Всего две недели прошло с нашей свадьбы. Две недели абсолютного, почти нереального счастья. Мы с Андреем вернулись из короткого, но такого романтичного путешествия и только-только начали входить в ритм семейной жизни. Мне было двадцать восемь лет, ему тридцать. Мы оба работали, строили карьеру, и наша небольшая, но уютная двухкомнатная квартира, которую я купила ещё за пару лет до нашего знакомства, казалась мне настоящей крепостью, нашим личным раем. Я помню тот вечер так отчётливо, будто он был вчера. За окном лил нудный осенний дождь, а у нас горел тёплый свет, пахло корицей от свежеиспечённого яблочного пирога, и мы, устроившись на диване, разбирали свадебные подарки.
— Смотри, какой сервиз! — восхищался Андрей, осторожно вынимая из коробки фарфоровую чашку. — Почти как у мамы.
Я улыбнулась. Его мама, Тамара Петровна, была женщиной… своеобразной. В свои пятьдесят пять лет она обладала неуёмной энергией и твёрдым убеждением, что лучше неё никто не знает, как правильно жить. Во время подготовки к свадьбе она пыталась контролировать всё: от цвета салфеток до списка гостей. Мы с Андреем вежливо, но настойчиво отбивали её атаки, и в итоге она, кажется, смирилась. На самой свадьбе она была образцовой свекровью: говорила трогательные тосты, улыбалась моим родителям и даже похвалила моё платье.
Может, я зря её опасалась? — подумала я тогда. — Просто гиперопека, обычное дело для матери единственного сына.
— Да, красивый, — согласилась я, прижимаясь к плечу мужа. — Поставим его в новый сервант. Когда-нибудь. Когда купим.
Мы засмеялись. Впереди была целая жизнь, полная планов, покупок, радостей и, как мне казалось, безоблачного будущего. В тот момент я чувствовала себя самой счастливой женщиной на свете. У меня был любимый муж, свой дом, хорошая работа. Чего ещё желать?
Внезапный, резкий звонок в дверь заставил нас обоих вздрогнуть. Мы переглянулись. Гостей мы не ждали. Андрей нехотя поднялся с дивана и пошёл открывать. Я слышала, как щёлкнул замок, потом удивлённый возглас мужа:
— Мама? Что-то случилось?
Я встала и выглянула в коридор. На пороге стояла Тамара Петровна. В длинном плаще, мокром от дождя, с растрёпанными волосами. А у её ног… у её ног стояли два огромных чемодана. Тех самых, с которыми она ездила в отпуск в санаторий прошлым летом. У меня внутри всё похолодело. Какое-то нехорошее предчувствие сковало грудь.
— Проходите, Тамара Петровна, вы вся промокли, — сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более приветливо.
Она вошла, придирчиво оглядывая нашу прихожую, и Андрей, кряхтя, затащил внутрь её багаж.
— Что произошло? Почему ты с вещами? — спросил он, закрывая дверь.
Свекровь сняла плащ, стряхнула с него капли воды прямо на наш светлый ламинат и посмотрела на нас. Не на Андрея. Прямо на меня. Её взгляд был тяжёлым, изучающим, и в нём не было ни капли тепла или дружелюбия, которые она демонстрировала на свадьбе.
Она сделала паузу, наслаждаясь произведённым эффектом. А потом произнесла фразу, которая разделила мою жизнь на «до» и «после».
— Я уволилась с работы, — объявила она ровным, безапелляционным тоном. — И теперь буду жить с вами. Семья должна держаться вместе. Андрюша, сынок, покажи, куда мне вещи поставить. Я думаю, та комната, что поменьше, мне вполне подойдёт.
Она кивнула в сторону нашей гостевой комнаты, где ещё стояли коробки со свадебными подарками. Я застыла на месте. Земля уходила из-под ног. Я смотрела на Андрея, ожидая, что он сейчас засмеётся, скажет, что это какая-то нелепая шутка. Но он не смеялся. Он растерянно смотрел то на меня, то на мать, и на его лице была написана паника. А Тамара Петровна уже хозяйским шагом направлялась вглубь моей квартиры. Моей. Квартиры. И в этот момент я поняла, что мой маленький уютный рай только что превратился в поле боя.
