Февраль 1942 года стал самым страшным месяцем. Морозы стояли такие, что замерзали птицы на лету. Елена и Анна превратились в тени — две изможденные женщины, чьи движения стали медленными и точными, как у хищников, экономящих силы. Возвращаясь с пустыря с охапкой собранного мха, Елена увидела на ступенях своего подъезда фигуру в военной форме. Сердце у нее упало — снова НКВД. Но когда человек поднял голову, она узнала Владимира. Вернее, то, что от него осталось.
Черный рынок у Варшавского вокзала представлял собой жуткое зрелище. Десятки теней с пустыми глазами торговали последним, что у них осталось. Кто-то предлагал пару кожаных туфель, кто-то — семейные фотографии в дорогих рамках. Ценность вещей перевернулась с ног на голову — еда стоила дороже золота.
Елена прошлась между рядами, стараясь не смотреть в глаза торговцам. Она искала конкретного человека — фармацевта с Аптекарского острова, о котором ей когда-то рассказывала Кира.
"Сухари, сахар, консервы", — бормотал худой мужчина в очках с перевязанной дужкой. — "Меняю на лекарства."
Елена остановилась напротив него.
"У меня есть серебро. И нужен пенициллин."
Мужчина оценивающе посмотрел на нее.
"Пенициллин? Смешная шутка. За последний пенициллин здесь убили трех человек."
"Умирает офицер. Его ждут на фронте", — не совсем соврала Елена.
"А, фронт", — мужчина усмехнулся. — "Там все равно все умирают. Зачем тратить на них лекарства?"
Елена почувствовала, как сжимаются кулаки. Она достала из кармана серебряную ложку и кольцо.
"Это все, что у меня есть."
Мужчина лениво взглянул на вещи.
"На это можно получить банку тушенки. Может, две."
Внезапно сзади раздался женский голос:
"Иди за мной. Быстро."
Елена обернулась и увидела молодую женщину в потрепанном медицинском халате. Та уже шла прочь от рынка, не оглядываясь. Елена, не раздумывая, последовала за ней.
Они свернули в разрушенный подвал соседнего дома. Внутри пахло лекарствами и дымом. На ящиках из-под снарядов были разложены медицинские инструменты, флаконы с жидкостями.
"Я Лида", — представилась женщина. — "Работала в больнице имени Мечникова до того, как ее разбомбили."
"Елена. Мне нужен пенициллин."
Лида покачала головой.
"Настоящего пенициллина в городе нет. Но я делаю антисептик из коры и мха. Помогает от гангрены."
Она протянула Елене бутылочку с темной жидкостью.
"Бери. Даром."
"Почему?" — настороженно спросила Елена.
"Потому что видела — ты пришла не для себя. У тех, кто приходит за лекарствами для себя, в глазах другой страх."
Елена взяла бутылочку, спрятала ее во внутренний карман.
"Спасибо. Чем я могу отплатить?"
"Выживи", — коротко ответила Лида. — "И расскажи после войны, как мы здесь жили."
Когда Елена вышла из подвала, на улице начинался снегопад. Она постояла несколько минут, раздумывая. Лекарства она получила, можно было возвращаться. Но в голове не давала покоя мысль об Александре.
Церковь, где они когда-то играли, была недалеко. Всего несколько остановок на трамвае, если он еще ходил.
Она пошла пешком. По дороге миновала длинную очередь за хлебом. Люди стояли молча, экономя силы. Кто-то упал — больше не поднялся. Никто не обратил внимания.
Церковь Святой Екатерины была полуразрушена — купол провалился, стены почернели от пожара. Елена осторожно вошла внутрь. Когда-то здесь было красиво — позолоченный иконостас, росписи на стенах. Теперь голые стены, груды кирпича.
"Александр?" — тихо позвала она.
Никто не отозвался. Она прошла дальше, в бывшую алтарную часть. Там, за разрушенной преградой, она увидела его.
Александр сидел на сложенных одеялах, рядом с ним лежала молодая женщина с закрытыми глазами. Он что-то шептал ей, гладил по волосам.
"Сашок", — снова позвала Елена.
Он резко обернулся, в руке у него блеснул нож.
"Кто вы?"
"Елена. Сестра твоего брата."
Он пристально посмотрел на нее, и постепенно в его глазах появилось узнавание.
"Лена... Боже, как ты изменилась."
Она подошла ближе, посмотрела на женщину.
"Она ранена?"
"Умирает", — тихо сказал Александр. — "Тиф. Я не могу ее никуда отвезти."
Елена опустилась на колени, потрогала лоб женщины. Жаркий, сухой.
"У меня есть лекарство. Не от тифа, но поможет от воспаления."
Александр смотрел на нее с недоверием.
"Почему ты здесь? Владимир прислал тебя?"
"Владимир умирает от гангрены. А за тобой охотятся."
Он горько усмехнулся.
"Значит, все по-старому. Одни умирают, других ловят."
Женщина рядом с ним застонала. Александр наклонился к ней, прошептал что-то на ухо.
"Кто она?" — спросила Елена.
"Жена. Мы поженились две недели назад. Перед тем как я... дезертировал."
Елена смотрела на него и видела не дезертира, а того самого мальчишку, который когда-то воровал для нее яблоки в чужом саду.
