Прошло несколько лет. Женя поступил в университет, выучился, устроился работать аналитиком данных в финансовую компанию и переехал жить на съёмную квартиру неподалёку.
Однажды, возвращаясь с работы домой, Евгений увидел в парке на скамейке до боли знакомую фигуру, которая избегала его почти семь лет. Те же рыжие локоны, те же веснушки — только вместо пёстрой куртки необъятных размеров на ней было стильное пальто и красный берет. Настасья тихо плакала, глядя куда-то в землю, и даже не заметила, как ей на плечо легла чужая ладонь.
— За всё детство, что мы провели вместе, я ни разу не видел тебя в слезах, — произнёс Евгений, осторожно присаживаясь рядом.
Девушка подняла на него изумлённый взгляд, её губы задрожали, а потом Настасья резко и крепко обняла Евгения, разразившись новым приступом плача. Она сжимала его так отчаянно, так трепетно, словно в любой момент парня могли отнять, словно никого не было вокруг и никто не смотрел на них.
Евгений опешил, растерялся, но в ответ тоже крепко прижал девушку к себе, мягко провёл рукой по её спине, ощутив на щеке локон её жёстких рыжих кудрей. Он так соскучился по ним. По ней. По всему этому, что когда-то наполняло жизнь.
Когда давняя подруга немного успокоилась, Евгений предложил:
— Пойдём ко мне. Мы столько лет толком не общались. Холодно уже, да и темно к тому же.
— К тебе? — Настасья потеряла улыбку и даже чуть отстранилась. — Но ты же женат… мама говорила. И Генриетта Васильевна точно не обрадуется такой гостье, как я.
— Чего? — Женя недоверчиво улыбнулся. — Я женат? Да я с котом уже два года живу на съёмной квартире! Какая жена? Кто тебе сказал такую чушь?
Настасья взглянула на него так, как смотрит человек на рассвет после долгой ночной бури — с надеждой, с крепнувшей верой в лучшее, с прежней детской чистотой и искренностью.
— Пойдём, — мягко сказал Женя. — По дороге расскажу.
Он первым поднялся с лавочки и подал ей руку. — А ты расскажешь, почему рыдала тут в три ручья совсем одна. Идёт?
Через двадцать минут они уже сидели в крохотной, но уютной кухне, пили чай из старомодных кружек в красный горошек. На коленях у Настасьи сразу же устроился кот Евгения, Милон. Да так по-хозяйски улёгся и замурчал, словно она приходила каждый день.
— Новость, что я женат, признаться, огорошила, — весело заметил Женя, доставая из шкафа банки с вареньем и коробку печенья. — Итак, откуда ноги растут?
Настасья сжала кружку двумя руками и постучала по ней ногтями. Она всегда так делала, когда нервничала — привычка с детства.
— Тогда, после Нового года… ты учился в одиннадцатом классе, а я в десятом. Мама сказала, что я не должна лезть в чужое счастье, что у тебя невеста и всё уже решено, — тихо начала девушка. — Попросила меня быть умнее и не портить себе будущее. Мол, такая свекровь со свету сживёт, оставь. Даже он тебя не защитит, хоть и любит, очевидно.
— Что?.. — Женя, стоявший рядом, не донёс баранку до рта.
Слово, которое сидело где-то глубоко в груди, невольно вырвалось у Настасьи. Девушка медленно подняла на него глаза.
Не осознавая до конца, что делает, повинуясь только внутреннему порыву, Евгений наклонился, мягко провёл ладонью по её щеке и поцеловал её.
Разговаривали они в ту ночь до самого утра. Даже плакали — но уже от счастья, от юношеской глупости, от тёплых воспоминаний. Настасья рассказывала, как с болью, по маминым наставлениям, вычеркнула лучшего друга из жизни, как заблокировала его везде и избегала встреч в школе.
