Наутро Лейка как всегда проснулась последней и сразу подумала, что нужно всё выспросить про запрещённые книги профессора. Но мысль о завтраке вытеснила мысль о книгах.
Лейка спустилась к завтраку, когда профессор уехал, а Илона уже позавтракала и сидела с кошкой на коленях. Лейка посмотрела на кошку и фыркнула:
— Ты уверена, что не будешь грязной после неё?
— А ты помыла лапки? — не переставая гладить кошку, спросила Илона.
— Зачем? Я же её не трогала.
— Руки надо мыть перед едой. И умываться. И чистить зубы.
Не слушая Илону, Лейка села за стол и стала уплетать полуостывшую овсяную кашу. Когда она закончила, то убрала за собой со стола и пошла мыть тарелки.
После завтрака у Лейки нередко сильно улучшалось настроение, проявлялся боевой дух и склонность к авантюризму.
— Так где, говоришь, теперь профессор держит запрещённые книги?
— Какие ещё запрещённые книги?
— Те, в которых ты вычитала стихи, и другие тоже. Ты много раз намекала на эти книги. И думаешь, я не знаю, что половина того, что ты мне читала, запрещено?
— Не помню и думаю, что он их перепрятал.
— Так не помнишь, или перепрятал? — спросила Лейка, резко махнув хвостом, и постучала коготками по краю стола.
Илона отвернулась и сказала:
— И не помню, и, наверняка, перепрятал. Ты что не видела, сколько у него книг?
— Ну раз ты такая, то и сиди дальше с кошкой. Я телевизор пойду смотреть, какую-нибудь свеженькую передачу, если там, конечно, не «Эссенция конгениальности».
— А вообще зачем тебе свежие? Смотри архив передач.
— Что в архиве было хорошего, мы, наверное, всё пересмотрели.
— Да ладно, там полно всего, ищи, — и Илона почесала подбородок Маркизе. Та замурчала громко как будто она робокошка, ритмично чередуя яркое и гулкое «мурр».
— А кстати, должны быть поступления новых кулинарных передач, — Илона сняла с колен Маркизу и стала вводить коды доступа к передачам на пульте.
— Это я люблю, — Лейка плюхнулась в кресло и пять минут пялилась в экран, но потом спрыгнула:
— Может всё-таки поищем перепрятанные запрещённые книги? — вкрадчиво заговорила Лейка.
— Ты с ума сошла? Там сотни книг!
— Ну просто почитаем, что найдём, когда я досмотрю передачу.
Илона выкатилась из комнаты на своём кресле, а тем временем ведущий передачи занудным голосом повторял: «Помните, что можно готовить только по рецептам, одобренным Комиссией по диетологии при Отделе здравоохранения. Иначе вы нарушите нормы потребления! Приступаем к изготовлению разных видов диетических вареников».
Лейка облизнулась и стала внимательно слушать, хотя знала, что никогда не будет их готовить.
Через час Илона заехала к ней на своём кресле.
— Вареники-вареники... — пела Лейка, размахивая хвостом и кружась по комнате, —дии..етеэээтиические вареники!
Так же, когда она была совсем маленькой, она могла несколько часов подряд восторженно петь «Лейка, Лейка». Таким образом, это, непонятное людям слово, стало её именем.
— Ну ладно, пошли что ли? — нехотя спросила Илона.
Лейка последний раз решила радостно взвизгнуть «вареники», высоко подпрыгнула и осталась висеть в воздухе, глядя лишь слегка изумлённо и совсем не испуганно.
Илона ахнула и безвольно откинулась на спинку кресла.
Кошка Маркиза мяукнула и спряталась под стол.
Но Лейка быстро пришла в себя, огляделась и плавно опустилась на ковёр. После чего уже не подпрыгивая, медленно поднялась на высоту метра над полом, посмотрев на этот раз торжествующе:
— Илона, ты хорошо себя чувствуешь?
Илона ничего не ответила, похоже, что она потеряла сознание.
Лейка снова опустилась на пол, подбежала к ней и взяла её руку в свои лапки:
— Ты слышишь меня?
