— Нет, ты не поняла, Ирочка. Главное оружие — это терпение. Мужчина, как крепость: его можно взять штурмом, а можно долгой, изнурительной осадой. Штурм — это шумно и ненадёжно, остаются руины. А вот осада... Осада — это искусство. Ты просто перекрываешь ему кислород, отрезаешь пути к отступлению, и однажды он сам, изголодавшийся по покою и пониманию, откроет тебе ворота.
Светлана Захаровна говорила тихо, почти убаюкивающе, помешивая серебряной ложечкой чай в фарфоровой чашке. Они сидели в её гостиной, наполненной запахом дорогих духов и отголосками былой власти. Напротив неё, в кресле, сидела Ирина — новая бортпроводница из экипажа Виктора. Идеальная осанка, гладко уложенные волосы, взгляд, полный почти дочернего обожания.
А начиналось всё по-другому и начало этой истории здесь >>>
— Но он любит её, Светлана Захаровна. После того скандала с квартирой он словно заново в неё влюбился. Смотрит на неё, как мартовский кот.
— Глупости. Это не любовь, а чувство вины, смешанное с удивлением. Он увидел в ней не тихую мышку, а женщину с зубами, и это его напугало и заинтриговало одновременно. Но интрига проходит, а быт остаётся. И этот быт я им устрою. Твоя задача, девочка, — быть рядом. Быть понимающей. Быть той, с кем легко. Не спорить, не требовать, а слушать. Лётчикам, знаешь ли, после рейса нужна тихая гавань, а не разбор полётов на кухне. Юля этого так и не поняла. Она — эмоция. А ты будешь — покой. Поняла?
Ирина кивнула, и в её глазах блеснул холодный, расчётливый огонёк. Она поняла всё.
Прошло полгода. Скандал с квартирой, казалось, канул в лету, оставив после себя лишь трещину на кафельном полу, которую Виктор так и не удосужился заменить. Но трещина пошла дальше — по их отношениям. Она была невидимой, но оба её чувствовали. Виктор стал более молчаливым, задумчивым. Он простил Юлю, но что-то внутри него надломилось. Доверие, однажды подорванное, похоже на чашку, которую склеили: водой пользоваться можно, но рисунок уже никогда не будет целым.
Юля, в свою очередь, изменилась ещё больше. Она перестала бояться. Та ночь освободила её от многолетнего страха перед свекровью. Она стала спокойнее, увереннее, но вместе с тем и более отстранённой. Она больше не пыталась угодить, не искала одобрения в глазах мужа. Она просто жила, воспитывала Мишу, создавала уют. Но из их отношений ушла та лёгкость, та безусловная нежность, которая была раньше.
Виктор начал всё чаще летать с Ириной. Он говорил Юле, что это случайность, просто так ставят расписание. Ирина была само совершенство. Она никогда не жаловалась, всегда встречала его в аэропорту с улыбкой, приносила в кабину пилотов домашние сэндвичи, завёрнутые в пергамент. Она говорила о книгах, которые читала, о фильмах, которые смотрела, и всегда с таким интересом слушала его рассказы о работе, словно он был не просто пилотом, а покорителем космоса. На её фоне Юля, с её разговорами о протёкшем кране, утреннике Миши и растущих ценах, казалась приземлённой и скучной.
Светлана Захаровна, после того как сын выставил её за дверь, затаилась. А через месяц у неё случился «сердечный приступ». Скорая, больница, испуганный Виктор, который мчался к ней, забыв обо всём на свете. Врач развёл руками: «Возраст, нервы... нужен покой и постоянный уход». И вот уже Светлана Захаровна, бледная и слабая, сидит в его с Юлей гостиной, укутанная в плед. Юля ухаживала за ней, носила бульоны, мерила давление. Свекровь принимала уход как должное, но смотрела на невестку с тихой, торжествующей ненавистью. Осада началась.
Она не устраивала скандалов. Она действовала тоньше.
— Юлечка, деточка, не надо так много масла в кашу, Виктору вредно, у него холестерин. Ирочка вот научилась готовить на пару, специально для него, — говорила она за завтраком.
— Витюша, ты помнишь, как мы с твоим отцом летали в Гагры? Ты был совсем маленький... — и начинался долгий рассказ о прошлом, в котором Юле не было места.