А Женя воспринял это как непонятную обиду и со временем сам поверил в неё настолько, что перестал что-то выяснять. Пока Настасья заканчивала одиннадцатый класс и поступала в медицинскую академию, Женя уже был студентом — вливался в жизнь университета, знакомился с новыми людьми, строил отношения с девушками.
На третьем курсе он потерял отца, погрузился в тоску, но выкарабкался, начав работать. Окончил вуз с красным дипломом, разошёлся с очередной девушкой, с трудом и руганью переехал от матери на съёмную квартиру и завёл кота.
Настасья поступить в академию не смогла — не прошла на бюджет, а платное обучение родители бы не потянули. Девушка не отчаялась: в колледж её приняли. Пусть медицинская сестра — не так престижно, зато образование бесплатное. А там можно переучиться на массажиста, диетолога или реабилитолога. Главное, что получится работать в любимой сфере. И получилось: сразу после учёбы Настасья устроилась в районную больницу и работала там уже около двух лет.
— Ну, а плакала-то ты почему? — вспомнил Женя, укрывая подругу пледом.
— А, встречалась с дураком, бросил, — махнула рукой Настасья. — И гадостей напоследок наговорил: “рыжая кикимора”, “колхозная девка” и всё такое.
— Правда, дурак, — Женя мягко убрал прядь с её лица. — Такую красоту и не разглядел.
Настасья зарделась и легко ткнула его кулачком в плечо.
— А ты изменилась, — улыбнулся парень. — Мягче стала, спокойнее. Но это нисколько тебя не испортило, даже наоборот.
Внезапно Женя встрепенулся, словно его что-то подтолкнуло. Он хитро и одновременно радостно взглянул на Настасью.
— Переезжай ко мне. Не хочу снова тебя потерять из-за какой-то глупости. Мы и так упустили почти семь лет.
Настасья изумлённо открыла рот, но молчала. На лице её отражались восторг, удивление и тень сомнения.
— А как же Генриетта Васильевна? — наконец спросила она. — Она ведь, наверно, до сих пор меня недолюбливает. Не хочу, чтобы ты ссорился с ней из-за меня.
Настасья вздохнула и отвела взгляд к окну. При своём решительном характере она старалась никогда не говорить плохо о людях, если те лично не сделали ей зла, — относиться к их недостаткам терпимо и даже снисходительно.
Женя поймал её подбородок и повернул к себе:
— То, что думает моя мама, тебя не должно волновать. Я и сам устал от её самодурства и категоричности. Мы уже не дети и имеем право сами решать, с кем нам быть. Я уважаю её, но жить по чужой указке больше не хочу.
Настасья смотрела на него восторженно, почти с благоговением. Пелена сомнений — то чувство, что её обманули и предали — исчезла без следа, хоть и жила в груди столько лет. Евгений был перед ней чист, как белый лист.
— Ну конечно, я перееду, — прошептала она, крепко прижимаясь к Жене.
— Дружба навек, — услышала Настасья над макушкой его тихий, задорный, как в детстве, голос.
— Не только дружба, — ответила она, не поднимая головы.
Генриетту Васильевну едва не хватил удар: сначала от радости, когда сын заявил, что решил жениться, а потом от злости — когда узнала, кто стал его избранницей. Она скандалила, ругалась, говорила гадости, плевалась ядом, но разве могли слова остановить влюблённого с детства парня?
Зимой Настасья переехала к Евгению. А ближе к лету они скромно поженились, отметив торжество в кругу друзей и родных. Вопросов о прошлой жизни жениха и невесты никто не задавал. Хотя Тамара Алексеевна странно посматривала на Женю и о чём-то шепталась с мужем.
Генриетта Васильевна пришла на свадьбу в чёрном платье, была мрачнее тучи, весь вечер курила в одиночестве на веранде, пила вино и сдерживала дичайшее желание кого-нибудь из присутствующих прибить.
