...» А после разрыва царя с Анной Монс, видя, что «мин херц весьма нуждается в женской ласке» и «ему нужна была не просто баба – добрая подруга», уже явно готовит свой ход, который и сработает.
Первая встреча с царём… И сразу же возникшая симпатия, когда от звуков её голоса «ему сразу стало тепло от камина, уютно от завывания ветра, разжались уши, бросил мотать ногой». Пётр явно любуется ею, когда она станет рассказывает о себе: «Отвечая, она глубже уселась на стуле, положила голые локти на скатерть, — блестели её тёмные глаза, как шёлк блестели её чёрные кудри, падающие двумя прядями на легко дышащую грудь. И казалось, — так же легко, как только что здесь по лестницам, она пробежала через все невзгоды своей коротенькой жизни...»
И знаменитое завершение этой встречи: «Ну, что же — спать, что ли? Я пойду... Катюша, возьми свечу, посвети мне...»
В одноимённой пьесе Толстого будет эффектный финал этой сцены (там она происходит на ассамблее в доме Меншикова), перешедший и в фильм: «Екатерина появляется в дверях, глядит на Меншикова. Музыка смолкает.
Меншиков (кидается к ней). Ну что, Катя, царь заснул?
Екатерина ударяет его по щеке. Меншиков кинулся к ней. Она ударила в другой раз. Он согнулся, целует ей руку».
Но, думаю, и без него всё ясно…
Чем же всё-таки покорила царя «солдатская полонянка»? У Толстого, как мне кажется, - душевностью. Вспомним, с какой болью, «глядя на шею и на волоски на затылке» сестры царя, она будет думать: «Неужели никто этого не целовал? Вот горько-то!»
Наверное, это душевное тепло и не позволяет царю забыть тот вечер. И снова – в воспоминаниях удивительный контраст: тогда «бушевал ветер, и Екатерина, взяв свечу, посветила царю в спальне». Там – буйный ветер, здесь – покой и свет. И Наталье, увидевшей её, «круглоплечую, тугобёдрую, налитую здоровьем и силой», на купанье, она вдруг покажется воплощением тепла и семейного уюта: «Наталье подумалось, что братец, строя на севере корабли, конечно, должен скучать по этой женщине, ему, наверно, видится сквозь табачный дым, как — вот она — красивыми руками поднесет младенца к высокой груди».
Пока ещё она живёт «в измайловском дворце под присмотром Анисьи Толстой», а «Пётр Алексеевич часто ей присылал с оказией коротенькие смешливые письма, — то со Свири, где он начал строить флот для Балтийского моря, то из нового города Питербурга, то из Воронежа. Он скучал по ней. Она, разбирая по складам его записочки, только пуще расцветала». Пока ещё она на вопрос Натальи («А брата моего боишься?») честно ответит: «Да... Но мне кажется — я скоро перестану бояться...» Анисья же Толстая передаст её слова: «Что меня, говорит, государь полюбил — мне и то удивительно, как гром с ясного неба, опомниться не могу...»
Но царь, собирающийся послать в Москву Голикова («Пусть напишет парсуну с одной особы»), уже решительно осадит усмехнувшегося Меншикова: «А вот — встану — так отвожу тебя дубинкой, куманёк, будешь знать — как смеяться... Скучаю я по Катерине, вот и всё... Закрою глаза — и вижу её, живую, открою глаза — ноздрями её слышу... Всё ей прощаю, всех её мужиков, с тобой вместе... Евина дочка, — и сказать больше нечего...»
Больше об отношениях Петра с Екатериной мы прочесть не сможем – роман остался незаконченным. И остаётся только вздохнуть об этом…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал! Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
"Путеводитель" по циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь