Я напевала себе под нос какую-то незатейливую мелодию, помешивая крем для пирога, и чувствовала абсолютное, почти детское счастье. Мне было тридцать два года, у меня был любимый муж, прекрасный дом в тихом пригороде и ощущение, что жизнь удалась.
Телефонный звонок разорвал эту идиллию, как резкий звук рвущейся ткани. На экране высветилось «Олежек». Я улыбнулась и ответила, вытирая руки о фартук.
— Привет, дорогой! А я тут твой любимый пирог готовлю. Чувствуешь аромат? — весело проворковала я.
— Ань, привет, — его голос звучал как-то скомкано, напряжённо. — Слушай, тут такое дело…
Моя улыбка медленно сползла с лица. Я знала этот тон. Тон, который предшествовал чему-то не очень приятному.
— Что-то случилось? Ты в порядке?
— Да-да, всё нормально, не переживай. Просто… ко мне родители заехали на работу. Неожиданно.
Я замерла с ложкой в руке. Его родители. Борис Петрович и Нина Ивановна. Мои свёкор и свекровь. Люди, мягко говоря, непростые. Борис Петрович — бывший военный, привыкший командовать, громкий, всегда знающий, как «правильно». Нина Ивановна — его полная противоположность: тихая, с вечно страдальческим выражением лица, но её тихие уколы и вздохи были порой хуже любой открытой критики.
Только не это. Только не сегодня. Я так хотела провести вечер только вдвоём.
— А… они надолго в городе? — осторожно спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Ну, они говорят, соскучились, решили нас проведать. Я сейчас с работы поеду, заберу их и приедем все вместе. Часа через два будем. Ты приготовь что-нибудь на ужин, ладно? — его тон был просящим, но не оставляющим выбора.
— Конечно, Олеж. Конечно, приготовлю. Жду вас.
Я положила трубку, и тишина в доме внезапно стала оглушающей. Запах яблок и корицы больше не казался таким уютным. Он стал приторным, удушливым. Я посмотрела на свой почти готовый пирог. Он предназначался для нашего романтического ужина, а теперь станет десертом для незваных гостей. Я тяжело вздохнула, убрала крем в холодильник и достала из морозилки мясо. Праздник закончился, началась работа. Работа «идеальной невестки». Я всегда старалась ею быть. Улыбалась, когда хотелось плакать от обиды, готовила их любимые блюда, выслушивала бесконечные нотации Бориса Петровича о том, как нужно вести хозяйство, и терпела молчаливые упрёки Нины Ивановны во взгляде. Я делала это ради Олега. Я видела, как он мучается между мной и родителями, и не хотела усложнять ему жизнь.
Два часа пролетели как одна минута. Я носилась по кухне, как заведённая: запекла мясо с картошкой, нарезала свежий салат, красиво сервировала стол. Всё, как они любят. Я даже успела переодеться в приличное платье и поправить макияж. Нужно выглядеть безупречно. Никаких поводов для критики. Я услышала, как во дворе зашуршал гравий под колёсами машины Олега. Сердце забилось чаще. Я вышла на крыльцо с заранее подготовленной улыбкой.
Машина остановилась. Олег вышел первым, выглядел уставшим и виноватым. Он обошёл машину и открыл заднюю дверь. Первой, кряхтя, выбралась Нина Ивановна. Она окинула меня быстрым, оценивающим взглядом и, не сказав ни слова, начала оглядывать свой любимый розарий, который я с таким трудом поддерживала в идеальном состоянии. Затем из машины появился Борис Петрович. Он выпрямился во весь свой внушительный рост, грозно сдвинул брови и, даже не поздоровавшись, окинул меня взглядом с головы до ног. Его глаза остановились на моих руках.
— Что стоишь без дела? Мы с дороги проголодались, марш на кухню готовить ужин! — скомандовал он, не повышая голоса, но с такой сталью, что слова впились в меня, как ледяные иглы.
Я остолбенела. Улыбка застыла на моём лице, превратившись в уродливую гримасу. Я стояла на крыльце своего дома, где только что порхала от счастья, и чувствовала себя прислугой, которую отчитывает хозяин.
— Пап, ну что ты такое говоришь, — вмешался Олег, подхватив сумки. — Аня уже всё приготовила.
