Голос тёти Люды в телефонной трубке был сладким, как свежий мёд, и таким неестественно ласковым, что у меня по спине побежали мурашки.
— Алёшенька, родной! Как ты там, в своей новой квартирке? Мы так за тебя рады! — заворковала она.
Я замер у окна, глядя на огни вечерней Москвы, которые только недавно стали для меня не просто красивой картинкой, а видом из окна моей новой квартиры, купленной в ипотеку, через годы стресса и семь лет беспросветной работы не в самой весёлой столичной IT-конторе.
— Спасибо, тётя Люда, — осторожно произнёс я. — Всё хорошо.
— Слышали, слышали, что ты там совсем богатым стал! «Евро-трёшка», говорят, в хорошем районе! — её голос зазвенел подобострастием. — Вот мы с дядей Васей думаем – ты же не оставишь в беде своих родственников? Нам как раз к врачам в столицу надо, недельки на две. Пожить негде, а гостиницы у вас там золотые. У тебя ведь места-то, я слышала, много?
Мир сузился до точки. До этого звонка, я не считал себя богатым. Я пахал как лошадь, отказывая себе во всём, чтобы не платить чужому дяде за аренду съёмной «клетушки». Я и сейчас не стал состоятельным, а даже наоборот - погрузился в ипотечную кабалу на двадцать лет. Но для них, для этой родни, я стал Алёшей трешкой в Москве, ходячим кошельком и бесплатной гостиницей в столице.
— Тётя, мы же с вами лет пять не общались, после той истории с бабушкиной дачей, — не удержался я.
В трубке повисло ледяное молчание, а потом тон из ласкового сменился на уколы тонких иголок.
— Ну, знаешь, Алексей, богатство не красит человека. Зазнаваться не надо. Родня, она на то и родня, чтобы помогать. А ты, я смотрю, совсем не наша кровь.
Я только положил трубку, как в тишине просторной, ещё пахнущей свежим ремонтом гостиной, прозвучал следующий звонок на мой смартфон. Звонила двоюродная сестра, с которой мы последний раз виделись на моей свадьбе три года назад, а через час позвонил старый друг детства, внезапно вспомнивший о нашей дружбе. Моя новая московская квартира, моя крепость, мгновенно пыталась превратиться в проходной двор для внезапно «воскресших» родственников, которые непонятно как узнали о том, что я купил квартиру здесь.
В отчаянии, я позвонил единственному человеку, кто никогда не просил у меня ни копейки, — своему старому другу детства Дмитрию, и пригласил его к себе, «обмыть» квартиру. Мы сидели на кухне и пили пиво, а я смотрел на него, не в силах скрыть смятения.
— Ну и чего ты хотел? — Дима отхлебнул пива.
Я рассказал ему, что родня увидела мой пост в социальных сетях, что я купил квартиру в Москве, и теперь пытаеться всем своим «табором» приехать ко мне пожить немного.
Дима посмотрел на меня с укором, в котором не было злобы, лишь усталая правда.
— Языком молоть меньше надо было, – сказал он. – Кто заставил тебя выкладывать в сеть фото с подписью «Обживаю свою евротрешку»? Кто рассказывал всем, как выбирал дорогую кухню?
— Но я же просто делился радостью! — взорвался я. — Я этого добился! Я хотел, чтобы порадовались за меня и другие.
— За тебя искренне порадуются родители и настоящие друзья, — жестко парировал Дима. — Все остальные либо позавидуют, либо прикидывают, а какую выгоду можно из этого извлечь. Ты сам, своим же языком, повесил на себя табличку «Бесплатная гостиница у Алексея. Добро пожаловать!»
Его слова обжигали, потому что были горькой и беспощадной правдой. В своём наивном желании получить одобрение и признание «смотрите, я смог!», я сам открыл этот «ящик Пандоры». Я выставил напоказ не просто стены и окна, я выставил напоказ свою стабильность и свой успех, а для тех, кто сам неуспешен, успех другого это не повод для радости. Это спасательный круг, за который можно ухватиться, оттолкнув того, кто на нём держится.
— И что теперь делать? — спросил я, чувствуя себя полным идиотом.