Она мечтала о богатой, хозяйственной невестке, которая бы обхаживала сына, носила юбки-плиссе и готовила рульку по их семейному рецепту, а в итоге получила рыжую девицу с сомнительным образованием, неказистыми родителями, которая строчила справки в больнице и даже котлеты нормально пожарить не могла.
Но вставать стеной между сыном и этой дамочкой в ЗАГСе — так позориться было выше сил Генриетты. Вот она и затаила злобу на ненавистную невестку, решив избавиться от неё постепенно.
После свадьбы прошло несколько месяцев. Женя и Настасья жили душа в душу, вдвоём. В одно туманное утро медсестра возвращалась с суточного дежурства, когда ей позвонил муж и попросил задержаться у дома матери. Настасья являться в квартиру свекрови без Жени не стала, и потому осталась ждать его на лавочке у подъезда.
— Прости, что тебя так дёрнул, — запыхавшийся Евгений подбежал от автобусной остановки. — Нужно срочно найти папину фотографию для памятника. Я заказал, но всё забывал каменщику отдать снимок. А он позвонил утром и сказал, что всё готово, только фото нет для гравировки.
— Так мы здесь, чтобы фото найти? — догадалась Настасья.
— Да, — кивнул Женя. — Только мне на работу нужно срочно бежать. Выручи меня, пожалуйста. Я дам тебе ключи. В шифонере в комнате лежит семейный альбом. Там все папины фотографии. Выбери несколько приличных. Не переживай, мамы дома нет. Справишься?
— Ну, а что остаётся делать… — вздохнула Анастасия.
Перспектива рыться в квартире свекрови её не сильно обрадовала, но отказать мужу в такой деликатной просьбе девушка не могла. Женя просиял, обнял её на прощание, вручил связку ключей и снова побежал к остановке.
Дома у Генриетты Васильевны всё говорило о том, что хозяйка одновременно влюблена в саму себя. Куча зеркал в витиеватых рамках, вазочки с амурами и греческими нимфами, тяжёлые шторы с золотистыми кистями, махровые ковры и даже имитация лепнины на потолке в гостиной.
Настасья поморщилась. Она выросла в обычном, привычном для нулевых интерьере — со скрипучими креслами, выключателями, щёлкающими на всю квартиру, желтоватыми обоями в цветочек. Девушка встряхнулась от чувства недоумения и вспомнила, зачем пришла в это «логово» свекрови.
Дверцы шифоньера открылись с лёгким скрипом. К счастью, альбом с нужными фотографиями лежал на видном месте. Настасья принялась перелистывать страницы, рассматривая моменты из жизни когда-то лучшего друга, а теперь мужа: вот он на детской лошадке-качалке, вот на руках у мамы, вот катает по полу пластмассовый грузовик.
Одно из детских фото оказалось сложено напополам и так вставлено в прозрачный карман. Настасья из любопытства развернула его — и с удивлением увидела на спрятанной части саму себя семилетнюю. Этот кадр когда-то сделал папа Жени, застигнув их во дворе тёплым июньским днём.
Состояние снимка отчётливо показывало, как именно Генриетта относилась к Настасье и всегда относилась — как к чему-то портящему её сына, чему-то, что хотелось убрать с глаз долой. Очевидно, фото не порвали полностью только потому, что Женя на нём левой рукой обнимал её.
Девушка тихо вздохнула, вернула фотографию на место и занялась поиском того, ради чего пришла. Несколько снимков Николая Николаевича нашлись в конце альбома: в рубашке, в футболке и в костюме. Настасья выбрала три разных, закрыла альбом и попыталась поставить его обратно.
Увесистый фолиант не желал так же легко возвращаться на прежнее место — пришлось с усилием надавить на корешок. И тут из груды всякой всячины, покоившейся в шифоньере, вывалился холщовый мешочек прямо под ноги неожиданной гостье квартиры.
Настасья подняла его и с интересом посмотрела. В мешочке явно что-то лежало...
продолжение