Она постоянно упоминала Ирину. «Звонила Ирочка, беспокоилась о моём здоровье. Золотая девочка, а не ребёнок». «Ирочка привезла мне такие редкие таблетки из Германии. Вся Москва за ними гоняется, а она нашла». «У Ирочки отец — профессор в МГУ. Сразу видно — порода, интеллигенция».
Виктор сначала морщился, просил мать прекратить. Но капля камень точит. Постепенно образ Ирины, такой правильной, заботливой и «из хорошей семьи», начал вытеснять образ его собственной жены, которая вечно чем-то недовольна и у которой за плечами «секреты».
А потом у Юли заболела мама. Серьёзно. Нужно было ехать в её родной город, помочь с операцией, с восстановлением.
— Витя, я должна поехать. Хотя бы на месяц.
— Конечно, поезжай. А как же Миша?
— Я возьму его с собой. Маме будет радость, да и мне спокойнее.
— А моя мама?
— Светлана Захаровна уже почти здорова. Вы справитесь, — твёрдо сказала Юля. В её голосе не было просьбы, только констатация факта.
Она собрала вещи, поцеловала мужа и уехала, оставив его наедине с матерью. Это была её роковая ошибка.
Неделю спустя, когда Виктор вернулся из очередного рейса, уставший и голодный, его ждал сюрприз. В квартире пахло не привычным борщом, а чем-то изысканным — запечённой рыбой с розмарином. На кухне за накрытым столом сидела его мать и... Ирина. Она была в простом домашнем платье, волосы собраны в пучок. Она выглядела так, словно всю жизнь жила здесь.
— О, Витенька, а мы тебя ждём! — проворковала Светлана Захаровна. — Ирочка пришла меня проведать, да и решила ужин приготовить, чтобы ты не голодал. Садись, сынок.
Виктор почувствовал укол совести, но голод и усталость взяли своё. Он сел за стол. Они ужинали, разговаривали. Ирина рассказывала смешные истории из рейсов, Светлана Захаровна поддакивала. Было легко и спокойно. Впервые за долгое время он почувствовал себя дома... не дома у Юли, а дома у мамы, как в детстве.
Ирина стала приходить всё чаще. Сначала — «проведать больную», потом — «помочь с уборкой», «приготовить ужин». Она делала это так естественно и ненавязчиво, что Виктор не видел в этом ничего плохого. Он убеждал себя, что это просто дружеская помощь.
Мама Юли восстанавливалась медленнее, чем ожидалось. Месяц превратился в полтора. Юля звонила каждый день, но разговоры становились всё короче и формальнее. Она чувствовала холод в голосе мужа, но списывала это на усталость.
Она решила сделать ему сюрприз. Маме стало лучше, и Юля, купив билет на ночной поезд, поехала домой на неделю раньше срока, никому не сказав.
Она вошла в квартиру своим ключом поздно вечером. Миша спал у неё на руках. В прихожей горел свет, из гостиной доносились голоса и смех. Сердце Юли тревожно сжалось.
Она тихо прошла в гостиную и замерла на пороге. За её столом, на её месте, сидела Ирина. Рядом — Виктор. Во главе стола, как королева, восседала Светлана Захаровна. На столе стояла бутылка вина, остатки ужина. Они втроём выглядели как идеальная семья с рекламного плаката.
Они её не сразу заметили.
— ...и тогда я ему говорю: «Вы либо пристегните ремень, либо я вас сама пристегну к креслу, но уже наручниками!» — смеялась Ирина.
Виктор смотрел на неё с восхищением.
— Ты у меня боевая, — сказал он, и его рука легла на её руку, лежавшую на столе.
В этот момент Светлана Захаровна подняла глаза и увидела Юлю. Её лицо не выразило ни удивления, ни смущения. Только холодное торжество.
— О, Юля. А ты рано. Мы тебя не ждали.
Виктор обернулся. Его лицо застыло, он отдёрнул руку, как от огня. Ирина смущённо улыбнулась и встала.
Тишина была оглушительной. Спящий Миша что-то пробормотал во сне и прижался к матери теснее. Этот тихий детский лепет был единственным живым звуком в мёртвой комнате.
Юля ожидала чего угодно: криков, оправданий, слёз. Но вместо этого она услышала спокойный, ядовитый голос свекрови.