— Мама, подожди, — наконец выдавил из себя Андрей. — Как это… жить с нами? Мы не договаривались.
Тамара Петровна обернулась и смерила его укоризненным взглядом.
— А о чём тут договариваться, сынок? Я твоя мать. Одинокая женщина. Я всю жизнь на тебя положила, вырастила, воспитала. Неужели я не заслужила на старости лет пожить в покое, рядом с единственным сыном? Я же не в чужой дом пришла. Это и твой дом тоже.
Она снова посмотрела на меня, и в её глазах мелькнул вызов. Твой дом тоже. Эта фраза прозвучала как пощёчина. Андрей купил машину на наши общие свадебные деньги, но квартира была моей. И она это прекрасно знала.
Я молчала. Воздуха не хватало. Я просто не знала, что сказать. Любое моё слово сейчас прозвучало бы как скандал, как неуважение к матери мужа. А мы женаты всего две недели. Я видела, как Андрей мучается. Он любит меня, но это его мать.
— Ну, что вы застыли? — поторопила нас свекровь. — Помогите мне чемоданы занести. Я устала с дороги.
Андрей, избегая моего взгляда, подхватил один чемодан. Я осталась стоять посреди коридора, слушая, как колёсики второго чемодана с грохотом едут по моему ламинату в сторону комнаты, которая предназначалась для нашего будущего ребёнка. Мой дом переставал быть моим на глазах.
Первые дни были похожи на странный, затянувшийся кошмар. Я надеялась, что это какая-то временная мера, что она погостит и уедет. Но Тамара Петровна с первого же утра начала вести себя как полноправная хозяйка. Я проснулась от запаха жареных котлет в шесть утра. На моей кухне, в моей сковородке, она готовила завтрак.
— Доброе утро, Мариночка! — бодро поприветствовала она меня, когда я, сонная, вошла на кухню. — Я тут Андрюше завтрак готовлю. Он с детства любит мои котлетки. А ты что будешь? Хотя ты, наверное, всякие свои йогурты ешь. Ну, ешь, ешь. Фигуру бережёшь.
Я промолчала, наливая себе кофе. Мои мюсли, которые всегда стояли на видном месте, были задвинуты в дальний угол шкафа. На их месте красовалась пачка манки.
Андрей, казалось, нашёл в этом свои плюсы. Он приходил с работы, а его ждал готовый ужин из трёх блюд. Его рубашки были выглажены и развешаны по цветам. Мама окружала его такой заботой, что он просто таял. Все мои попытки поговорить с ним натыкались на стену.
— Марин, ну что ты начинаешь? — говорил он вечером, когда мы уединялись в спальне. — Маме просто нужно время. Она переживает, новый этап в жизни. Она же нам помогает. Смотри, как чисто, и ужин всегда готов.
— Андрей, она переставила всё в моих шкафах! Она комментирует всё, что я делаю! Я прихожу домой с работы, и у меня ощущение, что я пришла в гости. Я не могу расслабиться в собственном доме!
— Ты преувеличиваешь. Она просто хочет как лучше. Потерпи немного. Всё наладится.
«Потерпи». Это слово стало моим личным проклятием. Я терпела. Я терпела, когда она без стука входила в нашу спальню, потому что «забыла спросить, какую рубашку Андрюше завтра гладить». Терпела её поучения о том, как правильно варить борщ и мыть полы. Терпела, что телевизор в гостиной теперь круглосуточно транслировал её любимые сериалы с оглушительной громкостью.
Однажды я купила очень красивое и довольно дорогое постельное бельё из шёлка. Мне хотелось создать романтику, вернуть то ощущение медового месяца, которое так безжалостно растоптала реальность. Вечером я застелила им нашу кровать. Когда мы с Андреем легли спать, я услышала, как свекровь проходит мимо нашей двери. Дверь скрипнула и приоткрылась.
— Ой, а что это у вас такое скользкое? — громким шёпотом спросила она. — Андрюшенька, ты же на таком спать не сможешь, простудишься! Ещё сползёшь ночью на пол. Ну-ка, Марина, снимай это безобразие. Я вам нормальное, хлопковое постелила бы, из своих запасов.