— А что я такого сказал? Сказал, как есть. Женщина должна делом заниматься, а не на крыльце прохлаждаться, — отрезал свёкор и, отстранив меня плечом, прошёл в дом. Нина Ивановна просеменила следом, бросив на меня взгляд, полный молчаливого одобрения слов мужа.
Олег посмотрел на меня с мольбой.
— Ань, не обращай внимания, ты же знаешь его...
Но я уже ничего не слышала. Я медленно развернулась и пошла на кухню, чувствуя, как внутри всё каменеет. В этот момент я ещё не знала, что это было только начало. Начало конца моей счастливой жизни.
Я молча накладывала еду по тарелкам. Руки слегка дрожали. Унижение горело где-то в районе солнечного сплетения. Олег пытался разрядить обстановку, рассказывая что-то весёлое с работы, но его смех звучал натянуто и одиноко. Борис Петрович ел с аппетитом, громко чавкая и периодически выдавая замечания.
— Картошка суховата. В следующий раз масла не жалей. И соли побольше.
Я молча кивала. Нина Ивановна ковырялась в тарелке с видом мученицы.
— Мне бы чего-нибудь попроще, Анечка. Желудок у меня слабый. От такой жирной пищи мне потом плохо будет.
— Мам, это запечённое мясо, не жареное. Здесь почти нет жира, — попытался вступиться Олег.
— Тебе легко говорить, у тебя желудок лужёный, — вздохнула она, отодвигая тарелку.
Я встала и молча унесла её тарелку, чтобы предложить ей бульон, который, к счастью, у меня был. Я как будто сдаю экзамен, который невозможно сдать. Что бы я ни сделала, всё будет не так.
После ужина я убирала со стола, мыла посуду, а они втроём устроились в гостиной. Я слышала обрывки их разговора. Говорил в основном свёкор, Олег и Нина Ивановна лишь изредка вставляли пару слов. Я старалась не прислушиваться, но одна деталь меня насторожила. Олег принёс из машины не две небольшие дорожные сумки, как обычно бывало, а целых четыре огромных чемодана на колёсиках. Четыре. И ещё несколько объёмных баулов.
Зачем столько вещей для визита на пару дней? — промелькнула мысль. — Может, они решили остаться на неделю? Или две?
Когда я закончила на кухне и вошла в гостиную, чтобы предложить чай, я увидела, как Нина Ивановна прохаживается по комнате, трогая мои статуэтки, переставляя рамки с фотографиями.
— Вот эта ваза здесь не смотрится, — заявила она, беря в руки дорогую хрустальную вазу, подарок моей мамы на нашу свадьбу. — Ей место на камине.
И она, не спрашивая, решительно поставила вазу на каминную полку, сдвинув нашу с Олегом свадебную фотографию на самый край.
Я замерла. Это была не просто ваза. Это был символ. Она вторгалась в моё пространство, переделывала его под себя.
— Нина Ивановна, пожалуйста, не трогайте. Мне нравится, как она стоит там, — сказала я так спокойно, как только могла.
Она посмотрела на меня с неподдельным удивлением.
— Девочка моя, я же как лучше хочу. У меня вкус есть. У нас в старой квартире похожая стояла именно на камине, все восхищались.
В старой квартире? Почему она говорит о ней в прошедшем времени?
Олег заметил назревающий конфликт и поспешил вмешаться.
— Мам, давай не будем ничего трогать. Аня — хозяйка, ей виднее. Давайте лучше чаю выпьем.
В его голосе звучала усталость. Он явно был не рад этому вечеру не меньше моего. Эта мысль немного успокоила меня. Мы с ним одна команда. Мы справимся.
Ночью я долго не могла уснуть. Олег уже спал, отвернувшись к стене. Я лежала и слушала тишину дома. Но она была неспокойной, тревожной. Скрипнула половица в коридоре. Потом ещё одна. Я прислушалась. Кто-то ходил по дому. Я осторожно встала и приоткрыла дверь. В коридоре горел ночник. Я увидела силуэт свекрови. Она стояла у двери в кабинет Олега и тихонько разговаривала по телефону. Я не могла разобрать всех слов, но отдельные фразы долетали до меня ледяными осколками.