"Сашок, послушай меня. Ты должен сдаться."
Он покачал головой.
"Знаешь, что делают с дезертирами?"
"Но если ты сдашься сам... Может, учтут обстоятельства."
"Какие обстоятельства?" — он горько рассмеялся. — "То, что я не мог оставить умирающую жену? То, что видел, как на фронте гибнут тысячи из-за бездарных приказов?"
Елена вздохнула. Она достала из кармана флакон с лекарством и протянула ему.
"Возьми. Для нее."
Он взял флакон, их пальцы на мгновение соприкоснулись.
"Что ты скажешь Владимиру?"
"Что не нашла тебя."
Александр кивнул, потом достал из-под одеяла маленький сверток.
"Передай ему. Это наши семейные фотографии. Пусть сохранит."
Когда Елена вышла из церкви, снег уже покрывал землю толстым слоем. Она шла обратно, чувствуя странное опустошение. Она спасла одного брата, но, возможно, обрекла на смерть другого.
Дома ее ждала Анна с испуганным лицом.
"Лена, с Владимиром хуже. Он в бреду."
Елена кивнула, доставая флакон.
"Поможем. Должны помочь."
Она вошла в комнату, где лежал Владимир. Его лицо было багровым от жара, губы потрескались. Он что-то бормотал — то ли приказы, то ли молитвы.
Елена села рядом, взяла его руку.
"Володя, я здесь. Вернулась."
Он открыл глаза, на мгновение в них мелькнуло осознание.
"Лена... Нашел Сашку?"
Она покачала головой, сжимая его горячие пальцы.
"Нет. Никого не нашла."
Он слабо улыбнулся, как будто понял, что она лжет, и был благодарен за эту ложь.
"Хорошо. Значит, все в порядке."
Анна принесла теплой воды, и они начали обрабатывать его раны. За окном темнело, в городе включались редкие огни — где-то работали генераторы.
Вдруг Владимир прошептал:
"Лена... если выживу... давай начнем все сначала."
Она смотрела на его изможденное лицо, на глаза, полные боли и надежды, и поняла, что война стерла все — их обиды, их разногласия, их прошлое. Осталось только настоящее — холодное, голодное, но настоящее.
"Хорошо, Володя. Начнем сначала."
Она сказала это и поняла, что наконец-то говорит правду. Единственную правду, которая имела значение в этом разрушенном городе.
***
Март 1942 года принес в Ленинград первые признаки оттепели. С крыш свисали сосульки, днем с них капала вода — музыка капели, которую никто не слышал много месяцев.
Владимир медленно поправлялся. Самодельное лекарство Лиды и постоянный уход сделали свое дело — гангрена отступила. Но раны, которые нельзя было увидеть, оставались.
Однажды вечером, когда Анна уложила Сережу спать, а Владимир дремал у печки, Елена услышала тихий стук в дверь. На пороге стояла Лида — та самая женщина-врач, которая спасла Владимира.
"У меня проблемы", — сразу сказала она, снимая промокший платок. — "Мой подвал обнаружили. Нужно новое место."
Елена без раздумий кивнула.
"Оставайся здесь. Места мало, но мы как-нибудь."
Так в их комнате стало на одного человека больше. Лида оказалась не только врачом, но и умелым организатором. Она показала, как делать витаминный отвар из хвои, как распознать съедобные грибы под снегом, как дезинфицировать воду.
Но главное — она принесла с собой слухи. Слухи о том, что готовится эвакуация по Ладожскому озеру, о том, что фронт стабилизировался, о том, что в городе действует сеть подпольных госпиталей.
Однажды ночью, когда все уже спали, Владимир тихо позвал Елену.
"Сядь со мной. Нужно поговорить."
Она опустилась на край его постели. Лунный свет падал на его лицо, делая его моложе и беззащитнее.
"Я получил приказ", — тихо сказал он. — "Через три дня являться в часть."
Елена почувствовала, как у нее сжалось сердце.
"Но ты еще не выздоровел!"
"В городе нехватка офицеров. Особенно тех, кто знает Ленинград."
Он помолчал, глядя на потолок.
"Лена... о том, что было до войны... Я все понимаю."
Она взяла его руку — впервые по собственной воле.
"Ничего этого уже нет, Володя. Остались только мы."
"И Сережа", — добавил он с легкой улыбкой. — "И Анна. И Лида. Наша странная семья."
Вдруг из угла комнаты послышался тихий голос Анны:
"Я не сплю. И тоже хочу кое-что сказать."
Она подошла к ним, закутавшись в одеяло.
"Володя, Лена... Я все эти месяцы думала. О Машеньке. О том, как мы живем. Хочу попросить у вас прощения."
Елена покачала головой.
"Не надо, Аня. Все мы были в ловушке."
"Но я сознательно шла на это", — тихо сказала Анна. — "Мне было одиноко, а Володя был так добр... И я воспользовалась этим."
Владимир тяжело вздохнул.
"Вина на всех, Аня. Я женился на женщине, которую не мог понять. Думал, что благодарность превратится в любовь."
В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только ровным дыханием спящего Сережи.
"Знаешь, что самое странное?" — сказала наконец Елена. — "Сейчас, в этой голодной, холодной комнате, я чувствую себя более свободной, чем когда-либо за последние пять лет."
