На шестнадцатой тарелке из-под борща, которую Виктория помыла за эту неделю, у нее в голове что-то щелкнуло. Просто — щелк. Без звона и треска. Как будто сработал крошечный, но невероятно точный механизм, который годами пылился где-то в глубине сознания. Она стояла у раковины, и ее руки в резиновых перчатках замерли в теплой, жирной воде. Шестнадцать тарелок. Пятничный борщ, который варила она, который ели они, а мыла посуду — опять она.
Она медленно вынула руки из воды, сняла перчатки. Развесила их на смесителе. Капля воды упала на кафель, и этот звук показался ей оглушительно громким. Она вытерла руки, прошла в комнату и открыла старый ящик письменного стола, который давно не открывала. Там лежали папки с оплаченными счетами и несколько чистых листов. Она взяла один лист и ручку. Вернулась на кухню, села за стол и аккуратно вывела вверху:
СЧЕТ.
Потом начала вспоминать. Вспоминать и записывать. Не с эмоциями — с холодной, бухгалтерской точностью.
- Борщ для семьи Игоря (свекровь, золовка, двое детей) — 700 руб. (продукты + труд)
- Стирка и глажка вещей золовки (5 футболок, 3 блузки, детские вещи) — 450 руб.
- Выслушивание претензий Ирины Анатольевны по поводу недостаточно соленого борща — 1200 руб. (моральный ущерб)
- Уборка кухни после их визита — 300 руб.
- Присмотр за детьми золовки (2 часа, включая предотвращение рисования фломастером на обоях) — 1500 руб.
Она писала, и уголки ее губ сами собой потянулись вверх. Это была не улыбка счастья. Это была гримаса освобождения. Она нашла код. Ключ к собственной клетке. И он оказался не в крике, не в слезах, а в этих стройных колонках циферок.
Дверь щелкнула. Вошла золовка, Оля, с двумя разгоряченными детьми.
— Вика, ты просто спасла меня! — выдохнула она, сбрасывая на стул детские куртки. — Я еле успела по делам. Спасибо тебе огромное!
Дети уже неслись в гостиную.
Виктория не встала. Она лишь подняла на Олю спокойный, отстраненный взгляд.
— Не за что, — сказала она ровным голосом. — Если быть точной, твой сегодняшний визит обошелся мне в 3850 рублей. Скидку на родственные связи я уже учла.
Оля застыла с открытым ртом. Она что-то пробормотала про «шутки» и быстренько ретировалась в гостиную, к детям.
Вечером пришел Игорь. С работы. Усталый, важный. Он развалился на диване, как будто слился с ним.
— Ну что, как тут наши? — спросил он, уткнувшись в телефон.
— Ушли, — коротко ответила Виктория, стоя на пороге гостиной.
— Мама звонила, хвалила твой борщ. Говорит, ты у нас просто золото.
Вот оно. Фраза. Та самая, что она слышала сотни раз. «Золото». Не человек, не жена, не личность. Полезный ресурс. Функция.
Виктория медленно подошла к дивану. Она не села. Она протянула ему листок.
— Что это? — не глядя, буркнул Игорь.
— Коммерческое предложение, — сказала Виктория. — Твоя сестра сегодня сэкономила 3850 рублей. Твоя мама — около двух тысяч. Хочешь, составлю ежемесячный абонемент? Или тебе выставить разовый счет?
Игорь медленно оторвался от экрана. Его лицо было абсолютно пустым. Мозг отказывался обрабатывать информацию. Он взял листок, пробежался по строчкам. Его брови поползли вверх. Щеки начали краснеть.
— Ты… это что, серьезно? — его голос был тихим, шипящим.
— Абсолютно, — кивнула Виктория. — Я просто перевела нашу семейную жизнь в более понятную для тебя финансовую плоскость. Ты же любишь цифры.
Он вскочил с дивана. Листок смялся в его кулаке.
— Ты с ума сошла?! Какая нахрен стирка?! Какие деньги?! ТЫ ОБЯЗАНА КОРМИТЬ МОЮ СЕМЬЮ! Ты моя жена! Это твоя работа! Твой долг!
Он кричал. Слюна брызгала из уголков его рта. Он тряс смятым листком перед ее лицом.
А она смотрела. И ждала, когда он выдохнется. Ей было не страшно. Ей было… интересно. Она наблюдала за этим припадком первобытной ярости, как биолог наблюдает за поведением редкого насекомого.
Когда он замолчал, тяжело дыша, Виктория мягко взяла из его руки искалеченный листок.
— Нет, Игорь, — сказала она тихо. — Долг нужно возвращать. А работу — оплачивать. Решай, что тебе ближе.
Она развернулась и вышла из комнаты, оставив его одного в гробовой тишине, которую только что разорвал его собственный крик. Первый камень был брошен. Стена непоколебимой уверенности в своем праве на ее жизнь дала трещину. И она знала — теперь стена рухнет. Вся. До основания.
