Меня тут попросили продолжать писать про Со. Да, я могу, так как он даёт большую пищу для размышлений, невзирая на то, что он же является топливом для моего раздражения. Но тем не менее, надо пытаться его понять, так как образ, созданный Джунги - сложен и прекрасен и вполне может быть записан в нетленку. Сегодня попробую изложить свое понимание человечской ошибки Со, обернувшейся драмой, трагедией и последующей внутреннеей опустошенностью. Почему все так случилось?
Конечно, дело не в великой любви. Я в этом убеждена. Великая любовь не заканчивается за полгода разбитием горшков. Великая любовь тлеет, и никому, в сущности, не видна...но сегодня не об этом. Сегодня про Со, который виртуозно загнал себя в ловушку собственного мифа. Дальше - сплошная психология.
Со характерен своей упёртостью. Не той, что рождается из глухого упрямства, а той, что исходит из глубокой внутренней убеждённости в своей правоте. У Со если решение принято, оно должно быть прожито до конца. Так у него получается, на мой взгляд, с Су. Он выбрал женщину, и этот выбор превратил в нечто неизменное, почти сакральное. Для него верность - не чувство, а структура. Не какой-то там романтический порыв, а целая система координат. В диалогах Со, там где он говорит, что не видит разницы между любовью и дружбой, это лучше всего отражено. Со даже не понимает, что такое любовь и дружба. У него есть одно понятие - мой человек. И вокруг него он и выстраивает свою философию. Су стала его женщиной не потому, что он полюбил, а потому, что так сложился порядок вещей, и этот порядок он закрепил в себе как закон.
Но Су так и не удалось по-настоящему сблизиться с Со, несмотря на короткое время, проведённое в его спальне. Не потому, что он был холоден и много времени проводил в тронном зале, а потому что их души говорили на разных языках. У Со и Су несопоставимые темпераменты, несопоставимый интеллект и разное понятийное поле. Для Су любое проявление воли - это вспышка тирании, любое стратегическое действие - произвол. Она постоянно судит его. Практически в каждой серии. На одно слово поддержки, три слова осуждения. И судит Су, исходя из бытовой морали, в которой честолюбие - грех, а сила - крайне подозрительна.
Сейчас будет небольшой оффтоп, но он по делу. У музы Маяковского, Лили Брик, мелкой, блеклой, но склонной к изощренным манипуляциям, женщине, было такое воспоминание о ее отношениях с поэтом: «Володя, не просто влюбился в меня, он на меня напал». Все время ловлю себя на мысли, что Су, по сути, думает о Со в таких же понятиях (дамского романа). Влюбился, напал, преследовал. Лиля этими словами, том числе, подчёркивала пленительный контраст между большим (гениальным) и мягким (умиротворяющим), намекая на свою великую роль утешительнцы гения.
У Су на такую красивую антитезу ума, конечно, не хватило. Она себя не в утешительнцы определила, а мироспасительности. Ее сознание, охарактеризовало Со как романтического преследователя. С одной стороны, ей это очень льстило, с другой, она едва ли различила внутренний закон мужчины, движимого идеей. Она приняла поведение Со за банальное желание обладать и восприняла его натиск как страсть, не разобрав, что в нём нет безудержности.
Между тем повторюсь. В Со есть только выбор, сделанный раз и навсегда. Он упертый осёл в этом смысле.
Мы то с вами лучше других знаем, что Со не дикарь. Он не нападает, а решает. Это огромная разница, и именно она определяет провальность и ошибочность этих отношений. Когда он однажды, в пору внутреннего разлома, увидел в Су руку, спасшую его от самого себя, он перепутал спасение с любовью. Су не собиралась его спасать, но случай, благосклонный к наивным, сделал её свидетельницей его слабости, и с того момента в голове Со сложился образ женщины, “понявшей” его. Я долго думала, почему Со переклинило именно в моменте со шрамом? Ведь именно в тот момент, он принял решение, что Су - “его человек”.
Да, именно здесь - в эпизоде со шрамом и застрял ржавый ключ к пониманию всей драмы Ван Со. Это не просто троп о травме и принятии. Это момент сакрального выбора, точка, где личное и политическое, физическое и метафизическое слились в одно. Для Со шрам - не уродство, а судьба. Он жил с ним не как с изъяном, а как с меткой избранности, только избранности жестокой, проклятой. В обществе, где лицо короля - это лик страны, где внешность равна благословению, его шрам был печатью инакомыслия, вызовом богам и людям. Толпа видела в нём чудовище. И, как всякая толпа, искала в этом чудовище объяснение собственным страхам. Если урожай плох - виноват тот, кто родился с меткой. Со принял этот закон толпы, не потому что поверил в него, а потому что понимал, что управлять этой ситуацией можно только, став частью её логики. Он нес в себе эту метку как щит.
И вот Су, девушка, которая ни в богов, ни в ритуалы, ни в старые знаки не верила, но инстинктивно сделала то, что для него стало откровением - закрасила шрам. Она не сняла с него боль, не исцелила. Она просто закрыла от мира его “вину". Для Со этот жест стал знаком, что боги прощают. И неважно, что она не имела в виду ничего подобного. Он увидел в ней медиатора между собой и небом. Не женщину, а символ.