Утром Лида предложила неожиданный план.
"Я могу устроить Владимира санитаром в наш подпольный госпиталь. Это будет считаться военной службой, но он останется в городе."
Все посмотрели на нее с надеждой.
"Но для этого нужно, чтобы его официально списали из части", — продолжила Лида. — "Нужны документы."
"Какие документы?" — спросил Владимир.
"О том, что ты негоден к строевой службе. Я могу их подписать как врач, но нужна еще одна подпись — военного коменданта."
Елена встала.
"Я знаю коменданта. Это Игорь Васильевич, мы учились вместе в гимназии."
Анна удивленно посмотрела на нее.
"Ты никогда не говорила."
"После революции мы оказались по разные стороны", — коротко объяснила Елена. — "Его отец служил у моего отца управляющим."
Владимир смотрел на жену с новым интересом.
"Ты никогда не перестаешь удивлять меня."
"Так я пойду к нему", — сказала Елена, уже надевая пальто. — "Сегодня же."
Когда она ушла, Владимир посмотрел на Анну.
"Аня, я должен тебе кое-что сказать. О том вечере..."
Она остановила его жестом.
"Не надо, Володя. Мы все сделали ошибки. Давай просто будем жить дальше."
Лида, наблюдавшая за этой сценой, тихо сказала:
"Война все перевернула. То, что казалось важным, стало незначительным. А то, на что мы не обращали внимания, стало ценностью."
Елена тем временем шла по знакомым улицам к Смольному, где располагался штаб коменданта. Она думала не о том, что скажет Игорю Васильевичу, а о том, как странно складывается жизнь. Дочь священника идет просить помощи у сына своего слуги — и от этого может зависеть жизнь человека, который когда-то был ее тюремщиком, а теперь стал частью ее семьи.
У входа в Смольный ее остановил часовой.
"Пропуск, гражданка!"
Елена выпрямилась, приняв ту самую осанку, которой учил ее отец — осанку женщины из рода Оболенских.
"Сообщите коменданту, что его ждет Елена Оболенская. По личному делу."
Часовой на мгновение заколебался, затем кивнул и ушел внутрь. Елена стояла, глядя на разрушенный город, и думала о том, что, возможно, ее прошлое наконец-то сможет помочь ее настоящему.
Через несколько минут часовой вернулся.
"Комендант вас примет."
Елена вошла в здание, чувствуя, как бьется сердце. Она не знала, друг или враг ждет ее за дверью кабинета. Но она знала, что должна попытаться — для Владимира, для Анны, для Сережи. Для их странной, нелепой, но такой дорогой ей семьи.
***
Кабинет коменданта пахло кожей и табаком — знакомый запах власти, который Елена помнила с детства. Игорь Васильевич сидел за массивным столом, покрытым картами Ленинградского фронта. Он почти не изменился — те же пронзительные глаза, та же властная осанка, только волосы тронула седина.
«Елена Оболенская, — произнес он без улыбки. — Кто бы мог подумать.»
Она кивнула, сохраняя достоинство.
«Спасибо, что приняли меня, Игорь Васильевич.»
«Васильевич? — он горько усмехнулся. — Когда-то ты звала меня просто Игорем.»
«Когда-то многое было иначе, — мягко ответила она. — Я пришла не за воспоминаниями.»
Она рассказала ему о Владимире, опустив детали их сложных отношений. Говорила только о его службе, ранениях, о том, что он нужен городу здесь, в Ленинграде.
Игорь слушал молча, перебирая бумаги на столе. Когда она закончила, он подошел к окну, смотрел на заснеженный двор.
«Твой муж — герой, — сказал он наконец. — Его отчеты о бандформированиях в тридцать девятом до сих пор используют в обучении.»
Елена почувствовала проблеск надежды.
«Значит, вы поможете?»
Он повернулся к ней. В его глазах она увидела не коменданта, а того самого мальчика, который когда-то тайком приносил ей книги из отцовской библиотеки.
«Ты знаешь, каково это — сидеть в этом кабинете и каждый день подписывать смертные приговоры? Приговоры голодным людям, которые украли хлеб чтобы выжить?»
Она молчала, понимая, что это не требует ответа.
«Я помню твоего отца, — тихо продолжал он. — Когда моего отца уволили с работы, твой отец дал ему денег на лечение. Никто не знал. Только я.»
Елена чувствовала, как сжимается горло. Она не знала об этом.
«Я помню, как ты тогда сказала, что мы все равны перед Богом, — голос его дрогнул. — Смешная фраза для дочери священника и сына слуги.»
«Я до сих пор в это верю, Игорь.»
Он вернулся к столу, взял бланк.
«Я подпишу документы о переводе твоего мужа. Но есть условие.»
«Какое?»
«Ты останешься работать у меня. Переводчик с немецкого. Наши переводчики гибнут как мухи, а твой немецкий... помнится, был безупречным.»
Это было неожиданно. Елена смотрела на него, пытаясь понять скрытый смысл.
«Почему?» — спросила она наконец.
«Потому что я могу тебе доверять, — откровенно сказал он. — А в наше время это дороже золота.»
Она кивнула, понимая, что выбора у нее нет.
«Хорошо. Я согласна.»
