Лавочка
Дмитрий снял квартиру в старом районе Воронежа. Работа на три месяца, контракт с местной компанией. Дом был тихий, двор зелёный, старые деревья, детская площадка.
У подъезда всегда сидела старушка. На деревянной лавочке, под липой. Каждый день. Утром, днём, вечером. Сидела, смотрела на прохожих, кормила голубей.
Дмитрий здоровался, проходя мимо. Она кивала. Молча. Никогда не заговаривала первой.
Однажды вечером он задержался на работе. Возвращался в десятом часу. Старушка всё ещё сидела. В сумерках, под фонарём.
— Поздно ещё не спите, — сказал Дмитрий, останавливаясь.
— Жарко дома. Душно.
Голос тихий, надломленный. Дмитрий присмотрелся. Худая, в застиранном платье, седые волосы под платком. Руки узловатые, морщинистые.
— Хотите, я принесу воды?
— Не надо. Спасибо.
Она подняла руку, смахнула со лба пот. И Дмитрий увидел родинку. На запястье, под большим пальцем. Родинка в форме полумесяца. Редкая, особенная.
Сердце ёкнуло.
У него была точно такая же. На том же месте. Врачи говорили — генетическая особенность, передаётся по линии матери.
Он смотрел на старушку. Она опустила руку, отвернулась.
— Как вас зовут? — спросил он.
— Валентина.
Мир качнулся.
Валентина. Его мать звали Валентина. Он знал только имя. Больше ничего. Приёмные родители сказали, когда ему было пятнадцать. Твоя биологическая мать — Валентина. Отказалась от тебя в роддоме. Больше информации нет.
— Валентина как? — голос прозвучал чужим.
Старушка посмотрела на него. Долго. Пристально.
— Морозова.
Дмитрий сел на лавочку рядом. Руки затряслись.
Он показал свою руку. Родинка под большим пальцем. Полумесяц.
— У меня такая же.
Валентина побледнела. Закрыла лицо руками.
— Господи...
Дмитрий сидел неподвижно. Холод растекался по венам. Вот она. Женщина, которая родила его и бросила. Сидит рядом. На этой лавочке. Под липой.
— Это вы, — сказал он. Не вопрос. Утверждение.
— Да, — прошептала она. — Это я.
Правда
Они сидели молча минут пять. Дмитрий не знал, что говорить. Валентина плакала, тихо, в ладони.
— Как тебя зовут? — спросила она наконец.
— Дмитрий.
— Дмитрий... Я назвала тебя Андреем. Но, наверное, тебя переименовали.
— Меня усыновили в три месяца. Дали имя Дмитрий.
— Хорошее имя.
Он смотрел прямо перед собой. Не на неё. Не мог.
— Почему вы отказались?
Валентина вытерла слёзы рукавом.
— Мне было двадцать один. Я училась в институте, последний курс. Забеременела от парня, который потом исчез. Узнал — и пропал. Родители сказали: или избавляйся, или рожай, но сама разбирайся. В общежитии с ребёнком нельзя. Денег нет. Работы нет. Я не знала, что делать.
Голос её дрожал.
— Родила тебя. Три дня держала на руках. Кормила. Смотрела на тебя. Ты был такой маленький. Такой беззащитный. А потом пришли родители. Мать сказала: подписывай отказ. Отец сказал: не подпишешь — выгоним из дома. Навсегда. Студентка с ребёнком — позор для семьи.
Иногда выбор делают за тебя. Родители, обстоятельства, страх. И потом всю жизнь живёшь с этим "выбором", который не был твоим. Но оправданий это не даёт. Потому что ребёнок не виноват в твоей слабости.
— Я подписала, — Валентина сжала руки в кулаки. — Подписала отказ. Оставила тебя в роддоме. Уехала. Закончила институт. Устроилась на работу. Вышла замуж. Родила ещё двоих детей.
Дмитрий повернулся к ней.
— У меня есть братья? Или сёстры?
— Да, брат и сестра. Им тридцать пять и тридцать два.
— Они знают про меня?
— Нет. Никто не знает. Муж не знал. Он ушёл из жизни пять лет назад. Так и не узнал.
Дмитрий усмехнулся. Холодно.
— Удобно. Создали новую семью. Как будто меня не было.
— Я не забывала! — Валентина схватила его за руку. — Ни на день! Я искала тебя!
— Искали? — он отстранился. — Как?