Я онемела от такой бесцеремонности. Андрей что-то смущённо пробормотал, мол, мама, всё нормально, иди спать. Но вечер был испорчен. Я лежала на этом шёлке, который стал холодным и неприятным, и чувствовала себя униженной. Мне казалось, что она стоит за дверью и подслушивает. Вся романтика испарилась, осталась только горечь и злость.
Это мой дом, моя спальня, моя кровать! Почему я должна отчитываться за купленное бельё?
С каждым днём её присутствие становилось всё более гнетущим. Она не просто жила с нами, она выживала меня из моего же пространства. Мои вещи потихоньку мигрировали. Моя любимая орхидея с подоконника в гостиной переехала в спальню, потому что «от неё пыльца, у Андрюши может быть аллергия». Хотя у него никогда в жизни не было никакой аллергии. Мои книги с журнального столика исчезли, а на их месте появилась вазочка с искусственными цветами.
Я пыталась установить границы.
— Тамара Петровна, пожалуйста, не трогайте мои вещи. Я сама разберусь, что и где должно стоять.
— Мариночка, да я же помочь хочу! — невинно хлопала она глазами. — У тебя тут такой беспорядок был. Я всё по фэн-шую расставила, чтобы денежки в доме водились.
И снова Андрей вставал на её сторону.
— Марин, ну мама же из лучших побуждений. Не будь такой резкой.
Я чувствовала, как между мной и мужем растёт стена. Мы почти перестали разговаривать о чём-то, кроме быта. Вечерами он сидел с мамой у телевизора, а я уходила в спальню с книгой, просто чтобы не видеть её и не слышать её комментариев. Наш дом перестал быть нашей крепостью. Он стал её территорией, где мне милостиво позволяли ночевать.
Подозрения начали закрадываться в мою душу постепенно, мелкими, ядовитыми каплями. Сначала я заметила, что она никогда не говорит о своих подругах, о своей прошлой работе. Когда ей кто-то звонил, она уходила в свою комнату и говорила очень тихо, почти шёпотом. Будто у неё были какие-то тайны.
Однажды я случайно услышала обрывок её телефонного разговора.
— Да говорю тебе, всё по плану, — шептала она в трубку. — Тут квартира отличная, ремонт свежий. Главное, чтобы эта… не сорвалась.
Моё сердце пропустило удар. Эта… Это она про меня? Какой план? Я притаилась за углом, пытаясь расслышать ещё что-нибудь, но она заметила мою тень и тут же свернула разговор.
— Алло, Зиночка, потом перезвоню, тут связь плохая.
Когда она вышла из комнаты, я сделала вид, что только что пришла с кухни.
— Тамара Петровна, всё в порядке? — спросила я как можно более небрежно.
— Да, да, всё хорошо, — она засуетилась. — Это подруга старая звонила, про рецепт пирога спрашивала.
Но её глаза бегали. Она врала, и я это чувствовала.
Самый тревожный звонок прозвенел, когда она завела разговор о документах на квартиру. Мы сидели на кухне, пили чай. Андрей был на работе.
— Мариночка, а квартирка-то у тебя хорошая, — начала она издалека. — И район престижный. А документы у тебя все в порядке? Ты же единоличная собственница?
— Да, — ответила я сухо. — Квартира моя.
— Это хорошо, — кивнула она. — А вот у моей знакомой случай был. Вышла дочка замуж, а муж её потом на улицу выгнал. Хорошо бы, чтобы Андрюша тоже тут прописан был. Для надёжности. Как член семьи. А то мало ли что.
Холодная волна прошла по моей спине. Она предлагает прописать своего сына в моей квартире? Сразу после свадьбы?
— Мы с Андреем пока не обсуждали этот вопрос, — холодно ответила я и встала из-за стола, давая понять, что разговор окончен.
Вечером я рассказала об этом Андрею. Он отмахнулся.
— Ой, Марин, ну ты же знаешь маму. Она за меня переживает. Это просто слова. Не бери в голову.