Когда она вышла из кабинета с заветными документами, ее ждал сюрприз. В приемной сидела Кира — ее подруга из ТАСС. Увидев Елену, она вскочила.
«Лена! Что ты здесь делаешь?»
Елена показала документы.
«Решаю вопросы семьи.»
Кира отвела ее в угол, понизив голос.
«Слушай, у меня информация. Того, кого ты искала... его поймали.»
Елена почувствовала, как похолодела.
«Александра?»
Кира кивнула.
«Держат в Шпалерной. Будет суд. Скоро.»
«Что ему грозит?»
«По законам военного времени... — Кира не договорила, но все было понятно. — Есть один шанс. Если Владимир возьмет его на поруки. Как брат.»
Елена молча смотрела на документы в своих руках. Только что добытое спасение для мужа могло означать смертный приговор для его брата.
«Спасибо, что предупредила, — тихо сказала она. — Я... я подумаю.»
Возвращалась домой Елена в странном оцепенении. Весеннее солнце слепило глаза, на душе было тяжело. Она получила то, за чем шла — шанс на спасение Владимира. Но этот шанс мог стоить жизни его брату.
Дома ее ждала тревожная тишина. Анна встретила ее у двери с испуганным лицом.
«Лена, с Владимиром опять плохо. Температура поднялась.»
Елена прошла в комнату. Владимир лежал бледный, с закрытыми глазами. Лида меняла ему повязку.
«Документы я достала, — сказала Елена, кладя бумаги на стол. — Но есть проблема.»
Она рассказала об Александре. Когда она закончила, в комнате повисло молчание.
Первым заговорил Владимир, не открывая глаз:
«Я знал, что его поймают. Он никогда не умел прятаться.»
«Что будем делать?» — спросила Анна.
«Ничего, — тихо сказал Владимир. — Он сделал свой выбор.»
Елена смотрела на него и понимала, что он лжет. Так же, как она лгала ему о своей беременности. Ложь стала их способом защищать друг друга.
«Если ты возьмешь его на поруки... — начала она.»
«Меня самого едва не объявили предателем, — перебил он. — Моя порука ничего не стоит.»
Лида закончила перевязку и подошла к окну.
«Есть другой способ. Я могу написать, что он болен тифом. В тифозный барак не каждый полезет проверить.»
«А потом?» — спросила Анна.
«Потом... подделать документы о смерти, — тихо сказала Лида. — Это рискованно, но возможно.»
Все смотрели друг на друга, понимая чудовищность выбора. Спасти одного человека ценой риска для всех.
Вдруг Сережа, который тихо играл в углу, подошел к Владимиру и положил голову ему на грудь.
«Дядя Володя, не плачь.»
Только тогда Елена заметила, что по лицу Владимира текут слезы.
«Он последний, кто помнит наше детство, — прошептал Владимир. — Последний, кроме меня.»
Елена подошла к нему, взяла за руку.
«Значит, мы его спасем.»
В ее голосе прозвучала та самая решимость, которая когда-то заставила ее выжить на вокзале, которая помогла пережить блокадную зиму, которая теперь давала силы бороться дальше.
«Лида, готовь документы, — сказала Елена. — Я поговорю с Игорем. Может, он сможет помочь.»
«А если не сможет?» — спросила Анна.
«Тогда найдем другой способ, — ответила Елена. — Мы же научились выживать.»
Вечером, когда все уснули, Елена сидела у окна и смотрела на звезды. Она думала о том, как странно переплелись их судьбы — дочь священника, милиционер, простая работница, врач, дезертир... Все они стали одной семьей в городе, который медленно умирал, но не сдавался.
И понимала, что, возможно, именно в этом и есть главное чудо — способность людей оставаться людьми даже в аду.
***
Тифозный барак располагался в подвале разрушенной школы на окраине города. Воздух был густым и тяжелым, пахнущим смертью и дезинфекцией. Елена шла за санитаром, стараясь дышать через рот и не смотреть на носилки с телами, которые проносили мимо.
«Он в самом конце, за ширмой», — пробурчал санитар, молодой парень с уставшим лицом. — «Предупреждаю, состояние тяжелое.»
Александр лежал на походной койке, прикрытый шинелью. Его лицо было испещрено сыпью, губы потрескались. Увидев Елену, он попытался приподняться, но не смог.
«Принесла вести с того света?» — хрипло прошептал он.
Елена достала из сумки небольшую бутылочку с водой и кусок хлеба.
«Я принесла то, что могла. И документы.»
Она показала ему справку, которую подделала Лида — свидетельство о смерти некоего Александра Николаева, без указания отчества.
Александр с трудом сфокусировал взгляд на бумаге.
«Умер... Очень символично.»
«Это твой единственный шанс, Сашок. Новое имя, новая жизнь.»
«А Наташа?» — спросил он, и в его глазах вспыхнула надежда. — «Она...»
Елена опустила глаза. Жена Александра умерла три дня назад в этом же бараке. Лида уже оформила документы о ее смерти.
«Прости», — тихо сказала она.
Александр закрыл глаза, и по его лицу потекли слезы, смешиваясь с потом.
«Зачем тогда все это? Зачем спасать меня, если ее нет?»
