Я стояла на кухне, помешивая в кастрюле куриный бульон для свекрови, Светланы Анатольевны. Воздух был густым от запаха вареной курицы и укропа, и этот запах, казалось, въелся в мою кожу, в волосы, в саму душу. Уже три месяца я жила в этом запахе, в этом ритме — утром приготовить еду, отвезти ей, убрать в квартире, почитать вслух, поменять постель и к вечеру, выжатая как лимон, вернуться домой.
Светлана Анатольевна сломала шейку бедра. Несчастный случай. Врачи сказали, что восстановление будет долгим, и вся семья дружно решила, что ухаживать за ней буду я, Настя. Почему я? Ну, у меня же «гибкий график», я работаю удаленно, копирайтером. Муж мой, Андрей, сын Светланы Анатольевны, работает в офисе с девяти до шести. Его брат Павел — тоже занятой человек, у него свой маленький бизнес. А жена Павла, Мариночка… О, Мариночка — это отдельная история. У Мариночки успешная карьера юриста, важные встречи и безупречный маникюр. Ей некогда возиться с бульонами и утками. Так что выбор пал на меня. Единогласно. Я даже не помню, чтобы меня кто-то спрашивал. Всё было представлено как само собой разумеющееся.
И я согласилась. Конечно, я согласилась. Я же хорошая жена, хорошая невестка. Я хотела, чтобы Андрей мной гордился. Хотела стать частью их семьи, по-настоящему своей. Мы были женаты всего два года, и мне так хотелось заслужить их любовь и уважение. Глупая, наивная девочка.
Телефон на столе завибрировал. Андрей.
— Привет, — его голос, как всегда, был немного уставшим. — Ты у мамы? Как она сегодня?
— Привет. Да, сейчас поеду к ней, вот, суп довариваю, — я приглушила огонь под кастрюлей. — Вроде ничего, вчера даже пыталась сама сесть в кровати.
— Это хорошо. Молодец. Мама тобой очень довольна.
Я слабо улыбнулась, хотя он и не мог этого видеть. Довольна? Вчера она трижды заставила меня перестилать простыню, потому что ей казалось, что на ней есть складки. А потом заявила, что чай я заварила слишком крепкий и от него у нее подскочит давление. Это называется «довольна»?
— Слушай, Насть, — продолжил Андрей, — у Марины сегодня день рождения, мы с Павлом и ребятами с работы хотим ее поздравить, посидим в ресторане вечером. Ты же не против?
— Конечно, нет, — ответила я автоматически. — Поздравь ее от меня.
— Отлично. Я тогда поздно буду. Не жди меня, ложись спать. Целую.
Короткие гудки. Он даже не спросил, как мои дела. Как прошел мой день. Он просто поставил перед фактом. А ведь я тоже хотела бы сходить в ресторан. Надеть красивое платье, которое уже полгода висит в шкафу. Улыбаться, смеяться, чувствовать себя живой. А не только функцией, машиной по уходу за его мамой.
Я тяжело вздохнула, перелила бульон в термос, собрала контейнеры с едой. Накинула старую куртку, которую было не жалко испачкать. Посмотрела на свое отражение в темном экране телефона. Уставшее лицо, потухшие глаза, собранные в небрежный пучок волосы. Где та веселая, сияющая Настя, в которую Андрей когда-то влюбился? Кажется, она осталась где-то там, в прошлой жизни, до этой бесконечной болезни свекрови.
В квартире Светланы Анатольевны пахло лекарствами и застоявшимся воздухом. Она лежала в кровати, подперев спину подушками, и смотрела телевизор.
— Опять куриный суп? — скривилась она, когда я стала раскладывать еду на прикроватном столике. — Я же говорила, что хочу гречневый.
— Светлана Анатольевна, вы вчера говорили, что от гречки у вас изжога. Я специально сварила легкий бульон…
— Ничего я такого не говорила, выдумываешь ты все. Ну ладно, давай, что принесла.
Я молча кормила ее с ложечки. Она ела капризно, как маленький ребенок, то и дело морщась.