***
В субботу утром Игорь проснулся от странной тишины. Не было привычного аромата кофе, не слышалось щелчка включения чайника, не доносилось ровное гудение стиральной машины из ванной. Он потянулся к месту Виктории — простыня была холодной.
Он вышел из спальни, на ходу натягивая халат. Кухня была пуста. Идеально чиста и пуста. На столе, прислоненный к сахарнице, лежал листок. Не смятый, как в тот вечер, а новый, напечатанный на принтере.
УВЕДОМЛЕНИЕ О ТВОРЧЕСКОМ ОТПУСКЕ.
С сегодняшнего дня и на ближайшие 48 часов я прекращаю исполнение обязанностей по дому и обслуживанию вашей семьи в связи с необходимостью восстановления психоэмоциональных ресурсов.
В ваше распоряжение передается полностью функционирующее жилое помещение. Запасы продуктов в холодильнике пополнены.
Ваша мать, Ирина Анатольевна, ожидается к 11:00. Ваша сестра, Ольга, с детьми — к 14:00.
Уверена, вы, как глава семьи, прекрасно справитесь с организацией их досуга и быта.
Прошу не беспокоить.
Игорь перечитал бумажку дважды. В голове не укладывалось. «Творческий отпуск»? Это что за блажь? Злость, тяжелая и жгучая, подкатила к горлу. Он схватил телефон, стал набирать ее номер. Абонент недоступен. СМС с криком «ВЕРНИСЬ СЕЙЧАС ЖЕ!» ушло в никуда, отмеченное одной серой галочкой.
В 10:58 раздался резкий звонок в дверь. Ирина Анатольевна стояла на пороге с сумкой-тележкой.
— Ну, где моя невестка? — прошмыгнула она в прихожую, не глядя на сына. — Я ей новый рецепт пирога привезла! Игорь, ты почему небритый? Вика! Где завтрак?
— Вики нет, — хрипло произнес Игорь.
— Как нет? Умерла что ли? — свекровь прошла на кухню, окинула взглядом стерильный порядок. — И кофе нет? Игорь, что это такое?!
Он попытался что-то объяснить про «отпуск», но слова звучали жалко и неубедительно. Пока он пытался вспомнить, как включается кофемашина, мать ходила за ним по пятам и читала лекцию о недопустимости такого отношения к семье. Кофе получился похожим на грязную воду. Пирог Ирина Анатольевна потребовала, чтобы Игорь испек пирог сам. Следующий час он провел в попытках найти муку и понять, как работает духовка. В итоге пирог подгорел.
К двум часам он чувствовал себя разбитым. Дверь снова распахнулась. В квартиру ворвались два вихря в виде племянников.
— Вика-а-а! Смотри, что я нарисовал в садике! — закричал старший, несясь в гостиную.
— Дядя Игорь, а где тетя Вика? Мы кушать хотим! — потянула его за халат младшая.
Ольга, с телефоном у уха, бросила на брата умоляющий взгляд:
— Игорь, ты не против, если они тут немного поиграют? Мне срочно нужно позвонить по работе.
Игорь попытался усадить детей за стол, предложить им тот самый подгоревший пирог. Дети скривились. Младшая расплакалась. Старший, пытаясь достать чашку с верхней полки, уронил полку с посудой. Грохот был оглушительным.
Телефон Игоря разрывался. Мать звонила из другой комнаты с вопросом, где пылесос. Сестра кричала, что дети голодные и он должен их накормить. Дети ревели. В воздухе стоял запах гари, слез и хаоса.
В пять вечера, когда Ирина Анатольевна, ворча, ушла, Ольга, с трудом успокоив детей, увела их, пообещав накормить в кафе, Игорь остался один. Он сидел на кухне, среди осколков, крошек и грязной посуды. Его мир, такой прочный и предсказуемый, рухнул за один день. Он был не главой семьи. Он был загнанным зверем, которого затравили собственные родственники.
Он взял телефон дрожащей рукой. Снова набрал номер Виктории. На этот раз она ответила. На фоне слышалась тихая, спокойная музыка.
— Ну? — ее голос был ровным, без единой эмоции.
— Вика… хватит этого цирка! — просипел он, с трудом сдерживая истерику. — Немедленно возвращайся домой и исправляй эту… эту ситуацию!
В трубке повисла пауза. Он услышал, как она делает небольшой глоток чего-то.
— Игорь, — произнесла она мягко, но неумолимо. — Я не ситуация. Я — решение. И решение сейчас отдыхает.
Щелчок. Тишина. Он сидел один в разгромленной, чужой квартире, и до него наконец-то начало доходить. Это не бунт. Это — капитуляция. Его. Война еще не была проиграна, но первая битва — сокрушительно провалена. И самое страшное было впереди. Понедельник. Продолжение>>>