«Потому что жизнь продолжается», — резко сказала Елена. — «Потому что твой брат рискует всем ради тебя. Потому что мы все за эти месяцы научились цепляться за жизнь любой ценой.»
Она наклонилась ближе.
«Владимир мог уехать из города. Его должны были эвакуировать как ценного офицера. Но он остался. Из-за меня. Из-за тебя. Из-за этого проклятого города, который стал нам домом.»
Александр медленно кивнул.
«Что я должен делать?»
«Сегодня ночью тебя «умертвят» в документах. Санитары вынесут тебя вместе с другими телами. Но вместо братской могилы тебя отвезут в наш дом.»
«А потом?»
«Потом будешь жить. Как все мы.»
Когда Елена вернулась домой, в комнате царило необычное оживление. Владимир, еще слабый, но уже на ногах, разбирал какие-то бумаги на столе. Анна и Лида что-то варили на печке, а Сережа сидел в углу и рисовал углем на обороте обоев.
«Ну?» — спросил Владимир, поднимая на нее глаза.
«Все устроено. Сегодня ночью.»
Он кивнул, потом подошел к ней ближе.
«Спасибо. Я знаю, чем ты рискуешь.»
«Мы все рискуем, — ответила она. — Но сейчас не время думать о рисках.»
Вечером, когда стемнело, Елена пошла на свою новую работу к Игорю Васильевичу. Кабинет коменданта был завален немецкими документами — картами, приказами, расшифровками радиоперехватов.
«Начнем с дневников немецких офицеров, — сказал Игорь, указывая на стопку тетрадей. — Нужно найти любые упоминания о планах наступления.»
Елена села за стол, включила настольную лампу. Чтение немецких текстов давалось ей удивительно легко — словно она возвращалась в свое детство, когда гувернантка-немка учила ее языку.
Через несколько часов она нашла то, что искали. В дневнике обер-лейтенанта Дитриха фон Хагеля было подробное описание плана «Северное сияние» — готовящегося наступления на Ленинград.
«Игорь, послушай это, — сказала она, переводя вслух. — «Дивизия получила приказ прорвать оборону в районе Пулковских высот. Начало наступления запланировано на 15 апреля...»»
Игорь быстро сделал пометки на карте.
«Это подтверждает данные нашей разведки. Но здесь есть детали, которых мы не знали.»
Он посмотрел на Елену с новым уважением.
«Ты только что спасла тысячи жизней.»
«Не я, — покачала головой Елена. — Этот немецкий офицер, который так любил подробности.»
Игорь улыбнулся — впервые за все время их встреч.
«Все равно. Спасибо.»
Когда Елена возвращалась домой поздно ночью, город был непривычно тихим. Лунный свет освещал разрушенные улицы, превращая их в декорации к какому-то фантастическому спектаклю.
Дома ее ждало новое испытание. Александр уже был в комнате — бледный, испуганный, но живой. Он сидел на стуле и смотрел на брата с таким обожанием, что у Елены сжалось сердце.
«Володя... — прошептал Александр. — Прости меня.»
Владимир подошел к брату, обнял его — неловко, по-мужски.
«Главное, что живой. Остальное не важно.»
В этот момент в дверь постучали. Три резких, отрывистых стука.
Все замерли. Лида быстро увела Александра за перегородку, Анна накрыла его вещи одеялом.
Елена открыла дверь. На пороге стоял Игорь Васильевич в сопровождении двух военных.
«Елена, прости за поздний визит, — сказал он, и в его голосе она услышала нечто тревожное. — Мне нужно поговорить с тобой. И с твоим мужем.»
Он вошел в комнату, огляделся. Его взгляд задержался на мужских сапогах, торчащих из-за перегородки — сапогах Александра.
«У нас проблема, — сказал Игорь, обращаясь к Владимиру. — Вашего брата видели в городе. Есть подозрение, что он пытается выйти на связь с вами.»
Владимир стоял неподвижно, но Елена видела, как напряглись его плечи.
«Я не видел брата с начала войны.»
Игорь кивнул, подошел к столу, взял рисунок Сережи. На нем была изображена их комната, а за перегородкой — силуэт незнакомого мужчины.
«Дети — удивительные художники, — тихо сказал Игорь. — Они рисуют то, что видят.»
В комнате повисла звенящая тишина. Елена чувствовала, как бьется ее сердце. Она смотрела на Игоря и понимала, что от его следующих слов зависит их судьба.
Игорь положил рисунок обратно на стол, повернулся к ним.
«Завтра в восемь утра принесите все документы вашего брата в мой кабинет. Все, включая свидетельство о смерти.»
Он посмотрел на Елену, и в его глазах она прочитала нечто неуловимое — предупреждение? Надежду?
«И постарайтесь, чтобы его больше никто не видел. Даже в рисунках детей.»
Когда дверь закрылась за ним, Елена медленно опустилась на стул. Они были спасены. Но до утра оставалось всего несколько часов, и нужно было придумать, как объяснить воскресшего из мертвых брата, которого официально не существовало.
***
Рассвет застал их за приготовлениями. Лида, пользуясь своими связями, добыла чистые бланки документов. Анна раздобыла где-то гражданскую одежду для Александра — поношенную, но чистую. Владимир учил брата новой биографии: Александр Николаев, учитель из Гатчины, потерявший память после контузии.