— Андрей, это не просто слова! Она лезет не в своё дело! Она пытается контролировать нашу жизнь, наши финансы, наше имущество! Ты этого не видишь?
— Я вижу, что моя мама одинока и несчастна, и она пытается быть полезной! А ты во всём видишь подвох!
Мы сильно поссорились. В ту ночь я впервые плакала от бессилия. Я поняла, что осталась одна. Мой муж, мой защитник, был ослеплён сыновьей любовью и не видел очевидного. Или не хотел видеть.
Я начала наблюдать. Я стала Шерлоком в собственном доме. Я обращала внимание на каждую мелочь, на каждое слово. Я заметила, что Тамара Петровна никогда не говорит о продаже своей квартиры, которую она якобы оставила. Когда я спросила, не нужно ли съездить проверить, оплачены ли там счета, она замахала руками.
— Ой, не надо, я риелтора попросила за всем присмотреть. Там квартиранты скоро заедут, будут всё оплачивать.
Риелтор? Квартиранты? Почему я слышу об этом впервые?
Я стала более настойчиво расспрашивать Андрея.
— Андрей, а что у мамы за квартира? Где она находится? Может, нам стоит съездить, посмотреть?
— Марин, я там сто лет не был. Обычная однушка на окраине города. Зачем тебе это?
— Просто интересно. Она ведь наш единственный источник пассивного дохода, если верить твоей маме.
Андрей посмотрел на меня с раздражением.
— Прекрати. Просто прекрати этот допрос.
Но я уже не могла остановиться. Червячок сомнения превратился в огромного змея, который душил меня. Я чувствовала, что меня обманывают. Нагло, цинично, прикрываясь маской семейной заботы. Я должна была узнать правду.
Развязка наступила внезапно, как это обычно и бывает. В один из будних дней я почувствовала себя нехорошо на работе и начальник отпустил меня домой пораньше. Я приехала около трёх часов дня. В квартире была тишина. Тамара Петровна, видимо, ушла в магазин или на свою обычную прогулку в парк. Я с облегчением вздохнула. Хотя бы час тишины и покоя в моём собственном доме.
Я прошла в свою спальню, чтобы переодеться, и заметила, что на моём туалетном столике царит беспорядок. Мои кремы и духи были сдвинуты, а шкатулка с украшениями, которую мне подарила моя мама, была приоткрыта. У меня ёкнуло сердце. Я точно помнила, что утром закрывала её. Я бросилась к шкатулке. Вроде бы всё на месте… стоп. Пропала золотая цепочка с кулоном, подарок бабушки. Не самая дорогая вещь, но очень памятная.
Паника сменилась ледяной яростью. Она рылась в моих вещах. Она взяла мою вещь.
Я знала, что обвинять её бездоказательно — гиблое дело. Она всё будет отрицать, а Андрей снова скажет, что я всё выдумываю. Мне нужны были доказательства. И я знала, где их искать. В её комнате.
Сердце колотилось как бешеное. Я чувствовала себя воровкой, но другого выхода не видела. Я тихонько приоткрыла дверь в бывшую гостевую. Комната была аскетичной. Кровать, шкаф, тумбочка. Я начала быстро, но методично осматривать её вещи. В шкафу — аккуратные стопки одежды. В тумбочке — лекарства и книга с рецептами. Ничего.
И тут мой взгляд упал на один из тех самых чемоданов, который стоял в углу. Он был заперт на маленький кодовый замок. Что можно прятать в чемодане, если ты переехал насовсем?
Адреналин ударил в голову. Я попробовала стандартные комбинации — её год рождения, год рождения Андрея. Ничего. И тут меня осенило. Дата нашей с Андреем свадьбы. Я набрала цифры. Замок щёлкнул.
Я открыла крышку. Сверху лежали какие-то старые фотоальбомы. Я начала их перебирать и наткнулась на толстую папку с документами. Мои руки дрожали. Я открыла её. И то, что я увидела, заставило меня задохнуться.
Первым документом был договор купли-продажи. На квартиру Тамары Петровны. Только вот дата на договоре стояла за три недели до нашей свадьбы. Она продала свою квартиру ещё до того, как мы поженились! Все её рассказы про квартирантов и риелтора были наглым враньём.