— Я приходила в детский дом. Через год после отказа. Спрашивала, где тебя усыновили. Мне не сказали. Закон — информация закрыта. Я ходила в органы опеки. Писала запросы. Везде отказ. Тайна удочерения.
Она заплакала снова.
— Я пыталась. Двадцать лет пыталась. Нанимала частного детектива. Он ничего не нашёл. Без фамилии новых родителей, без адреса — невозможно. Ты растворился. Как будто испарился.
— И вы смирились.
— Нет! Я никогда не смирилась! Я каждый год в твой день рождения приходила в церковь. Молилась за тебя. Ставила свечи. Просила Бога, чтобы ты был жив. Здоров. Счастлив.
Дмитрий встал.
— Трогательно. Свечи. Молитвы. Это всё, что вы могли дать?
— Я не знала, где ты! Я не могла тебя найти!
— Потому что вы бросили меня в роддоме! — голос его прозвучал резко. — Вы подписали бумаги и ушли. А потом, когда стало жалко, искали. Но было поздно. Слишком поздно.
Валентина сидела, съёжившись.
— Прости меня. Я была молодая, глупая, испуганная. Но я жалела. Всю жизнь жалела.
— Жалели, — Дмитрий покачал головой. — А я рос в детском доме. Три месяца, да. Потом меня усыновили. Хорошие люди. Любили меня. Но я всегда знал, что меня бросили. Что моя биологическая мать отказалась от меня. И это знание не отпускало. Никогда.
Холод
Дмитрий сел обратно. Не рядом. На другой край лавочки.
— Расскажите о своих детях.
Валентина замялась.
— Сын работает в Москве. Дочь здесь, в Воронеже. Замужем, двое детей.
— Вы им помогаете? С внуками?
— Да. Сижу с ними, когда дочка на работе.
— То есть вы хорошая бабушка. Заботливая.
— Стараюсь.
— А мне вы не могли дать даже имени. Даже трёх месяцев заботы.
Валентина заплакала.
— Я не могла! Мне было некуда идти! Родители выгнали бы!
— И вы выбрали родителей. Не меня. Их.
— Мне было двадцать один год! Я боялась!
— А мне было ноль. И я ничего не мог выбрать.
Дмитрий смотрел на неё. Старая женщина. Измученная, сломленная. Плачет, просит прощения. Сорок лет прошло.
Но внутри у него был лёд. Холодный, непробиваемый.
— Знаете, что самое забавное? — сказал он тихо. — Я вырос нормальным человеком. У меня хорошая работа, семья, дети. Я не озлобился, не сломался. Приёмные родители дали мне всё. Любовь, заботу, образование. Я им благодарен. Они мои настоящие родители.
— Я рада, что тебе повезло...
— А вы, — он перебил, — вы просто женщина, которая меня родила. Биологически. Но вы не мать. Вы ничего мне не дали. Ничего.
Валентина смотрела на него.
— Я дала тебе жизнь.
— Жизнь? — Дмитрий усмехнулся. — Вы дали мне три дня. Потом подписали бумаги и ушли. Это не жизнь. Это отказ от жизни.
— Прости...
— Сколько раз вы это скажете? Прости, прости, прости. Как будто это что-то меняет.
Он встал.
— Вы сидите на этой лавочке каждый день. Сколько?
— Пять лет. С тех пор, как муж ушёл. Мне одиноко дома.
— И вы увидели меня. Месяц назад. Когда я въехал в этот дом.
— Да.
— И узнали?
Валентина кивнула.
— С первого взгляда. Ты похож на моего отца. Твоего дедушку. Те же глаза. Тот же подбородок. Я сразу поняла. Но боялась подойти. Боялась, что ты не захочешь говорить.
— Правильно боялись.
Он достал телефон, посмотрел на экран. Ничего не читал. Просто не хотел смотреть на неё.
— Я уезжаю через месяц. Контракт закончится. Я вернусь в Москву. К жене, к детям. К своей жизни. И забуду эту встречу.
— Дима...
— Не называйте меня так. Вы не заработали это право.
Валентина встала, шагнула к нему.
— Дай мне шанс. Хотя бы поговорить. Узнать тебя. Я сорок лет ждала этого.
— А я сорок лет рос без матери. И ничего. Выжил.
— Пожалуйста...
— Нет, — он посмотрел на неё наконец. Прямо в глаза. — Вы опоздали на сорок лет. Вы сделали свой выбор тогда, в роддоме. Жить с ним.