Елена наблюдала за ними и думала о том, как война стирает границы между правдой и ложью. То, что еще вчера казалось немыслимым обманом, сегодня стало необходимостью для выживания.
«В восемь часов мы идем к Игорю», — сказала Елена, проверяя документы. — «Все должны быть готовы.»
Александр смотрел на нее с благодарностью и страхом.
«Я не хочу подводить вас. Может, лучше я уйду...»
«Куда? — резко спросил Владимир. — В городе голод, холод, и тебя везде ищут. Здесь ты хотя бы среди своих.»
Слово «свои» повисло в воздухе, наполненное новым смыслом. За несколько месяцев блокады понятие «свои» расширилось до невероятных пределов.
Ровно в восемь они стояли у кабинета Игоря Васильевича. Елена, Владимир и между ними — Александр, бледный, но державшийся с достоинством.
Игорь принял их сразу. Он молча изучил документы, затем долго смотрел на Александра.
«Похожи. Очень похожи.»
Он подошел к карте на стене, показал на район южнее Ленинграда.
«Там, под Пулково, формируется новый саперный батальон. Нужны люди с образованием. Особенно те, кому нечего терять.»
Владимир шагнул вперед.
«Товарищ комендант, он еще не оправился после болезни...»
«На фронте все болеют, — резко оборвал Игорь. — Но у меня есть другое предложение.»
Он сел за стол, сложил руки.
«В городе действует немецкая агентура. Передают координаты для бомбежек, отравляют колодцы, распространяют панику. Ваш брат может помочь их найти.»
Александр поднял голову.
«Как?»
«Вы будете работать под прикрытием. Как бывший дезертир, недовольный советской властью.» — Игорь говорил холодно, профессионально. — «Вам предоставят квартиру, легенду, документы. Ваша задача — выйти на связь с агентами.»
В комнате повисло молчание. Елена первая поняла весь ужас предложения.
«Вы хотите сделать его приманкой?»
«Я предлагаю ему искупить вину, — поправил Игорь. — И даю шанс выжить. На фронте его расстреляют при первой же проверке. Здесь у него есть шанс.»
Александр смотрел на свои руки, потом поднял глаза на брата.
«Я согласен.»
«Сашок, подумай! — воскликнул Владимир. — Это же верная смерть!»
«Не более верная, чем в окопе под Пулково, — тихо ответил Александр. — И здесь я хотя бы буду полезен.»
Игорь кивнул, достал из стола ключ.
«Квартира на Гороховой, 6. Сегодня же переезжаете. Инструкции получите завтра.»
Когда они вышли из кабинета, Елена почувствовала странное опустошение. Они спасли Александра от одного вида смерти, но подписали ему приговор к другому.
По дороге домой Владимир не произнес ни слова. Только когда они подошли к своему дому, он остановился и посмотрел на брата.
«Зачем ты согласился?»
«Потому что должен был, — просто ответил Александр. — Все эти месяцы я прятался, пока другие гибли. Теперь мой черед.»
Дома их ждал сюрприз. В комнате сидела Кира с чемоданом.
«Меня переводят в Москву. Сегодняшним поездом.»
Она посмотрела на Александра, потом на Елену.
«Я все знаю. Игорь предупредил.»
Елена почувствовала ледяной холод внутри.
«Что именно ты знаешь?»
«Что вы рискуете всем ради человека, который того не стоит.» — Кира говорила жестко, без обычной иронии. — «Но я не осуждаю. Война всех меняет.»
Она встала, поправила пальто.
«В Москве я могу помочь с документами. Если будет нужно.»
После ее ухода в комнате воцарилась тяжелая тишина. Александр первый нарушил ее:
«Может, она права. Может, я не стою всего этого риска.»
«Перестань, — резко сказал Владимир. — Мы уже приняли решение.»
Вечером они проводили Александра на новую квартиру. Прощались быстро, без лишних слов — словно боялись, что любые слова могут стать последними.
Когда Елена и Владимир возвращались домой, начался артобстрел. Они прижались к стене дома, слушая свист снарядов и грохот разрывов.
Вдруг Владимир сказал:
«Знаешь, о чем я думаю? О том дне, когда мы встретились. Ты стояла на вокзале, вся в черном, и смотрела на меня как на врага.»
«А ты смотрел на меня как на вещь, которую хочешь приобрести», — ответила Елена.
Он кивнул.
«Да. Я был глуп и жесток. Но сейчас... сейчас я смотрю на тебя и вижу самого близкого человека.»
Она взяла его руку — крепко, уверенно.
«Мы все изменились, Володя. Война отняла у нас все, но дала нечто большее — понимание.»
Когда обстрел закончился, они пошли дальше. По дороге встретили похоронную команду — собирали тела погибших. Один из санитаров что-то крикнул им, но они не расслышали из-за звона в ушах.
Только дома, когда Анна рассказала им новость, они поняли, что кричал санитар. В их дом попал снаряд. Погибла семья с первого этажа — те самые Кац, чьи ссоры когда-то были фоном их собственных драм.
Елена стояла у окна и смотрела на звезды. Она думала о том, как хрупка жизнь, и как странно устроен мир, где спасение одного человека может стоить жизни другим.