— Вот Мариночка мне звонила утром, — вдруг сказала она, прожевав кусочек курицы. — Поздравила с тем, что мне лучше. Такая внимательная девочка. Всегда помнит. Говорит, пришлет мне курьером кашемировый плед, чтобы я не мерзла. Настоящий, дорогой. Не то что этот твой колючий…
Она кивнула на плед, который я связала для нее в первые недели болезни. Я потратила на него две недели, выбирала мягкую шерсть, сидела ночами, чтобы успеть. А он оказался «колючим».
— Это очень мило с ее стороны, — выдавила я из себя улыбку. Сердце неприятно сжалось.
Я убрала посуду, проветрила комнату, сменила ей постельное белье. Она следила за каждым моим движением придирчивым взглядом. Любая мелочь вызывала шквал критики. То я слишком резко дернула пододеяльник, то слишком громко поставила вазу с цветами. Я терпела. Я молчала. Ради Андрея. Все ради Андрея. Когда я уже собиралась уходить, она остановила меня.
— Подожди. Павел просил передать. Вот.
Она протянула мне конверт. Толстый, белый.
— Что это? — удивилась я.
— Деньги. За твою работу. Павел сказал, что так будет честно. Вы же с Андреем, наверное, тратитесь на продукты для меня, на проезд…
Я смотрела на этот конверт, и у меня перед глазами все поплыло. Деньги. Они решили мне заплатить. Как сиделке. Наемной работнице. Я не была для них семьей. Я была обслуживающим персоналом.
— Я… я не могу это взять, — прошептала я, отступая на шаг.
— Бери-бери, не стесняйся. Мариночка сказала, что это правильно. Она же юрист, она знает, как такие вещи оформляются, чтобы все были довольны. Сказала, если бы она была на твоем месте, она бы оценила такой подход.
Мариночка сказала. Мариночка знает. Если бы она была на моем месте… Но она не на моем месте! Она в ресторане, отмечает свой день рождения, а я стою здесь, униженная этим конвертом, который мне суют, как подачку!
Я молча взяла конверт, сунула его в карман куртки и вышла из квартиры, не попрощавшись. На улице ледяной ветер бил в лицо, но я его почти не чувствовала. Внутри все горело.
С того дня что-то во мне сломалось. Я продолжала ездить к свекрови, продолжала выполнять свои обязанности, но делала это механически, без души. Я стала замечать мелочи, на которые раньше не обращала внимания. Например, как восторженно Светлана Анатольевна рассказывает по телефону подругам о «подвигах» Марины.
— Да, представляешь, Мариночка нашла мне лучшего реабилитолога в городе! Записала на прием через три недели. Золото, а не девочка!
Я слушала это, стоя за дверью, и меня трясло. Потому что этого реабилитолога нашла я. Я три дня сидела на форумах, читала отзывы, обзванивала клиники. Я договорилась о приеме. А потом просто сказала об этом мужу, чтобы он передал брату и матери. И вот, оказывается, это была заслуга Марины.
Или история с тортом. У Светланы Анатольевны был юбилей — шестьдесят пять лет. Андрей и Павел решили устроить небольшой семейный праздник у нее дома. Конечно же, вся готовка и организация легли на мои плечи. Я два дня не отходила от плиты. Запекла утку с яблоками, сделала три салата, испекла ее любимый «Наполеон».
В день праздника приехали гости. Павел с Мариной вошли, сияя. Марина держала в руках огромную коробку с тортом из самой модной кондитерской города.
— Мамочка, это тебе! — пропела она. — Сказали, самый вкусный, с бельгийским шоколадом!
Светлана Анатольевна просияла.
— Ой, Мариночка, ну зачем ты так тратилась! Спасибо, моя хорошая!
Весь вечер она восхищалась этим тортом. Мой «Наполеон», на который я потратила полдня, так и остался стоять на столе почти нетронутым. Когда пришло время резать торт, свекровь торжественно вручила нож Марине.
— Давай, доченька, разрежь. Твой торт, тебе и угощать.