— ...да, мы уже здесь... всё по плану, как договаривались... Олежка молодец, всё устроил... Нет, она пока не знает... Думает, мы в гости... Ну, так проще было...
Моё сердце ухнуло куда-то вниз. Какой план? Что устроил Олег? Почему я не знаю? Я тихо прикрыла дверь и вернулась в кровать. Тело била мелкая дрожь. Ложь. В моём доме, в моей семье была ложь. И мой муж был её частью. Я посмотрела на спящего Олега. Его лицо было таким безмятежным. Как он мог? Как он мог что-то скрывать от меня, что-то планировать за моей спиной со своими родителями?
Утром я старалась вести себя как обычно. Я приготовила завтрак, улыбалась, но внутри всё было натянуто, как струна. Я наблюдала. За каждым словом, за каждым жестом. Они вели себя так, словно уже были полноправными хозяевами. Борис Петрович с утра вышел во двор и начал давать указания нашему садовнику, которого я нанимала раз в неделю. Нина Ивановна открыла мои кухонные шкафчики и начала переставлять крупы и специи «по-своему, по-хозяйски».
— Анечка, у тебя тут такой беспорядок, — с укором сказала она. — Мужчина должен приходить в дом, где всё на своих местах.
Я сжала кулаки под столом. Вчера я была хозяйкой, у которой суховатая картошка, а сегодня я уже неряха, у которой беспорядок.
Я решила поговорить с Олегом. Я поймала его, когда он собирался на работу.
— Олег, нам нужно поговорить. Что происходит? Почему твои родители привезли столько вещей? О каком плане говорила твоя мама вчера ночью по телефону?
Он побледнел. Его глаза забегали.
— Ань, ты что, подслушиваешь? — он попытался перейти в наступление.
— Я не подслушивала, я случайно услышала. Ответь на мой вопрос.
— Да нет никакого плана! — он повысил голос. — Мама просто любит драматизировать. А вещи... ну, они решили остаться на пару недель, отдохнуть. Что в этом такого? Ты вечно всем недовольна!
Он схватил портфель и выскочил за дверь, даже не поцеловав меня на прощание. Я осталась стоять посреди прихожей, оглушённая его словами. Я недовольна? Я, которая годами терплю их выходки? Я, которая создала этот уют, чтобы ему было хорошо?
Днём я решила навести порядок в гостевой комнате, где расположились свёкры. Нужно было забрать их вещи для стирки. Нина Ивановна с мужем куда-то уехали, сказав, что «по делам». Я зашла в комнату. Чемоданы стояли у стены. Один из них был не до конца застёгнут. Из него выглядывал край какой-то папки. Любопытство, смешанное с дурным предчувствием, взяло верх. Я знала, что поступаю плохо, но остановиться уже не могла.
Я открыла папку.
Внутри лежали документы.
Договор купли-продажи на их городскую квартиру. Свежая дата. Подписи. Всё официально. Они продали своё жильё. Рядом лежали выписки из банковских счетов, свидетельства о рождении, их трудовые книжки, даже старые фотоальбомы. Всё то, что люди берут с собой, когда переезжают. Навсегда.
Я села на край кровати. Воздуха не хватало. Пазл сложился. Огромные чемоданы. Слова про «старую квартиру». Ночной разговор. План, который «устроил Олежка».
Они не приехали в гости.
Они переехали. Они переехали жить к нам, в мой дом. И мой муж, мой любимый Олег, всё это знал и помог им организовать, солгав мне в лицо.
Предательство. Это было именно оно. Холодное, расчётливое, тотальное. Меня не просто обманули. Меня использовали. Мой дом, моё терпение, моя любовь — всё было лишь удобной декорацией для их плана. Я сидела в тишине, и слёзы катились по щекам. Но это были не слёзы обиды. Это были слёзы ярости. Ярости и холодного, звенящего решения. Хватит. Хватит быть удобной. Хватит быть «идеальной невесткой». Сегодня вечером этот спектакль закончится.
Я весь день готовилась. Но не ужин. Я готовилась к битве. Я привела свои мысли в порядок. Боль утихла, сменившись ледяным спокойствием. Когда Олег вернулся с работы, я встретила его с улыбкой. Он, видимо, решил, что я «остыла» и всё забыла, и расслабился. Его родители тоже были в прекрасном настроении, они весь вечер обсуждали, как переставят мебель в гостиной и какую рассаду посадят весной на моём любимом газоне.