Илона ничего не ответила. Лейка, чертыхаясь, засеменила на кухню, принесла воды в ковшике и вылила на Илону.
Илона приоткрыла глаза. Лейке показалось, что глаза у неё более голубые чем всегда.
— Ты собираешься очухиваться или нет? — Лейка топнула.
Илона прошептала:
— У меня галлюцинации, мне показалось, что ты летаешь по воздуху.
Лейка призадумалась, а потом выпалила:
— Ничего тебе не показалось.
Увидев, что Илона закатывает глаза, Лейка перевернула ковшик и вылила на неё остатки воды, «профилактически»:
— Не вздумай снова терять сознание. Воды на тебя не натаскаешься.
Она подошла к столу и поставила ковшик:
— Ты бы лучше порадовалась за меня. Я сейчас попробую опять взлететь.
— Может не сейчас?
— А когда же ещё?
— Завтра, и не вздумай взлетать при папе. У него слабое сердце.
— Это ты говоришь «завтра», чтобы я вообще этого не делала. А я хочу сейчас, хочу понять, как я это делаю.
— А вдруг мы что-нибудь съели или выпили? Я читала в книжке про Алису, там если что-то съесть, то можно было стать маленьким или большим.
— Отравилась я, раз я летаю? Или ты, раз видишь, что я летаю?
— Мы обе отравились.
Лейка снова подошла к Илоне и положила лапку ей на ладонь:
— Илонка, ну не будь занудой, я очень хочу попробовать. Я же не виновата, что мне так повезло.
— А я не виновата, что мне не повезло. Что я не только не летаю, но даже не хожу.
Илона развернулась в кресле, чтобы выехать из комнаты.
— Во-первых, ты всё же немного ходишь. И вообще тебе лучше больше ходить с палочками и ходунками, а не ездить. А если тебе лень, то вместо этого больше спи и не вставай рано утром, как я не встаю.
— Ты хочешь сказать, что если не вставать рано утром, то можно научиться летать? Или из-за того, что я просыпаюсь, я не хожу? Чушь! Тренируйся без меня.
Лейка повисла в воздухе и перекувыркнулась над Илоной:
— Очень хорошо.
Илона выехала из комнаты.
Лейка стала кувыркаться в воздухе, потом несколько раз облетела комнату, потом стала носиться над лестницей вверх и вниз. Затем вернулась в комнату, повисла у люстры и выставила язык кошке Маркизе, как раз вылезшей из-под стола. Та снова спряталась под стол и осторожно поблёскивала оттуда хитрыми зелёно-жёлтыми глазами.
Следующий час Лейка провела, кружась, крутясь и кувыркаясь, прыгая, бегая или просто расхаживая по стенам потолку и даже по воздуху, представляя будто ходит по твёрдой поверхности. Она принимала самые причудливые позы и это никак не сказывалось на её «лётных качествах». Лейка поняла, что она летает как бы независимо от тела, а может наоборот — всё её тело до самой маленькой шерстинки переполнено той силой, которая помогает ей парить словно в невесомости, но на самом деле Лейка не ощущала себя невесомой, она прекрасно управляла своими движениями и тело её полностью слушалось. Хотя Лейка по привычке отталкивалась лапками от поверхностей, поворачивала и наклоняла голову и туловище, чтобы разворачиваться в воздухе, подниматься или опускаться, так как делала бы это в воде, она могла совершенно свободно менять направление и высоту полёта, вообще не двигаясь, лишь силой воли. Впрочем «силы воли» тоже никакой не требовалось — достаточно было лишь одного желания.
Лейка теперь чувствовала себя так, словно родилась с этой способностью. Будто была не шиншиллой а... А и правда, кем? Она не знала существ, которые могли бы так свободно и легко летать и парить. «Птицы? Разве они летают? Они только могут перемещаться по воздуху из одного места в другое, — думала Лейка. — Может какие-то и могут висеть на одном месте, но им надо для этого бешено махать крыльями. А мне не надо! И я могу парить как хочу! — Лейка в подтверждение своих мыслей завалилась на спину и скрестила задние лапы. — Ночью, чтобы соседи не видели, полечу высоко над округой, — решила она». Лейка почему-то знала, что к ночи она не потеряет свой дар, и потом тоже, и что отныне сможет летать, когда только захочет.