Доченька. Она назвала ее доченькой. А я кто? Я та, кто стояла на кухне, мыла гору посуды после всех этих гостей, пока они пили чай с «Мариночкиным» тортом и смеялись. Андрей заглянул на кухню, увидел, что я плачу.
— Ты чего? — он нахмурился.
— Ничего. Просто устала.
— Ну потерпи еще немного. Маме скоро станет лучше. Ты же видишь, как она рада. Все благодаря тебе.
Благодаря мне? Она рада торту Марины. Она рада звонкам Марины. Она рада пледу Марины. Где здесь я? Меня здесь нет.
Я начала присматриваться к мужу. Как он говорит с Мариной по телефону — всегда с улыбкой, с какой-то особой теплотой. Как он ловит каждое ее слово, когда они собираются вместе. Однажды я зашла в комнату и услышала обрывок их разговора.
— …да, я уже сказал Насте, чтобы она не забыла. Спасибо, что напомнила, у меня совсем из головы вылетело, — говорил Андрей в трубку.
Я замерла. Что «напомнила»? Про что «не забыла»? Оказалось, речь шла о записи свекрови к кардиологу. Я записала ее еще неделю назад и сказала Андрею. А он, видимо, забыл и потом, после напоминания Марины, выдал это за свою заботу. Или за ее.
Подозрения росли, как снежный ком. Мне стало казаться, что против меня ведется какая-то тихая, невидимая война. Война, в которой я с самого начала была проигравшей. Марина была умнее, хитрее. Она не марала руки в грязной работе. Она делала красивые жесты, которые стоили недорого, но производили огромное впечатление. Позвонить, прислать курьера с цветами, сказать нужные слова в нужный момент. А я, с моими бульонами, утками и бессонными ночами, была просто рабочей силой. Чернорабочей в театре одного актера, где примой была Марина.
Однажды я убиралась в комнате свекрови и случайно уронила стопку журналов с тумбочки. Под ними лежал блокнот. Обычный блокнот в цветочек. Любопытство взяло верх. Я знала, что это нехорошо, но что-то заставило меня его открыть. Это был дневник свекрови. Она вела его нерегулярно, но последние записи были сделаны совсем недавно.
Я пробегала глазами строчки, и у меня холодели руки.
«…сегодня опять была Настя. Снова этот ее кислый вид. Ходит, как в воду опущенная. Неужели так тяжело уделить немного внимания родной матери мужа? Андрей говорит, она устает. Не верю. Просто ленивая и неблагодарная. Совсем не то, что Мариночка».
«…Марина — это просто подарок судьбы. Позвонила, расспросила о здоровье, сто раз извинилась, что не может приехать из-за работы. Но я же все понимаю. Умница, карьеру строит. Зато всегда придумывает что-то приятное. Вчера вот прислала набор ароматических масел для лампы. Говорит, для настроения. И правда, в комнате сразу стало уютнее. А от Насти только запах супа и хлорки».
Запах супа и хлорки… Это все, чем я для них пахну. Это все, что от меня остается.
Последняя запись меня добила.
«Андрюша жаловался, что Настя стала нервной, придирается к нему по мелочам. Я ему так и сказала: “Сынок, может, она просто тебе не пара? Посмотри на Павла с Мариной. Вот это семья! Она ему опора, а не обуза. Марина всегда знает, что ему нужно, всегда поддерживает. А твоя только ноет”. Он задумался. Кажется, и сам уже это понимает».
Я захлопнула дневник. Дыхание перехватило. Так вот оно что. Они не просто меня не ценили. Они активно настраивали моего мужа против меня. Моя свекровь, которой я посвятила последние месяцы своей жизни, и «идеальная» Марина, которая плела интриги за моей спиной, медленно, но верно разрушали мой брак. Это была не просто неблагодарность. Это было предательство. Холодное, расчетливое.
Я положила дневник на место. Встала. Внутри была звенящая пустота. Больше не было ни обиды, ни слез. Только холодная, ясная решимость. С меня хватит.
Кульминация наступила через неделю. В воскресенье. Андрей с утра объявил, что мы все едем к маме.