— Не делай трагедию, Юля. Ничего страшного не произошло. Люди ужинают. Сядь, выпей с нами чаю. Ира хотя бы из приличной семьи.
Эта фраза стала последней каплей. Она не была оскорблением. Она была приговором. Приговором ей, её происхождению, её любви, её семье. В этот момент Юля поняла, что бороться за этого мужчину, за эту семью — бесполезно. Её уже списали со счетов.
Она посмотрела на мужа. Он молчал, опустив глаза. Он не защитил её. Не сказал ни слова.
И тогда слёзы, которые уже стояли в горле, высохли. Вместо них пришла ледяная, звенящая ярость. Но она не выплеснула её. Она превратила её в стальной стержень внутри себя.
— Ты права, Светлана Захаровна, — тихо, но отчётливо сказала она. — Никакой трагедии. Просто ужин. Спокойной ночи.
Она развернулась и, не глядя больше ни на кого, ушла в спальню, плотно закрыв за собой дверь. Она уложила Мишу в кроватку, поцеловала его в тёплую макушку. Она не плакала. Слёзы — это для тех, кто ещё на что-то надеется. Она же в эту ночь умерла и родилась заново.
Она слышала, как в гостиной начались перешёптывания, как хлопнула входная дверь — ушла Ирина. Потом в спальню попытался войти Виктор. Дверь была заперта на щеколду.
— Юля, открой. Давай поговорим. Это не то, что ты подумала.
— Уходи, — её голос был ровным и безжизненным.
— Юля, я...
— Я сказала, уходи! Иди поговори со своей мамой. Она тебе всё объяснит.
Он постоял ещё немного и ушёл. Юля села на кровать. В голове была абсолютная, кристальная ясность. Она не будет мстить, не будет устраивать сцен. Она просто уйдёт. Но уйдёт не жертвой, а победителем.
Всю ночь она не спала. Она сидела с ноутбуком и искала информацию. Как открыть свой бизнес? С чего начать? Она вспомнила свою старую мечту, которую похоронила под грузом семейных забот, — открыть маленькую кондитерскую. Она всегда пекла лучшие торты в мире. Бабушка научила её не только законам, но и искусству создания счастья из муки, сахара и любви.
Утром, когда Виктор ушёл на работу, даже не попытавшись снова поговорить, Юля позвонила риелтору.
— Здравствуйте. Я по поводу квартиры на Петроградке. Я хочу её продать. Срочно.
Через два месяца сделка была завершена. На её счёте лежала сумма, достаточная для начала новой жизни. Она сняла небольшую квартиру, нашла помещение под свою будущую кондитерскую. Всё это время она жила с Виктором и его матерью как тень. Она была вежлива, готовила еду, но не разговаривала. Она создала вокруг себя невидимую стену, пробить которую они не могли.
Однажды вечером она просто собрала свои и Мишины вещи.
— Мы уходим, — сказала она Виктору, который сидел перед телевизором. Светлана Захаровна вязала в кресле.
— Куда? К маме? — он даже не обернулся.
— Нет. Я подаю на развод.
Только тогда он посмотрел на неё. В её глазах не было ни боли, ни любви. Только пустота.
— Не глупи, Юля, — вмешалась свекровь. — Кому ты нужна с ребёнком? Поплачешь и вернёшься.
— Не дождётесь, — улыбнулась Юля. Это была страшная улыбка. — Что касается алиментов, Витя, можешь не беспокоиться. Я в них не нуждаюсь. Помогай сыну, если будет желание. Не будет — мы справимся. А на раздел имущества я не претендую. Мне ничего от вас не нужно. Прощайте.
И она ушла.
Прошёл год. Кондитерская «Юлин торт» стала одним из самых модных мест в городе. Люди записывались за месяц, чтобы заказать её фирменный «Медовик» с лавандовым кремом. Юля работала по 16 часов в сутки. Она похудела, коротко постриглась. Изменился её взгляд — в нём появилась деловая хватка и уверенность. Она научилась разбираться в налогах, общаться с поставщиками и управлять персоналом. Она вспомнила, что у неё, оказывается, есть не только диплом филолога, но и железный характер её бабушки.
Иногда она вспоминала тот разговор с юристом, пожилой умной женщиной, которая помогала ей с оформлением бизнеса.