Тут Лейка вспомнила про запрещённые книги. Летать оно конечно очень хорошо, но одно приятное не должно быть поводом, отказывать себе в другом приятном. И она покувыркалась в сторону Илоны.
— Илоночка, ты меня не совсем правильно поняла, — примирительно произнесла Лейка, глядя сверху вниз, — может мы, правда, чем-то отравились? В таком случае очень кстати будет почитать запрещённые книги. Может быть, в них мы найдём ответ. И тогда ты специально съешь побольше того, чем мы отравились и тоже сможешь летать. Я ведь меньше тебя и мне не надо так много. Ведь действительно странно, с чего это я вдруг летаю?
Лейка заметила, что Илона выглядела встревоженной, а не злой:
— Лейка, а ты задумывалась над тем, что будет, если ты взлетишь и не сможешь опуститься? Ведь ты сама сказала, что не знаешь, как это происходит. Или ты взлетишь высоко, и вдруг окажется, что «тариф окончен» и ты камнем упадёшь вниз и разобьёшься. Поэтому не взлетай высоко, а пари над полом.
— Фу, как это звучит: «пари над полом»! Как ты могла такое сказать? А ещё профессор говорил, что у тебя поэтический вкус, хотя если профессор говорил, то всё понятно. Парить можно только в небесах! Ну если тебе ну очень не нравится, то я могу топать по земле. Так пойдём книги читать?
— Ну ладно, пошли читать.
Когда они с большим трудом спустились в подвал, то Илона спросила:
— А ты знаешь, что когда-то в подвалах держали пленников, или хранили овощи и вино?
Лейка поставила хвост знаком вопроса, и Илона продолжила:
— А сейчас папа хранит здесь книги, и другие запрещённые вещи, например, бумагу. Вроде где-то есть даже металлическая печка, которую топят нарубленным деревом. Папа говорил, что очень давно люди такой печью грелись и готовили на ней еду.
— А раньше тоже нельзя было держать сверхнормативные продукты в доме? За эти овощи и вино тоже наказывали? — спросила Лейка.
Илона нахмурилась:
— Я не знаю, но уточню у папы. Но пленников держать можно было, потому что было рабство, а Альянса Разума и Труда не было.
— А разве мы с тобой не пленники? У тебя ведь есть вживлённый микрочип. У меня нет, но профессор говорит, чтоб мы никуда не ходили. Правда, я всё равно хожу.
— Какая же ты тупая, Лейка! Мы сами никуда не хотим ходить, потому что всюду опасно, и у нас социофобия.
— Нет у меня никаких фобий! — Лейка махнула хвостом и принялась обнюхивать пыльные корешки.
Илона открыла другой шкаф и стала перебирать папки.
— Запах старых книг — солёный, — прошептала Лейка. — А сколько могут храниться книги?
— Долго, но не слишком долго, — вздохнула Илона. — Из-за этого ведь книги и запретили, как неэффективные и нерациональные. Ну ты знаешь, ведь папа недавно рассказывал про это.
— Не знаю, — ворчливо отозвалась Лейка. — Я так громко грызла орехи, что ничего не слышала. А потом я не люблю слушать, как Веников вправляет тебе мозги.
— Может быть ты грубая и нелюбознательная? — осуждающе подняла бровь Илона.
— Думаю, что да, — охотно согласилась Лейка. — Так из-за чего их там запретили?
Илона хотела сказать, что нелюбознательным она ничего объяснять не будет, но вместо этого почему-то стала рассказывать:
— Запретили бумажные книги и бумагу вообще под предлогом защиты природы. Говорили, что книги хранятся недолго и ради бумаги приходится рубить всё новые деревья. А на самом деле просто власти хотели полностью контролировать всё, что написано в мире и всё, что хранится в написанном виде. Вот смотри, сейчас пишут, что Вселенский гений, а потом придёт его преемник и, как было уже не раз, может начать писать, что Вселенский проходимец, все проблемы страны от него. Они сотрут на всех сайтах, все упоминания о том, что Вселенский гений, а напишут везде, что он всегда был проходимцем. А если бы были книги, то люди читали бы старые книги и стали бы спрашивать: «Как это он раньше был гений, а сейчас стал проходимец?»