— У нее сегодня хороший день, врач разрешил ей посидеть в кресле в гостиной. Павел с Мариной тоже приедут. Мама хочет всех видеть.
О, я тоже хочу всех видеть. Очень.
Я молча оделась. Впервые за долгое время я сделала легкий макияж, уложила волосы. Надела не старый свитер, а элегантную блузку. Андрей удивленно на меня посмотрел.
— Ты сегодня какая-то… нарядная.
— А что, нельзя? — холодно спросила я.
Он пожал плечами.
В квартире свекрови уже суетились Павел и Марина. Марина, как всегда, безупречна: в кашемировом костюме, с идеальной укладкой. Она порхала вокруг Светланы Анатольевны, которая сидела в кресле, укутанная тем самым пледом.
— Мамочка, мы вам привезли свежих круассанов из французской пекарни! — щебетала Марина. — Они еще теплые!
— Ой, моя золотая, спасибо! — расцвела свекровь. Она увидела меня и тут же помрачнела. — А, Настя, ты пришла. Ну проходи. Хоть бы помогла на стол накрыть, видишь, Марина одна не справляется.
Марина, которая просто поставила коробку с круассанами на стол, обернулась и одарила меня сочувствующей улыбкой. Мол, видишь, какая она требовательная, но мы же должны терпеть.
Я прошла на кухню. Внутри все клокотало. Я достала чашки, нарезала лимон. Андрей вошел следом.
— Насть, ты чего такая молчаливая? Не заболела?
Я посмотрела ему прямо в глаза.
— Нет, Андрей. Я абсолютно здорова. Кажется, впервые за долгое время.
Я вышла в гостиную. Все уже сидели за столом. Светлана Анатольевна взяла чашку чая.
— Ой, Мариночка, какой ароматный чай ты заварила! — произнесла она, даже не посмотрев в мою сторону.
Но чай заваривала я. Пять минут назад. На их кухне.
И это стало последней каплей. Тем камешком, который вызывает лавину.
Я остановилась посреди комнаты. Все посмотрели на меня.
— Светлана Анатольевна, — начала я очень спокойно, даже вежливо. — Я хочу вам кое-что сказать.
Она удивленно подняла брови.
— Все эти три месяца, пока вы болели, я была рядом с вами. Каждый день. Я готовила вам еду, которую вы критиковали. Я убирала за вами, стирала ваше белье. Я не спала ночами, когда у вас поднималась температура. Я отказалась от своей работы, от своей жизни, чтобы вы чувствовали себя комфортно.
Я говорила, и мой голос становился все тверже. На лицах появилось недоумение.
— Я вязала вам плед, который оказался «колючим». Я искала вам лучших врачей, а вы думали, что это сделала Марина. Я пекла вам торт на юбилей, но вы ели тот, что из магазина, потому что его принесла она.
Я указала рукой на Марину, которая застыла с чашкой в руке. Ее лицо побледнело.
— Я делала все, чтобы стать частью этой семьи. А вы… вы видели во мне только бесплатную прислугу. Вы писали в своем дневнике, что я ленивая и неблагодарная. Вы настраивали моего мужа против меня! — я перевела взгляд на Андрея, который смотрел на меня в ужасе. — А вы, — я повернулась к Марине, — вы — гениальная актриса. За моими стараниями и моей спиной вы строили себе образ идеальной дочери. Покупали себе любовь и уважение этой семьи за мои бессонные ночи и мои мозоли!
В комнате повисла мертвая тишина. Слышно было только, как тикают часы на стене.
Я глубоко вздохнула, собирая остатки сил. Посмотрела прямо в глаза свекрови. И отчеканила, вкладывая в каждое слово всю боль и горечь, что копились во мне месяцами:
— Я вам не нанималась в сиделки! Пусть теперь ваша обожаемая вторая невестка о вас заботится!
Я развернулась и пошла к выходу.
— Настя, подожди! — крикнул мне в спину Андрей.
Но я не остановилась. Я открыла дверь и вышла, захлопнув ее за собой. И этот звук показался мне самым сладким звуком на свете. Звуком освобождения.