— Вы можете быть ИП (индивидуальным предпринимателем) или открыть ООО (общество с ограниченной ответственностью), — объясняла она. — ИП — это проще и дешевле в регистрации и отчётности, но вы отвечаете по долгам всем своим имуществом. ООО — это сложнее, дороже, но ваша личная квартира, машина — они в безопасности. Ваша ответственность ограничена уставным капиталом. Учитывая ваш размах и риски, я бы советовала ООО. Это как построить стену между вашим домом и вашим полем боя.
Юля выбрала ООО. Она строила свою крепость.
Миша ходил в хороший частный садик. Юля купила в ипотеку небольшую, но уютную двухкомнатную квартиру в новом доме. Она была счастлива. Не тихим, домашним счастьем, к которому привыкла, а другим — шумным, трудным, но настоящим. Счастьем человека, который сам себя сделал.
Однажды вечером, когда она уже закрывала кондитерскую, на пороге появился Виктор. Он выглядел постаревшим. Дорогой костюм сидел на нём мешковато, в глазах была тоска.
— Здравствуй.
— Здравствуй, — спокойно ответила Юля, продолжая протирать витрину.
— Я... я слышал, у тебя всё хорошо.
— Да. У меня всё хорошо.
— Можно войти?
Она кивнула. Он сел за столик у окна.
— У тебя здесь... очень красиво.
— Спасибо. Я старалась.
Он долго молчал, собираясь с мыслями.
— Я ушёл от неё, — наконец сказал он.
— От мамы? — безразлично спросила Юля.
— От Ирины. Мы прожили полгода. Это был ад. Она оказалась... пустой. Красивая обёртка без конфеты. И мама... они вдвоём меня просто задушили. Контроль, упрёки, вечное недовольство. Я понял, каким был идиотом. Я потерял всё. Я потерял тебя и сына.
Он поднял на неё глаза, полные слёз. Настоящих, мужских, горьких слёз.
— Юля, я знаю, я не заслуживаю прощения. Я был слабаком, трусом. Я позволил матери разрушить нашу жизнь. Но я люблю тебя. Я всегда любил только тебя, просто понял это, когда стало слишком поздно. Я каждый день смотрю на фотографию Миши и умираю от тоски. Прошу тебя, дай мне шанс. Хотя бы один. Я всё исправлю. Я докажу.
В этот момент у Юли в груди что-то дрогнуло. Ей стало его жаль. Та самая жалость, которая губит женщин. Она посмотрела на его поникшие плечи, на его несчастное лицо. А потом она посмотрела на свои руки — в муке и сахарной пудре. Руки, которые создали всё это. И жалость ушла.
Она села напротив него.
— Витя, знаешь, чему научила меня эта история? Тому, что нельзя опускать руки. Бороться можно и нужно всегда. Но только бороться нужно за себя. Не за мужчину, не за семью, которую предали, а за себя. За своё право быть счастливой. Я боролась. И я победила.
Она сделала паузу, глядя ему прямо в глаза.
— Тот мужчина, которого я любила, никогда бы так со мной не поступил. А та женщина, которую ты оставил в той гостиной, — она умерла. Её больше нет. Перед тобой сидит совсем другой человек. И я не знаю, смогу ли я полюбить тебя снова. И не знаю, полюбишь ли ты меня — такую.
Он смотрел на неё, не в силах вымолвить ни слова.
— Я не говорю «нет», — продолжила она. — Но я и не говорю «да». Если ты хочешь быть в жизни своего сына — будь. Он скучает по тебе. Если ты хочешь попытаться вернуть меня... то тебе придётся начать с самого начала. С первого свидания. С букета ромашек. И доказывать каждый день, каждую минуту, что ты — тот мужчина, которому можно снова поверить. Это будет очень долгий путь, Витя. И я не обещаю, что в конце его мы будем вместе. А теперь мне пора. У меня завтра большой заказ.
Она встала, давая понять, что разговор окончен.
Он вышел из кондитерской и долго стоял на улице под дождём, глядя на светящиеся окна, за которыми осталась его сильная, чужая и такая желанная бывшая жена. Он всё понял. Осада только началась. Но на этот раз за стенами крепости стояла не испуганная жена, а женщина, которая знала себе цену.