Я молча подала на стол ужин. Тот самый пирог, который я пекла вчера для нас с Олегом, я поставила в центр стола.
— О, пирог! — обрадовался Олег. — Мой любимый.
— Да, — спокойно ответила я. — Я решила, что такой особенный повод нужно отметить.
Они удивлённо переглянулись. Борис Петрович хмыкнул, принимая мои слова за попытку загладить утреннюю «вину».
Мы ели в молчании. Напряжение сгущалось, его можно было резать ножом. Я видела, что Олег нервничает, он то и дело бросал на меня быстрые взгляды. Он чувствовал, что что-то не так.
Когда с ужином было покончено, я не стала убирать тарелки. Я сложила руки на столе и посмотрела прямо на своих свёкров.
— Борис Петрович, Нина Ивановна, — мой голос прозвучал громко и отчётливо в тишине комнаты. — Скажите, а надолго вы к нам?
Вопрос застал их врасплох. Нина Ивановна вздрогнула и уронила вилку. Олег вжал голову в плечи.
Борис Петрович первым обрёл дар речи. Он нахмурился, его лицо побагровело.
— Что за вопрос? В гости приехали, к сыну.
— В гости с четырьмя чемоданами и документами на проданную квартиру не ездят, — ровным тоном продолжила я, глядя ему в глаза.
В комнате повисла оглушительная тишина. Я видела, как краска сходит с лица Олега. Нина Ивановна начала всхлипывать.
— Ах ты ж… шпионишь, значит! По чужим вещам лазаешь! — взревел свёкор.
— Я живу в этом доме. И я хочу знать, что в нём происходит, — так же спокойно ответила я. — Так что я повторю вопрос. Что здесь происходит?
Олег не выдержал.
— Аня, прости… Я хотел тебе сказать… — залепетал он.
— Так скажи! — я перевела взгляд на него. — Скажи мне правду. Хотя бы раз.
— Родители продали квартиру, — выдавил он, глядя в стол. — Деньги нужны были… на лечение отцу… Им негде жить. Я не мог их бросить на улице. Мы договорились, что они поживут у нас. Временно.
Временно. Какая жалкая ложь.
И тут подала голос тихая Нина Ивановна. Она перестала плакать, вытерла глаза и посмотрела на меня с неожиданной злобой.
— Не совсем так, Олежек. Ты не всё ей рассказал. Он нас стесняется, — она повернулась ко мне, и её голос обрёл металлическую твёрдость. — Анечка, деточка, мы ведь не просто в гости приехали. И не временно. Мы вернулись. Сюда.
Я не поняла.
— Что значит «вернулись»?
— А то и значит, — усмехнулась она. — Этот дом… ты думаешь, его купил мой Олег на свою зарплату инженера? Девочка моя, не смеши. Больше половины стоимости этого дома — наши деньги. С продажи дачи и всех наших с отцом сбережений. Мы вложились в него, чтобы у нашего сына было своё гнездо. А теперь мы просто вернулись в своё.
Земля ушла у меня из-под ног. Комната поплыла. Я смотрела на Олега, ожидая, что он закричит, что это ложь, что это бред.
Но он молчал.
Он просто сидел, опустив голову, и не мог посмотреть мне в глаза.
И я всё поняла. Не просто предательство. А многолетний, чудовищный обман. Мой дом, моя гордость, моё убежище — никогда не был моим. Я была в нём гостьей. Бесплатной домработницей, дизайнером, садовником. Я создавала уют в чужом доме, наивно полагая, что строю нашу с мужем крепость.
В ушах зашумело. Я посмотрела на их лица: на торжествующее лицо свекрови, на угрюмо-самодовольное лицо свёкра, на жалкое, виноватое лицо моего мужа. Моего бывшего мужа. Решение пришло мгновенно.
Я встала. Ноги были ватными, но я держалась прямо. На меня смотрели три пары глаз. Две — с ожиданием скандала, одна — с ужасом. Но скандала не было.
— Значит, это ваш дом? — тихо спросила я, глядя в пустоту.
— Наш! — с гордостью подтвердил Борис Петрович.
— Что ж, — я сделала глубокий вдох. — Поздравляю с новосельем.