Лейка засмеялась:
— Люди ничего не читают! И память у них в этом отношении даже короче, чем у меня. Я помню, какого-то Служителя Разума, — Лейка стала сильно чесать голову, чтобы вспомнить фамилию, — ну того, про которого говорили, что у него три макушки от гениальности, и какую-то чёртову кучу премий ему всё время давали, а потом выяснилось, что он совершил чудовищную растрату, и тут стали говорить про халатных врачей, которые по трём макушкам вовремя не выявили его врождённые преступные склонности. Ну ты помнишь или нет?
Илона пожала плечами.
Лейка даже ногой топнула от злости:
— Вот! И при чём тут книги! Уже никто ничего не помнит! А кто помнит, тем всё равно. И даже незачем стирать про его гениальность где-то там на сайтах.
Илона вздохнула:
— Ну, борьба с бумагой была не только, чтобы менять историю. Бумагу запретили для того, чтобы люди сами не могли оставлять записок и вообще писать от руки и были полностью зависимы от техники. А ещё для того, чтобы все документы человека были только у государства и ничего не значили. Ведь пластиковые документы работают и значат что-то только тогда, когда их узнаёт система. А система может перестать узнавать человека, его имущество и его деньги. Сегодня в реестре имущества есть данные о том, что у человека есть дом, а завтра нет. Так поступают с неугодными. Или вообще, сегодня гражданин есть в списках, а завтра его можно убить или отправить в Полосу лишних безнаказанно. А какие были истории! Родственники хотели что-то доказать, а им говорят: «Не было такого человека». И отправляют их в центр ментальной коррекции как психически неполноценных, или тоже в Полосу лишних.
Лейка обнажила резцы в полуусмешке:
— Раньше жизнь и собственность людей висела на клочке бумаги. Ничего удивительного, что они сорвались.
Тут Лейка ударила хвостом об книгу:
— Слушай! А у твоего папы лежит бумажный журнал на видном месте. И когда приходят гости, они листают его!
Илона хмыкнула:
— Ну я тебе не сказала. Бумажные журналы, подарочные издания и инструкции для очень дорогих вещей — это признак роскоши. Поэтому журнал лежит на видном месте.
— А книги в подвале! — насмешливо добавила Лейка.
Илона будто не заметила её смешка:
— Но всё равно на этих журналах и инструкциях нечем писать. Потому что письменные принадлежности законно не продаются даже как предмет роскоши.
— А профессор-то будь здоров, матёрый преступник, — хихикнула Лейка. — Я видела у него целый набор ручек и карандашей.
— Ты не должна была всего этого знать, — вздохнула Илона.
Лейка принялась по слогам читать названия книг:
— «Неопла-то-низм и ма-нихейство», «Материализм и э...э...эмпириокри-тицизм», все слова непонятные, и почему-то всё не в алфавитном порядке.
— Папа перенёс эти книги и говорил, что некогда было разбираться. Он даже не всё прочитал. Он сказал, что хранит книги, в которых ценные мысли, и такие, с которыми нужно спорить, потому что ошибки также важны для истории, но часть ещё непрочитанных, ему недавно принесли товарищи...
Илона говорила, а Лейка продолжала рассматривать корешки, наклоняя голову, чтобы удобнее было читать сверху вниз, или снизу вверх. Правда, тогда становилось неудобно самой голове и ещё шее. Сама Лейка не понимала, зачем вообще читать книги, с которыми нужно спорить. И тут её внимание привлекло название, которое она больше всего смогла понять: «Александр Блок. Полное собрание сочинений».
Лейка открыла книгу и некоторое время принюхивалась:
— Смотри-ка! Он тоже чем-то отравился!
Лейка стала бубнить, пытаясь прочитать и понять, по несколько раз повторяя обрывки строчек:
— «Так влагой оглушён...», «Очи синие цветут на дальнем берегу...». Илона, он очень сильно отравился! И по-моему, даже полетел и всё видел сверху! Вот: «Вдали над пылью переулочной».