Но потом она посмотрела на Владимира, который помогал Анне укладывать спать Сережу, и поняла: в этом аду они нашли нечто бесценное. Они нашли друг друга.
***
Апрель 1943 года принес в Ленинград первую настоящую оттепель. Снег таял быстро, обнажая страшные следы войны — воронки, развалины, незахороненные тела. Но вместе с грязью и разрухой пришло и что-то еще — неуловимое чувство надежды.
Елена выходила из Смольного поздно вечером. Работа переводчика занимала все ее время, но давала и преимущества — дополнительный паек, доступ к информации, а главное — ощущение, что она приносит пользу.
«Елена Викторовна, подождите!» — кто-то догнал ее на лестнице.
Она обернулась. Молодой лейтенант, помощник Игоря Васильевича, протянул ей конверт. «Комендант просил передать лично в руки.»
В конверте была фотография. На ней — Александр в компании двух мужчин в гражданской одежде. На обороте — всего три слова: «Операция завершена. Жив.»
Елена почувствовала, как у нее подкосились ноги. Она прислонилась к стене, пытаясь совладать с эмоциями. Два месяца не было никаких вестей, и они уже начали терять надежду.
«Передайте коменданту — спасибо», — смогла выговорить она.
По дороге домой она думала о том, как странно устроена жизнь. Игорь Васильевич, когда-то сын их слуги, а теперь — человек, от которого зависели их судьбы. Владимир, бывший милиционер, ставший санитаром в подпольном госпитале. Она сама — дочь репрессированного священника, работающая на НКВД.
Дома ее ждало неожиданное зрелище. Комната была убрана, на столе стоял чайник с травяным чаем, а Владимир читал Сереже книгу. Стараю, потрепанную «Детство Никиты» Алексея Толстого.
«Володя нашел ее в развалинах соседнего дома», — объяснила Анна, которая штопала носки. — «Сережа так просил почитать.»
Елена молча положила фотографию на стол. Владимир взглянул на нее, и его лицо исказилось гримасой боли и облегчения.
«Жив», — прошептал он.
Анна перекрестилась. «Слава Богу.»
В этот момент в дверь постучали. На пороге стояла Лида с медицинской сумкой, но сегодня ее лицо было не таким уставшим, как обычно.
«У меня новости. Хорошие», — сказала она, заходя в комнату. — «Прорвали блокаду. Создан коридор. Скоро будет постоянная дорога через Ладогу.»
Это была та новость, которую они ждали все эти страшные месяцы. Но вместо радости Елена почувствовала тревогу.
«Это значит... город начнут восстанавливать. Вернутся проверки, документы...»
Все понимали, о чем она. Их хрупкое равновесие, их странная семья, построенная на лжи и полуправде, могла рухнуть в один момент.
«Александр сможет вернуться?» — спросила Анна.
Владимир покачал головой. «Его легенда слишком рискованна. Лучше, если он уедет. В глубокий тыл.»
Вечером, когда все уснули, Елена и Владимир сидели у окна и смотрели на темное небо. Где-то там, за линией фронта, был Александр. Живой.
«Я сегодня видел кое-что», — тихо сказал Владимир. — «В госпиталь привезли раненого. Немецкого летчика. Он был совсем молодой, лет девятнадцати. И он плакал, называл имя матери.»
Елена смотрела на него, удивленная этим признанием.
«Раньше я видел в них только врагов», — продолжал он. — «Но этот мальчик... он был просто испуганным ребенком.»
Она взяла его руку. «Война всех делает детьми. Даже нас.»
Он повернулся к ней, и в его глазах она увидела того человека, которого когда-то знала — сильного, уверенного, но без жестокости.
«Когда это закончится... мы уедем из Ленинграда?» — спросил он.
«Куда?»
«В деревню. К моей тетке в Новгородскую область. Там нужны будут руки. Будем восстанавливать.»
Елена смотрела на него и понимала, что это не просто план. Это — мечта. Мечта о простой жизни, которую они никогда не знали.
«Анна и Сережа поедут с нами?» — спросила она.
«Конечно. Мы же семья.»
В этом слове — «семья» — не было уже ни иронии, ни горечи. Была только правда.
На следующее утро Елену вызвал Игорь Васильевич. Его кабинет был завален картами и документами, но на столе стоял настоящий чай — черный, с сахаром.
«Садитесь, Елена», — сказал он, указывая на стул. — «У меня к вам предложение.»
Он рассказал о новой операции — нужно было перевести документы захваченного немецкого штабного офицера. Работа срочная, важная, и он мог доверить ее только ей.
«Но это не главное», — сказал Игорь, когда она уже собиралась уходить. — «Ваш брат... он проявил себя героем. Благодаря ему мы обезвредили целую сеть агентов.»
Елена почувствовала гордость, смешанную со страхом. «Что теперь будет с ним?»
«Он получит новые документы. И новое задание. В глубоком тылу.» — Игорь помолчал, затем добавил: «Он попросил передать вам кое-что.»
Он протянул ей маленький сверток. Внутри был женский носовой платок, расшитый цветами. И записка: «Для невестки. Спасибо за все.»
Когда Елена вернулась домой, в комнате никого не было. Только на столе лежала записка от Анны: «Сережа плохо. Ушли в госпиталь.»