В ту секунду он, не осознавая, сложил простую, как уравнение, формулу: если она скрыла мой шрам - она дала мне право быть увиденным. Если народ считал, что шрам - это гнев неба, значит, тот, кто этот шрам скрыл, — союзник неба. Су не понимала этого, но для него она буквально стала участницей ритуала очищения.
И вот здесь вот начинается ошибка Со. Он экстраполировал свой личный, глубоко внутренний, миф на живого человека.
Никогда так не делайте. Ибо огребете и останетесь виноватым со всех сторон.
Су, конечно, не могла не воспользоваться этой властью, властью быть “единственной, кто понял”. Но правда к том, что её участие было случайностью, актом мимолётного сострадания, не откровением. А для Со это был поворот судьбы, где он впервые почувствовал себя не изгнанником, а избранным.
Парадокс в том, что в тот момент, когда Су закрашивала его шрам, она не исцеляла его - она отрезала его от прежнего страха. Но вместе со страхом исчезла и часть его внутренней осторожности. Он впервые поверил, что может быть принят. Именно поэтому он навсегда запомнил этот жест - не как милосердие или просто помощь, а как инициацию.
Сонгак, дождь, толпа, страх, шрам, небо - всё это сложилось для него в новую систему координат, в которой он наконец смог действовать без стыда. И благодарность Су за это была не чувством, а целой клятвой. Конечно, такой человек как Со не мог её не возвысить. Он не мог её не выбрать. В его внутренней логике всё было безупречно - она дала ему лик короля - значит, она его женщина. С этого момента Со уже не видел Су как человека. Он видел в ней миф. И потому, когда этот миф рухнул, вместе с верой, что можно быть понятым, не теряя себя, - обрушился и сам Со.
Су ничего не понимала. Она просто оказалась рядом и считала, что должна быть рядом, потому что “принц/король переполнен страстью”. Но не страсть двигала Со. Для системного человека, который мыслит связями, совпадениями, линиями причин и следствий, этого оказалось достаточно, чтобы возвысить её до ранга необходимости. В его логике всё должно было сойтись - слабость, благодарность, близость, вера в чистоту - и образ идеальной женщины, которую можно поставить рядом с собой, как опору, а не как зеркало.
Когда эта конструкция начала разваливаться, Со сопротивлялся - не из-за любви, а из-за когнитивного ужаса перед тем, что его тщательно собранный порядок оказался иллюзией. Су не просто не поняла его она не смогла принять его масштаб. Она искала в нём мужчину, который вытирает слёзы, а нашла того, кто осушает болто старых порядков. И это пугало её. Су призывала Со к человечности, не понимая, что она заложена в его ясном уме, в способности держать хаос под контролем, а не в готовности быть тряпкой у ее ног.
Возможно, это и есть их главная несовместимость - она хотела видеть того, “кто напал”, а он хотел смысла. Ошибка Со не в том, что он выбрал “не ту”. Ошибка в том, что он спутал свою благодарность за спасение с любовью, а временное тепло - с судьбой. Он сделал из случайного совпадения внутреннюю догму. И как человек системы, он не мог от неё отказаться, не разрушив самого себя.
Но в жизни каждому даётся шанс прожить свою ошибку до конца - чтобы из неё выросло не раскаяние, а понимание. Таким шансом (вы конечно можете со мной не согласиться), для Со стала Енхва.
Почему я на этом настаиваю? Потому что я прошла много всяких драм, и знаю, что из них можно извлекать уроки и составлять правила. И самый неправильный вывод, который можно сделать из драмы и трагедии - так это то, что они вечны. Как бы Со не рыдал над урной и не клялся найти Су в других мирах, в своём мире он оставался все тчем же рациональным и рачительным Со, жаждущим порядка.
А Енхва неслучайно именно - жена. Она не миф, не ангел и не утешительница. Она - другая сила, равная его собственной. Она не говорит ему - “будь мягче”, она говорит - “будь тем, кто ты есть”. В ней нет (по всей видимости) некоторой легкости и воздушности Су, зато есть ясность, дисциплина, а главное - умение выдерживать темноту самого Со и не раствориться в ней.
С ней Со не чувствует себя избранным , но как минимум он чувствует себя увиденным и услышанным. Она не ослеплена им, а видит его целиком - с его жестокостью, гордостью, гениальностью и страхом.
Истина, к которой он идёт, проста и горька: он рождён быть королём, и это - его путь, его наказание и его бессмертие. Су была его юностью - непонимающей, тревожной, полупрозрачной, как воспоминание. Енхва — его зрелость, его равновесие и его след.
Он будет сопротивляться ей до конца, потому что любовь для него всегда была угрозой порядку. Но однажды, когда этот порядок рассыплется в прах, и дыхание остановится, он осознает, что она - единственная, кто прошёл с ним путь. И тогда перед ним встанет старый вопрос, который не имеет ответа. Что важнее? Ошибка, давшая жизнь первому чувству, или путь, который ты прошёл, прежде чем обратиться в пыль?
Напомню, что про одиночество и вечную любовь Со я размышляла ещё вот здесь. Почему эта тема меня так волнует? Ну, видимо потому что "вечная любовь" - это неизменно побеждающий литературный троп. А я литературоцентрична😁