На улице я шла, не разбирая дороги. Морозный воздух обжигал легкие. Я не плакала. Внутри была пустота и удивительная легкость. Телефон в кармане разрывался от звонков Андрея, но я не брала трубку. Мне нужно было побыть одной, переварить то, что я только что сделала.
Внезапно зазвонил незнакомый номер. Я машинально ответила.
— Настя? Это Павел.
Голос брата мужа был тихим и каким-то виноватым.
— Я… я все слышал. Ты права. Во всем права.
Я молчала, не зная, что сказать.
— Послушай, — продолжил он после паузы, — я должен тебе кое-что объяснить. Это все не просто так. У меня проблемы с бизнесом, очень большие. Мы с Мариной боялись, что останемся ни с чем. Мама обещала переписать на нас свою квартиру, если мы будем о ней «хорошо заботиться». Марина придумала этот план… делать красивые жесты, чтобы выглядеть в глазах матери лучше, чем вы с Андреем. Она говорила, что ты все равно никуда не денешься, будешь ухаживать, а все лавры достанутся нам. Я был против, но… я струсил. Прости меня.
Я остановилась посреди тротуара. Так вот, в чем дело. Дело было даже не в любви и не в уважении. А в квадратных метрах. В деньгах. Меня не просто использовали, меня сделали разменной монетой в грязной игре за наследство.
— Я все понимаю, Павел, — тихо ответила я. — Спасибо, что сказал правду.
Я отключилась. Теперь все встало на свои места. Вся эта фальшь, все эти унижения.
Вечером домой я не вернулась. Сняла номер в дешевой гостинице. Андрей прислал с десяток сообщений. Сначала гневных: «Как ты могла устроить такой скандал? Ты опозорила меня перед всей семьей!». Потом умоляющих: «Настя, вернись, давай поговорим. Маме плохо».
Маме плохо. Опять. А мне, значит, должно быть хорошо?
На следующий день я пришла в нашу квартиру, когда Андрея не было дома. Я молча собрала свои вещи в два чемодана. Самое необходимое. Я смотрела на нашу общую фотографию на стене — мы там такие счастливые, на берегу моря. Кажется, это было в другой жизни. Я сняла ее со стены, перевернула и оставила на столе.
Когда я уже выходила из подъезда, он подъехал на машине. Выскочил, подбежал ко мне.
— Настя! Ты куда? Что ты делаешь?
— Я ухожу, Андрей.
— Но почему? Из-за этой ссоры? Ну, погорячилась, с кем не бывает. Давай забудем.
— Забудем? — я горько усмехнулась. — Забудем, как твоя мать и твоя любимая невестка вытирали об меня ноги? Забудем, как ты молча на это смотрел и ни разу не заступился? Забудем, как они пытались разрушить наш брак? Нет, Андрей. Я не забуду.
Он смотрел на меня растерянно, как будто не понимал, о чем я говорю.
— Но… но мама… Кто теперь будет за ней ухаживать?
И в этот момент я поняла, что все кончено. Даже сейчас, в этот самый момент, он думал не обо мне. Он думал о том, кто будет ухаживать за его мамой.
— У нее есть прекрасная сиделка. Марина, — я обошла его, направляясь к дороге, чтобы поймать такси. — Ей как раз нужно заработать на квартиру. Думаю, она справится.
Я уехала, не оглядываясь. Через неделю я подала на развод. Слышала от общих знакомых, что Марина действительно продержалась сиделкой ровно два дня. Потом она устроила скандал, заявив, что не для того карьеру строила, чтобы утки выносить. Они с Павлом наняли профессиональную сиделку, а к свекрови заезжали на полчаса по вечерам — с круассанами. Андрей пытался меня вернуть еще пару раз, но я была непреклонна. Мне больше не нужна была семья, в которой меня не видели и не ценили. Мне нужна была я сама. Я сняла маленькую квартирку на окраине города, нашла новую работу. И впервые за долгое время, проснувшись утром, я почувствовала не запах чужого бульона, а запах кофе и свободы. И этот запах был прекрасен.