Елена бросилась в подвал, где Лида организовала импровизированную больницу. Сережа лежал на койке, бледный, с закрытыми глазами. Анна сидела рядом, держа его руку.
«Что с ним?» — спросила Елена.
«Дистрофия, — коротко ответила Лида. — И подозрение на туберкулез. Ему нужны лекарства, которых у нас нет.»
Владимир вошел в подвал, его лицо было мокрым от слез или дождя — невозможно было разобрать.
«Я достал антибиотики», — сказал он, протягивая Лиде маленькую коробочку. — «В обмен на паек на месяц.»
Все понимали, что это значит. Он отдал свою еду, чтобы спасти ребенка.
Лида быстро сделала укол. Сережа сласто застонал, но не открыл глаза.
«Теперь будем ждать», — тихо сказала она.
Они просидели у его кровати всю ночь. Анна молилась — тихо, без слов, только губы ее шептали знакомые молитвы. Владимир держал руку Елены, и его ладонь была удивительно теплой.
Под утро Сережа открыл глаза. «Мама... я хочу пить.»
Анна разрыдалась — тихо, счастливо. Лида улыбнулась — впервые за многие недели.
«Он выживет», — сказала она. — «Теперь он выживет.»
Когда они вышли на улицу, начинался рассвет. Небо на востоке алело, предвещая ясный день. Где-то далеко слышалась канонада — война продолжалась. Но здесь, в этом разрушенном городе, произошло маленькое чудо.
Елена смотрела на Владимира и думала о том, что, возможно, счастье — это не отсутствие боли, а умение находить радость вопреки ей. И что их странная, нелепая, замечательная семья — это и есть то, ради чего стоит жить.
***
Они стояли на перроне Витебского вокзала в сентябре 1945-го. Война кончилась, но мир еще не наступил — по крайней мере, внутри них.
Елена поправляла воротник пальто Владимира. Он стоял смирно, как солдат на поверке, только глаза его были полны непривычной нежности.
«Ты вернешься?» — спросила она, уже не в первый раз.
«Теперь всегда», — ответил он и прикоснулся к ее щеке. — «Мы навоевались.»
Их «семья» собралась вся — Анна с Сережей, который заметно окреп, Лида в военной форме, и даже Александр, приехавший на несколько дней из Сибири. Он выглядел постаревшим, но спокойным.
«Письмо от Игоря Васильевича», — протянул он Елене конверт. — «Он в Берлине. Пишет, что нашел в архивах кое-что о твоем отце.»
Елена взяла конверт дрожащими руками. Все эти годы она считала, что следы ее семьи стерты навсегда.
«Что там?» — тихо спросил Владимир.
«Он нашел документы. Отец не был расстрелян. Он умер от тифа в лагере в 1938-м. За несколько дней до этого спас жизнь охраннику, который умирал от той же болезни.»
В ее голосе не было ни горечи, ни триумфа. Только странное умиротворение.
«Как священник и должен был поступить», — заметил Александр.
Они молча стояли на перроне, пока поезд не тронулся. Елена смотрела в окно на уходящий Ленинград — город, который отнял у нее все, но дал новую жизнь.
Через несколько часов, когда они уже подъезжали к Новгородской области, Владимир развернул газету. Там была статья о героях блокады, и среди фамилий он нашел свою. И фамилию Елены — как переводчицы, обеспечившей ценнейшие разведданные.
«Смотри», — показал он ей.
Она кивнула, улыбаясь. «Теперь мы оба герои. Как ирония?»
Новая жизнь оказалась не такой, как они представляли. Дом тетки Владимира уцелел чудом, но требовал серьезного ремонта. Земля, некогда плодородная, была изрыта окопами и воронками.
Но они работали. Вместе. Елена научилась доить корову, Владимир — чинить крышу. Анна вела хозяйство, Сережа ходил в школу за три километра.
Однажды вечером, когда они сидели на крыльце, Елена сказала:
«Я беременна.»
Владимир смотрел на нее, не веря своим ушам. Потом рассмеялся — счастливо, по-молодому.
«Настоящий ребенок?» — спросил он, и в его глазах блеснула старая шутка.
«Настоящий», — подтвердила она, улыбаясь. — «На этот раз без обмана.»
Они сидели, держась за руки, и смотрели на закат. Тот же закат, что видели их предки, что увидят их дети. Закат над русской землей, которая пережила столько страданий, но все еще была прекрасна.
«Знаешь, о чем я думаю?» — тихо сказал Владимир. — «О том, что мы прошли через ад, но не сгорели. Мы стали сильнее.»
«Мы стали семьей», — поправила его Елена.
Они молчали, слушая, как ветер играет в листьях березы — той самой, что посадил Сережа в день их приезда.
«Я больше не боюсь», — сказала Елена. — «Ни прошлого, ни будущего.»
«Потому что теперь у нас есть настоящее», — заключил Владимир.
И в этом простом утверждении был весь смысл их долгого, трудного пути — от лжи к правде, от ненависти к любви, от войны к миру.
Они сидели так до самых сумерек, пока Анна не позвала их ужинать. И, заходя в дом, Елена в последний раз оглянулась на темнеющее небо. Там, среди первых звезд, ей почудились лица всех, кого они потеряли. И ей показалось, что они улыбаются.