Но Илона её не слушала. Она всё это время читала какие-то бумаги из папки.
Когда Лейка в очередной раз окликнула её, Илона положила папку на место, а листок спрятала в карман.
— Что ты спрятала?
— Свою детскую фотографию, где у меня всё лицо в торте. Не знаю почему, но взрослых это умилило.
— Покажи!
— Нет, она не нравится мне! Я её взяла, чтобы уничтожить.
Лейка топнула:
— Положи на место! Иначе поймут, что мы здесь были!
Потом она подошла к Илоне:
— Илона, ты же всегда говоришь, что я тебе как сестра. Я же не буду смеяться. Я однажды тоже испачкалась тортом, вся шёрстка слишком липкая, ничего приятного.
— Если бы ты вела себя как сестра, ты бы не хотела, чтобы мне было неприятно.
— А почему тебе неприятно из-за такой ерунды?
— А если это ерунда, то чего ты пристала?
Лейка, не найдя, что ответить, воскликнула:
— Тогда я буду летать!
Лейка взлетела и, не рассчитав, ударилась о потолок. Хотя ей, как ни странно, не было ни чуточку больно, она решила состроить страдальческую гримасу.
— Бедная Леечка! — Илона приблизилась к ней и погладила, обняв. В это время Лейка неожиданно для самой себя, запустила лапу в её карман, вытащила смятый листок и резко отлетела к противоположной стенке.
Листок действительно оказался фотографией. На ней были изображены мужчина, похожий на профессора, женщина, похожая на Илону, и младенец.
И тут Лейка поняла, что мужчина и есть профессор только моложе, а женщина и есть Илона, только старше. А вот кто есть младенец, она не поняла.
— И ничем ты не испачкана, только без кресла и ты старше. Как это ты потом так помолодела? От лекарств что ли? А чего профессор не помолодел?
Тут она увидела, что у Илоны на глазах показались слёзы.
— Илона, что с тобой? Ты так обиделась? Да ты и тогда и сейчас ничего, не расстраивайся.
— Это моя мама, — сказала Илона, сдержав рыданье.
Лейка, сама того не замечая, опустилась на землю как осенний лист:
— Ты помнишь её?
— Немного помню.
Лейка подошла к ней и вернула фотографию.
— Илоночка, там откуда ты её взяла, есть ещё другие фотографии? Может там есть фотографии и моих родителей? Я их совсем не помню, но и не переживаю, мне хватает поучений твоего папы, а если бы ещё двоих родителей... Хотя может мои родители бы мне понравились... и тебе.
Илона подковыляла к шкафу и вытащила из него папку, которая оказалась полна фотографий.
На первых снимках был профессор в возрасте чуть постарше чем Илона сейчас. Возможно в выпускном классе в окружении таких же строгих юношей.
— А чего это они все вырядились и вытаращились? — спросила Лейка.
— Нет, они оделись в парадную форму и сделали соответствующее выражение лица для торжественного выпускного мероприятия.
Следующие несколько десятков снимков были все похожи один на другой. Профессор, уже молодой человек в каких-то помещениях за столом с компьютерами и непонятной техникой. Вокруг снова молодые люди. На каких-то снимках он снова «таращился». Затем профессор стал похож на того с семейной фотографии, и на снимках появилась мать Илоны, а затем тот самый младенец. Дальше опять «торжественные мероприятия».
Потом содержание фотографий резко изменилось, на одном из снимков была изображена большая поляна. Посередине поляны возвышалось каменное сооружение, чем-то похожее на памятники архитектуры древних людей, но гораздо более внушительное, и камни были не просто навалены друг на друга, а как бы сплавлены. Серая поверхность сооружения вся была испещрена надписями и рисунками. Но разобрать их было невозможно. Лейка приоткрыла рот:
— А ведь я видела такое, может быть даже и не во сне.
— Когда увидишь ещё раз такое во сне, приблизься, чтобы прочитать надписи, — сказала Илона. Лейка внимательно посмотрела на Илону, чтобы понять, шутит та или нет.