Но это было ещё не всё. Под договором лежал обычный блокнот в клеточку. И в нём её аккуратным убористым почерком был расписан… план. Настоящий бизнес-план по переезду к сыну.
Там было всё. «Шаг первый: продать квартиру до свадьбы, чтобы деньги уже были на счету, а они ничего не заподозрили». «Шаг второй: сразу после медового месяца приехать с вещами, поставить перед фактом. Давить на жалость и сыновний долг». «Шаг третий: постепенно брать на себя хозяйство, чтобы показать свою полезность и незаменимость». А дальше шли пункты, от которых у меня волосы на голове зашевелились. «Шаг четвёртый: прощупать почву насчёт прописки Андрея». «Шаг пятый: со временем убедить Андрея, что жена его не ценит, настроить его против неё». И вишенка на торте, обведённая в рамочку: «Конечная цель: добиться, чтобы Марина переписала долю в квартире на Андрея или чтобы они продали эту квартиру и купили общую, где я буду иметь свои права».
Я сидела на полу посреди её комнаты, держала в руках этот блокнот и не могла дышать. Это было чудовищно. Это была не спонтанная выходка одинокой женщины. Это был холодный, циничный, продуманный до мелочей план по захвату моей жизни и моего имущества. Я почувствовала себя пешкой в чужой игре. И моя пропавшая цепочка… она была просто мелкой деталью этого плана, возможно, чтобы потом «случайно» найти её и показать, какая я неряха.
В этот момент я услышала, как в замке поворачивается ключ. Она вернулась.
Я быстро сфотографировала на телефон все страницы блокнота и договора, положила всё на место, закрыла чемодан и выскользнула из комнаты за секунду до того, как она вошла в квартиру.
Я села на диван в гостиной. Меня трясло. Когда она вошла, я смотрела на неё и видела не несчастную пожилую женщину, а хитрого, расчётливого манипулятора.
— О, Мариночка, ты уже дома? — пропела она. — А я вот сметанки свежей купила, сейчас оладушки сделаю.
Я молча смотрела на неё. И она, кажется, почувствовала перемену в атмосфере.
— Что-то случилось? Ты какая-то бледная.
Я дождалась Андрея. Он пришёл через два часа. Уставший, но довольный.
— Привет, любимая! Привет, мам! Чем вкусно пахнет?
— Сядь, Андрей, — сказала я ровным, ледяным голосом. — Нам нужно поговорить. Всем троим.
Андрей удивлённо посмотрел на меня. Тамара Петровна напряглась, вытирая руки о фартук.
— Что за тон, Марина? — спросил он.
Я ничего не ответила, просто достала телефон и открыла фотографии.
— Андрей, я хочу, чтобы ты это увидел. Я нашла это сегодня. В чемодане твоей мамы.
Я протянула ему телефон. Он начал смотреть. Его лицо менялось с каждой новой фотографией. Недоумение, растерянность, шок, неверие. Когда он дошёл до фотографий блокнота, он поднял глаза на мать. В его взгляде была такая боль, что мне на секунду стало его жаль.
— Мама? — прошептал он. — Что это? Это какая-то шутка?
Тамара Петровна поняла, что её уличили. Маска добродушной простушки слетела с её лица в одно мгновение. Лицо стало злым, жёстким.
— Никакая не шутка! — отрезала она. — А что я должна была делать? Всю жизнь горбатилась, а на старости лет осталась одна со своей конурой на выселках! Я сына вырастила! Я имею право на нормальную старость!
— Но… обманывать нас? Продать квартиру и прийти сюда, как будто тебе некуда идти? — голос Андрея дрожал.
— А если бы я сказала правду, вы бы меня пустили? — она язвительно посмотрела на меня. — Вот эта твоя фифа? Сразу бы выставила за дверь! Я знаю таких! Сын для неё — просто кошелёк и приложение к квартире!
— Не смейте так говорить! — взорвалась я. — Вы пришли в мой дом, вы лгали нам в лицо с первого дня, вы рылись в моих вещах, вы строили планы, как нас поссорить и отнять у меня моё имущество!