Уход
Дмитрий пошёл к подъезду. Валентина окликнула:
— У меня есть фотографии! Твои детские! Из роддома! Я сохранила!
Он остановился. Обернулся.
— Зачем?
— Чтобы помнить. Чтобы не забыть твоё лицо.
— Вы помнили лицо, но не смогли найти человека.
— Я пыталась!
— Недостаточно, — он развернулся, пошёл дальше.
— Подожди! — Валентина побежала за ним. — Хотя бы скажи — ты счастлив? У тебя всё хорошо?
Дмитрий остановился у двери подъезда.
— У меня всё хорошо. Жена, двое детей. Дочка и сын. Восемь и пять лет. Любимая работа. Квартира в Москве. Я счастлив.
— Я рада...
— Но не благодаря вам. Вопреки. Вопреки тому, что вы меня бросили.
Он открыл дверь, вошёл. Валентина стояла на пороге.
— Можно я хотя бы узнаю их имена? Твоих детей? Моих внуков?
Дмитрий посмотрел на неё через стеклянную дверь.
— Нет. Они не ваши внуки. У них есть бабушка. Моя приёмная мать. Она заслужила это право. Вы — нет.
Он поднялся по лестнице, не оглядываясь. Слышал, как Валентина плачет внизу. Не остановился.
В квартире он сел на диван, уронил голову в руки. Не плакал. Просто сидел. Холод внутри не таял.
Телефон завибрировал. Жена написала: "Как дела? Дети спрашивают, когда папа приедет".
Он ответил: "Скоро. Через месяц. Скучаю".
Жена прислала фотографию. Дочка и сын на детской площадке. Улыбаются.
Дмитрий смотрел на снимок и думал: вот его семья. Настоящая семья. Жена, дети, приёмные родители. Люди, которые его любят. Которые выбрали его.
А та женщина на лавочке... она биологическая мать. Не больше. Донор генов. Человек, который дал жизнь, но не дал любви.
Он не собирался её прощать. Не собирался давать ей шанс. Сорок лет она жила своей жизнью. Родила других детей. Воспитала их. Стала бабушкой.
А он был просто ошибкой молодости. Неудобным прошлым. Которое она пыталась забыть.
И теперь, когда случайность свела их, она хочет прощения. Хочет быть частью его жизни.
Но поздно. Слишком поздно.
Утром Дмитрий вышел из подъезда. Валентина сидела на лавочке. Увидела его, встала.
— Доброе утро...
Он прошёл мимо. Молча. Не поздоровался.
Она окликнула:
— Дима, подожди!
Он не остановился. Сел в машину, уехал на работу.
Вечером, возвращаясь, увидел её снова. На той же лавочке. Она смотрела на него. Надеялась.
Он прошёл мимо. Не остановился. Не поздоровался.
Каждый день так. Месяц. Она сидела, ждала. Он проходил мимо. Как мимо чужого человека.
Потому что она и была чужой. Женщина, которая родила его и бросила. Женщина, которая выбрала свою жизнь. И теперь хочет войти в его.
Но он не пустит. Никогда.
В последний день, уезжая, Дмитрий вышел с чемоданом. Валентина стояла у подъезда.
— Ты уезжаешь?
— Да.
— Навсегда?
— Да.
— Дима... я понимаю. Ты не обязан меня прощать. Но дай мне хотя бы адрес. Телефон. Я не буду навязываться. Просто знать, что ты жив. Что у тебя всё хорошо.
Дмитрий посмотрел на неё. Старая, сломленная женщина. Плачет, просит.
— Нет, — сказал он. — Вы не заслужили даже этого.
— Пожалуйста...
— Вы просите меня дать вам то, что вы не дали мне. Присутствие в жизни. Связь. Знание, что я существую. Но вы отказались от этого сорок лет назад.
Он сел в машину.
— Живите дальше. С вашими детьми, внуками. С вашей семьёй. Я не часть её. Никогда не был. Никогда не буду.
Захлопнул дверь. Завёл мотор. Уехал.
В зеркале видел — Валентина стоит у подъезда. Машет рукой. Плачет.
Он не остановился. Не помахал в ответ. Просто уехал.
Навсегда.
Можно ли простить родителей, которые отказались от тебя? Имеет ли право на прощение человек, который бросил ребёнка? Поделитесь мнением в комментариях.
Если вам понравилось — ставьте лайк и поделитесь в соцсетях с помощью стрелки. С уважением, @Алекс Котов.