Но приближать надписи не пришлось, так как на следующем снимке один из камней был сфотографирован крупным планом и надпись была видна.
— Я не могу этого прочитать.
— Может быть ты научишься. Ты же научилась летать.
— Я ничему не училась, я просто полетела.
— Значит однажды ты просто прочитаешь эту надпись.
На следующем снимке был представлен рисунок. Два существа, с одной стороны не похожие на Лейку, несомненно другого вида, но в то же время у них с Лейкой было много общего. Илона не могла понять, чего именно. Илона с Лейкой знали, что существа с Родины Лейки только внешне напоминают известные людям виды млекопитающих. Ведь на самом деле Лейка не является увеличенной шиншиллой, ни родственницей существовавших на Земле шиншилл и даже не произошла от общего с ними предка. Сама Лейка с удовольствием называла себя шиншиллой, когда говорила по-человечески, но знала, что кроме некоторого внешнего сходства имеет мало общего с теми существами, которых так называли люди.
Лейка с Илоной сильно склонились над изображением. По стилю оно было похоже на человеческие наскальные рисунки, но здесь художник уделил больше внимания деталям, хотя и неумело. Одно существо благоговейно склонилось перед другим, протягивая ему цветок обеими лапами. Второе существо стояло, вытянувшись столбиком, и смотрело вверх на маленькое пятнышко, очень неуклюже изображающее светлячка.
— Смотри, светлячок — такой как вчера!
— Похож, но не такой красивый! — сказала Лейка и взяла следующую фотографию, на которой была запечатлена роспись с теми же существами. Одно по-прежнему было с цветком. Но на этот раз держало его над собой в вытянутых лапах, а второе существо парило в воздухе. Рисунок окаймляла надпись.
— Смотри, летает как ты! — воскликнула Илона.
— Но цветка мне за это никто не дарит...
Наверху раздался шум и звон разбитого стекла.
Илона задрожала всем телом:
— Это Стражники Разума! — чуть ли не теряя сознания, прошептала она.
Лейка взлетела к потолку.
— Прячься здесь, а я полечу на разведку.
Илона, оставшаяся в подвале, в полузабытье от ужаса, услышала новый грохот.
И вдруг крики Лейки:
— Проклятье! Проклятье! — кричала Лейка. — Убью!
Илона подумала, что Лейка вступила в смертный бой, хотя, когда-то Лейка после просмотра какого-то фильма, сказала, что драться с более сильными надо молча, потому что кричать и угрожать им — это глупость и унижение себя.
Тут раздалось:
— Ах ты мерзкая кошка! Что ты наделала! Ведь профессор подумает на меня, хотя я, конечно, не боюсь.
Илона услышала надрывное мяуканье, и очнувшись, что есть силы заковыляла к выходу из подвала.
Выбравшись из подвала, она увидела следующую картину. Кошка Маркиза стояла на шкафу, выгнув спину дугой и неприязненно вздыбив шерсть. Лейка грозно парила перед ней. Увидев Илону, Лейка объяснила:
— Пришлось посадить её на шкаф, чтобы она не перебила всю посуду. Уже успела начудачить на кухне, простись со своим любимым чайничком и кувшином для воды. Я уверена, что она это сделала назло.
Илона всплеснула руками:
— Бедная моя кошечка!
— Я думала, ты скажешь «бедный чайничек», — проворчала Лейка.
— Как ты не понимаешь! Она это сделала от стресса. Все исчезли в подвале, а её с собой не взяли. Она наверняка испугалась и расстроилась.
Илона села и протянула руки:
— Давай её сюда!
Лейка брезгливо передала Илоне кошку и отправилась мыть лапы.
— Бедная кошечка, — приговаривала Илона, поглаживая чёрную шелковистую спинку. Маркиза начала яростно вылизывать себя шершавым языком, как делала всегда после ссор с Лейкой.
— Она тоже яростно моется после тебя! — крикнула Илона.
Вместо ответа послышался голос Лейки:
— Может склеим чайничек?
— Папа склеит...
Раздался звонок в дверь. Илона в комнате и Лейка на кухне замерли.
Читать третью часть