И тут, в пылу ссоры, она совершила ошибку. Она выпалила то, что, видимо, было её главной болью.
— Да что вы знаете! Меня с работы выгнали! С позором! Из-за недостачи, которую на меня повесили! Мне пришлось продать квартиру, чтобы расплатиться, чтобы дело не завели! Куда мне было идти? На улицу? Да, я пришла сюда! Потому что это дом моего сына! И он должен заботиться обо мне, а не о тебе!
Мы с Андреем замерли. Вот он, ещё один поворот. Дело было не только в её хитрости, но и в отчаянии. Она потеряла всё — работу, репутацию, деньги. И решила свою проблему за наш счёт, выбрав самый подлый путь.
Андрей сидел, опустив голову. Он был раздавлен. Его мир, в котором мама была святой, рухнул.
Я посмотрела на него, потом на неё. Вся моя жалость испарилась. Её отчаяние не оправдывало её ложь и её чудовищный план.
Я встала. Внутри меня была звенящая пустота и холодная решимость.
— Андрей, — сказала я тихо, но твёрдо. — Я не буду жить в одном доме с этой женщиной. Ни дня. Я люблю тебя, но так продолжаться не может.
Я посмотрела ему прямо в глаза.
— Выбирай. Либо я, либо она.
Я развернулась и ушла в спальню, плотно закрыв за собой дверь. Я слышала их приглушённые голоса, крики, рыдания. Но мне было всё равно. Я сделала свой ход. Теперь выбор был за моим мужем.
Следующие два дня были самыми длинными в моей жизни. В квартире стояла невыносимая, тяжёлая тишина. Тамара Петровна не выходила из своей комнаты. Андрей ходил как тень, с серым лицом и красными глазами. Он пытался со мной говорить, что-то объяснять, говорить, что ему жаль, что он не знал. Я молчала. Слова были излишни. Я ждала его решения.
На третий день вечером он вошёл в нашу спальню. Я сидела у окна и смотрела на огни города. Он сел рядом на кровать.
— Я поговорил с мамой, — тихо сказал он. — Она съедет завтра. Я нашёл ей съёмную квартиру. Недалеко отсюда. Буду помогать ей деньгами.
Я ничего не ответила, просто кивнула.
— Прости меня, — продолжал он. — Я был слеп. Я так хотел верить в то, что она просто любящая мать, что не замечал ничего вокруг. Я поставил тебя в ужасное положение. И чуть не потерял тебя.
В его голосе было столько искреннего раскаяния, что лёд в моей груди начал таять. Я повернулась к нему. Он взял мою руку.
— Я выбираю тебя, — сказал он. — Всегда.
На следующий день Тамара Петровна уезжала. Она собирала свои чемоданы в полном молчании. Когда она проходила мимо меня в коридоре, она не посмотрела в мою сторону. Её лицо было похоже на каменную маску, искажённую обидой и злостью. Ни капли раскаяния. Она так и не поняла, что была неправа. Она считала себя жертвой.
Когда за ней закрылась дверь, я несколько минут стояла неподвижно, прислушиваясь к тишине. Грохот уезжающих чемоданов по лестнице был самой сладкой музыкой, которую я слышала за последний месяц.
Я медленно обошла квартиру. Вот гостиная, залитая солнцем. На журнальном столике больше нет вазы с искусственными цветами. Вот кухня. Мои мюсли снова стоят на своём месте. Воздух казался чище. Квартира снова стала моей, нашей.
Наши отношения с Андреем изменились. Эта история стала для нас суровым испытанием в самом начале пути. Мы заново учились доверять друг другу. Он понял, что любовь к матери не должна быть слепой, а я поняла, что за своё счастье и свой дом нужно бороться. Иногда жёстко и бескомпромиссно. Тамара Петровна так и не простила меня, наши отношения с ней свелись к редким и холодным звонкам Андрея. Но я об этом не жалею. Я отстояла своё право на личное пространство, на семью, где нет места лжи и манипуляциям. Я сидела на нашем диване, в нашей тихой квартире, держала мужа за руку, и впервые за долгое время чувствовала себя дома. По-настоящему дома.