Я развернулась и пошла к выходу из гостиной.
— Аня! Ты куда? Подожди! Давай поговорим! — крикнул мне в спину Олег, вскакивая со стула.
Я не обернулась. Я молча поднялась на второй этаж, в нашу спальню. Их спальню. Я открыла шкаф и достала свою дорожную сумку. Ту самую, с которой мы ездили в свадебное путешествие. Я начала методично, без суеты, складывать в неё свои вещи. Только самое необходимое. Джинсы, пару свитеров, бельё. Косметичку. Документы из ящика стола. Мои личные документы.
Дверь открылась, и в комнату вошёл Олег.
— Аня, что ты делаешь? Прекрати! Это какая-то глупость!
— Глупость — это пять лет моей жизни, потраченные на ложь, — сказала я, не глядя на него. — Уйди, Олег. Пожалуйста.
— Но я люблю тебя! Я не хотел, чтобы так вышло! Они меня заставили!
— Тебя заставили? — я впервые посмотрела на него. — Тебя, взрослого мужчину, заставили врать жене годами? Заставили сделать из меня прислугу в чужом доме? Не смеши меня. Ты просто сделал свой выбор. Ты выбрал их, а не меня. Не нашу семью.
— Куда ты пойдёшь? Ночь на дворе! — он попытался схватить меня за руку.
Я отдёрнула её, как от огня.
— Это не твоя забота. В своём доме как-нибудь разберусь, куда мне идти. А это, как мы выяснили, — я обвела комнату взглядом, — не мой дом.
Я застегнула молнию на сумке. Взяла её. И пошла к выходу.
Он стоял на моём пути.
— Я тебя не пущу.
— Пустишь, — тихо, но твёрдо сказала я. — Иначе я вызову полицию. И расскажу им очень интересную историю о мошенничестве. Не думаю, что твоим родителям это понравится.
Он отступил. В его глазах стояли слезы. Но меня это больше не трогало. Это были слёзы не раскаяния, а жалости к себе.
Я спустилась вниз. Свёкры сидели в гостиной, притихшие. Они явно не ожидали такого поворота. Наверное, думали, я буду плакать, умолять, цепляться за мужа. Когда я прошла мимо них с сумкой в руке, Нина Ивановна ахнула.
Я остановилась в дверях.
— Ах, да. Яблочный пирог, — сказала я, глядя на стол. — Он на столе. Можете праздновать. Угощайтесь.
И я вышла за дверь, в холодную ночную темноту.
Я шла по тёмной улице, освещаемой редкими фонарями. Воздух был холодный и свежий. Он наполнял мои лёгкие, и мне казалось, что я дышу впервые за много лет. За спиной остался дом, который светился тёплыми огнями в окнах. Снаружи он выглядел таким же уютным и счастливым, как и утром. Какая чудовищная ирония. За этими стенами только что рухнула моя жизнь. Или, наоборот, началась новая?
Я не знала, куда иду. К подруге? В гостиницу? Это было неважно. Важно было то, что я шла оттуда. От лжи, от унижений, от жизни, в которой я была функцией, а не человеком. В руке я сжимала ручку своей сумки. Она была нетяжёлой. Оказалось, чтобы уйти из прошлой жизни, нужно совсем немного вещей.
Боль никуда не делась. Она была там, внутри, глухая и тяжёлая, как камень на сердце. Но сквозь эту боль прорастало что-то новое. Чувство собственного достоинства. Ощущение свободы, горькой, но всепоглощающей. Я вспомнила все те годы. Все компромиссы, на которые шла. Все обиды, которые проглатывала. Всегда ради "сохранения мира", ради любви к Олегу. Но любил ли он меня? Настоящая любовь не строится на обмане. Настоящая семья не использует одного, чтобы сделать удобно другим.
Я остановилась под фонарём и подняла голову к звёздному небу. Я потеряла дом, мужа, семью, которую, как мне казалось, я создала. Но, уходя, я обрела нечто гораздо более ценное. Я обрела себя. Свою силу, о которой даже не подозревала. Силу сказать «нет». Силу уйти. Силу начать всё с нуля, но уже на своих условиях, без лжи и фальши. Дорога впереди была туманной и неизвестной, но впервые за долгое время это была моя дорога. И только моя.