Она вышивала по ночам, а днем прятала деньги в картонную коробку из-под чая.
Это был ритуал: глухая ночь за окном, тусклый свет настольной лампы, выхватывающий из тьмы только пяльцы и усталые пальцы. Стежок, петля. В тишине рождались причудливые цветы и птицы на бархате — заказы для незнакомых женщин, ценящих красоту. Алиса чувствовала себя алхимиком, превращавшим тишину и терпение в хрустящие купюры.
Коробка из-под «Принцессы Нури» была ее сейфом и тайной крепостью. В этот картонный тайник, все еще слабо пахнувший индийским чаем, она опускала свернутые трубочкой деньги. Сначала стыдливо, будто делала что-то плохое. Потом — с растущим чувством спокойной силы. Это были ее личные деньги. Заработанные своим трудом. О которых никто не знал.
Особенно Стас.
Стас последние полгода сидел без работы. «Кризис», «дураки кругом», «нужны связи» — фразы, которые стали звуковым фоном их жизни. Он смотрел сериалы, ходил встречаться с бывшими однокурсниками и… раздавал обещания: новую шубу матери, Инессе Петровне; денежную помощь другу детства; жене — что «вот-вот все наладится».
Алиса молча вела хозяйство на свою скромную зарплату бухгалтера. Молча выслушивала претензии свекрови по поводу ее сына, сидящего без дела. Молча отдавала последнее, чтобы его кошелек не был пуст. Она привыкла. Почти.
В тот вечер пахло жареной картошкой и напряжением. Стас ходил по кухне, как тигр в клетке.
— Инга Петровна звонила, — бросил он, глядя в окно. — Ее машина опять сломалась. Ремонт — деньги на ветер. Нужна новая. Небольшая, для дачи.
Алиса, стоя у раковины, лишь кивнула, продолжая мыть тарелку. Вода была почти ледяной.
— Я сказал, что решим вопрос, — голос Стаса стал громче, требовательнее. — Премия же тебе должна была подойти? Квартальная.
Вот оно. Сердце Алисы рухнуло и замерло где-то в районе желудка.
— Премии не было, Стас. Я тебе говорила.
— Ну не может этого быть! — он резко развернулся к ней. — Ты что, совсем охамела?! Я видел, как ты ночами со своими тряпками возишься! Копишь! Держишь меня на голодном пайке, как нищего! Ты что, думаешь, я не знаю, что ты эти деньги для матери приберегла?! Приберегла на колымагу, а мне в даже долг не даешь?!
Он подошел вплотную. От него пахло дешевым пивом и злостью. Его пальцы, как клещи, впились ей в плечо.
— Значит, на машину для мамаши деньги есть, а на меня — нет?!
Она отстранилась. Медленно. Ее плечо горело. Но внутри что-то щелкнуло. Окончательно. Острая игла проткнула последний пузырь терпения.
Она посмотрела ему прямо в глаза. Не опустила взгляд. Впервые за долгие годы.
— Да, — тихо сказала Алиса. — У меня есть деньги. Вот они. Забери их, это все, что у тебя останется.
Она видела, как его лицо исказилось от изумления, переходящего в ярость. Он не понял. Не успел. Она прошла мимо него, словно его не существовало, подошла к шкафу и достала ту самую коробку из-под чая.
И молча, не глядя, вытряхнула содержимое ему под ноги.
На линолеум, на его дорогие кожаные ботинки, посыпались деньги. Не мелочь, а плотные, хрустящие пятитысячные купюры. Десятки их. Они падали бесшумно и неумолимо, как осенние листья.
Стас замер. Его рот был открыт. Он смотрел то на деньги, то на нее, не в силах произнести ни слова.
А в тишине звенела только одна фраза: «У тебя деньги на машину для мамаши есть, а на меня нет?!»
Но теперь эти слова висели в воздухе жалким, никчемным эхом.
Тишину разорвал резкий, требовательный звонок в дверь.
Они замерли, словно два актера, застигнутые вспышкой света в самый неудачный момент спектакля. Стас, согнувшийся над разбросанными деньгами. Алиса, стоящая над ним с пустой коробкой в руке, как богиня возмездия, низвергнувшая свой гнев.
Звонок повторился — настойчивее, властнее.
Стас метнул на Алису взгляд, полный немой ярости, и, отшвырнув ногой несколько купюр, тяжело побрел открывать.
В проеме, как призрак всех их семейных кошмаров, стояла Инга Петровна — в дорогом кашемировом пальто, с сумочкой из крокодиловой кожи. Ее глаза, холодные и оценивающие, скользнули по сгорбленной фигуре сына, а затем упали на Алису и на денежный хаос на полу.
— Что здесь происходит? — ее голос прозвучал тихо, но в нем была сталь. Она шагнула внутрь, не снимая туфель. — Стас? Почему ты на корточках, как бомж?
— Она... Она... — Стас, заплетаясь, пытался подняться, указывая пальцем на Алису. — Деньги какие-то прятала! Ворует, наверное!
Инга Петровна медленно обвела взглядом комнату. И вдруг ее внимание зацепилось не за деньги. Не за сына. Не за невестку.
Оно прилипло к бархатному полотну, брошенному на столе, — к тем самым вышитым птицам и цветам, что рождались в бессонные ночи. К работе Алисы.
Свекровь сделала шаг. Еще один. Ее надменное лицо вдруг исказилось гримасой неподдельного изумления.
— Постой... — она прошептала, забыв обо всем на свете. Она подошла к столу, достала из сумочки очки в тонкой оправе, надела их и склонилась над вышивкой, почти в благоговейном порыве. — Это... Это твоя работа?
Алиса молча кивнула. Горло сдавил спазм, и Алиса ждала насмешек, оскорблений.
Но вместо этого Инга Петровна выдохнула так, будто увидела чудо.
— Не может быть... «Alis»... Это же ты?
От этих слов в квартире повисла абсолютная, звенящая тишина. Даже Стас перестал копошиться на полу.
— Что... что ты имеешь в виду, мама? — пробормотал он.
— Молчи! — отрезала она, не глядя на него. Ее пальцы, с длинным маникюром, почтительно, не прикасаясь, повели над бархатом. — Полгода я слежу за этим аккаунтом. Покупала две работы через аукцион. Безумно дорого. Я думала, это какая-то известная мастерица из Питера... А это... это ты.
Она повернулась к Алисе. В ее глазах горел совершенно новый огонь — не презрения, а жадного, живого интереса.
— Ты... — она качнула головой, будто отгоняя муху. — Ты что, совсем охамела?! — прошипела она. Но на этот раз это был уже не упрек, а восхищение. — Такое дарование... и прячешь его здесь? В этой... конуре?
Она резко обернулась к сыну, который так и не поднялся с колен.
— А ты! — ее голос снова стал ледяным и острым, как скальпель. — Ты ползаешь тут по полу за жалкими копейками, когда у тебя под носом... — она снова махнула рукой в сторону вышивки, не находя слов. — Это же будущая выставка в «МоМА»! Это миллионы, идиот!
Стас посмотрел на мать, потом на жену. Его лицо было маской полного, абсолютного поражения. Его главный союзник, его опора и судья, только что перешла на сторону врага. И этот враг оказался не слабой жертвой, а титаном, которого он просто не смог разглядеть.
Алиса медленно опустила коробку. Она выпрямила спину. И впервые за многие годы ее губы тронула едва заметная, спокойная улыбка. Война была еще не окончена. Но самый важный бастион пал. Читать продолжение>>