— Выбирать, — пожал плечами Дима. — Или ты теперь пожизненный спонсор и посадочное место для всей своей родни и непонятных друзей, или учишься говорить им «нет», но становишься для них зажравшимся эгоистом. Тут третьего не дано. Запомни, родня любит помогать, когда у самих всё хорошо, а когда плохо — они любят, чтобы им помогали.
В ту ночь я не спал. Я смотрел в потолок и слушал тишину своей квартиры. Я понимал, что купил не просто квартиру, а я купил себе проблему на всю оставшуюся жизнь.
Следующим, кому я сказал «нет», оказался мой родной дядя, который когда-то подарил мне на десятилетие красивый, но абсолютно бесполезный глобус с подсветкой. Его звонок прозвучал как приказ.
— Алёша, у меня к тебе серьёзный разговор. Сыну в институт поступать надо ехать, а парню остановиться негде. Приюти парня, недели на две. В гостиницах дорого, пусть у тебя поживет. Места-то у тебя — завались!
В горле пересохло. Я вспомнил слова Димы и сглотнул комок нервного спазма.
— Дядя Витя, я не могу.
— Это ещё что значит — «не могу»? — голос в трубке тут же стал жестким и холодным.
—Это значит, что у меня не гостиница, а мой личный дом. Я не готов принимать у себя гостей на две недели. Особенно тех, кого я в последний раз видел пятилетним ребёнком.
Наступила пауза, такая густая, что её, казалось, можно было потрогать.
— Я тебя понял, — прозвучало наконец, и эти два слова были напичканы таким ледяным презрением, что мне стало физически холодно. — Видно, деньги тебе покоя не дают. Зазнался, раз родной брат твоего отца тебе уже не родня. Ну и ладно, живи со своим богатством один.
Он бросил трубку. Рука у меня дрожала, а сердце колотилось где-то в горле. Меня тошнило от чувства вины и злости одновременно. Злости на него, на его наглость, а вины — потому что с детства был воспитан на идее, что родне не отказывают.
Но следом за чувством вины пришло нечто новое – ощущение защиты. Я установил границу и она устояла. Мой дом снова стал моей крепостью, пусть и осажденной.
Следующим ударом стала весть от матери, которая позвонила мне вся в слезах.
— Алёшенька, что ж ты тетю Люду обидел? И дяде Вите отказал! Они мне звонят, плачут, говорят, ты нас за людей уже не считаешь! — всхлипывала она. — Разве так можно? Квартира большая, а сердце у тебя маленькое стало.
В тот момент я понял всю глубину этой пропасти. Моё «нет» они перевели на язык семейных отношений, где я стал злодеем, растоптавшим родственные узы, а главным оружием против меня стало давление через самого дорогого для меня человека.
— Мама, — сказал я как можно мягче, но твёрдо. — Моя квартира — это моя ответственность, моя ипотека и мои счета. Это не общежитие для тех, кто вспомнил о моём существовании только тогда, когда ему что-то понадобилось. Я не обязан ни перед кем оправдываться.
Она долго молчала, а потом тихо, с грустью произнесла:
— Я просто не хочу, чтобы ты остался один, без родни.
— Семья это те, кто любит тебя не за квадратные метры, — ответил я. — А те, кто любит за метры, это никакая не семья. Это попутчики, которых ветром сдуло, как только закрылась дверь.
———
Прошёл год. Звонки «нуждающихся» поутихли. В семейных чатах меня упоминают редко, в основном по праздникам, а тон немного обиженный, свысока. Я стал для них «тем ещё жмотом», «зазнайкой», который «свой шкурный интерес выше родни ставит».
Но когда я захожу вечером в свою тихую, спокойную квартиру, где нет непрошеных гостей и их вещей на моём диване, когда я пью кофе у своего окна, глядя на тот же самый вид, но уже без горечи в сердце — я понимаю, что это невысокая цена.
Я купил не просто стены. Я купил себе покой и этому «имуществу» нет цены. И главный вывод, который я сделал – деньги и квартиры любят тишину, и из нужно скрывать пуще всего, особенно для родственников.
Конец