– ...да что там думать-то, Паш! Квартира в центре, сталинка! Это же золотая жила! – голос Жанны, сестры Павла, звенел от нетерпения и плохо скрываемой жадности. Он доносился из кухни, куда Наталья только что собиралась зайти, чтобы взять тряпку – кто-то из гостей пролил компот на праздничную скатерть.
– Жанка, тише ты, услышит еще, – прошипел мужской голос. Это был Павел. Его тон был нерешительным, вялым, как всегда, когда он попадал под влияние матери и сестры.
Наталья замерла в коридоре, прижавшись к косяку. Сердце ухнуло куда-то вниз, в холодную, липкую пустоту. Они говорили о ней. О квартире ее покойной бабушки, сороковины по которой прошли всего неделю назад.
– И пусть слышит! Может, совесть проснется! – это уже вступила тяжелая артиллерия, свекровь, Ольга Васильевна. Ее голос, обычно медово-льстивый в присутствии Натальи, сейчас был твердым и стальным, как бухгалтерские счеты, на которых она проработала сорок лет. – Мы – семья! А в семье все общее. Пашка на этого директора спину гнет с утра до ночи, а она, значит, будет на наследстве сидеть, как собака на сене? Квартиру эту продать надо, и деньги по-человечески вложить. Жанночке на первый взнос по ипотеке, машину вам обновить, да и на даче баню достроить.
– Мам, ну как-то неудобно, – снова промямлил Павел. – Наташа только бабушку похоронила, горюет еще.
– Ой, загорюет она! – фыркнула Жанна. – В своей «Пятерочке» по двенадцать часов на ногах, копейки считает. А тут такой куш! Да она сама должна понимать, что это шанс для всей нашей семьи. Ты – ее муж, глава семьи! Ты должен ей объяснить. Мягко, но настойчиво. Чтоб поняла, что ее счастье – в нашем общем благополучии.
Наталья стояла, вцепившись пальцами в холодную стену. Дышать стало трудно, будто из легких выкачали весь воздух. Счастье… Общее благополучие… Слова, которые она так часто слышала от Ольги Васильевны за пять лет своего замужества, вдруг обнажили свою истинную, хищную суть. Это было не про семью. Это было про стаю, которая учуяла добычу.
Она вспомнила, как свекровь обнимала ее на похоронах, шепча на ухо: «Держись, доченька, мы с тобой, мы твоя опора». Вспомнила, как Жанна, лениво перебирая ногтями по экрану смартфона, сочувственно вздыхала: «Да уж, Наташ, соболезную. Старые квартиры – это столько мороки… Ремонт, то, сё…». А Павел… Он просто молчал, гладил ее по руке и отводил глаза. Теперь она поняла, почему.
В ушах звенело. Компот на скатерти, ради которого она вышла, казался такой мелочью, такой глупостью из другой, прошлой жизни, которая закончилась три минуты назад в этом темном коридоре. Она медленно, на негнущихся ногах, попятилась назад, в комнату, и села на диван. Гости, дальние родственники, что-то оживленно обсуждали, смеялись. А Наталья смотрела на них и не видела. Перед ее глазами стояла троица на кухне, которая уже делила шкуру неубитого медведя. Ее шкуру.
Следующие дни превратились в изощренную психологическую пытку. Семья Павла начала операцию «обработка». Они действовали тонко, как и советовала Ольга Васильевна – мягко, но настойчиво.
Первой позвонила свекровь.
– Наташенька, здравствуй, дорогая. Как ты? Не грустишь? Слушай, я тут по старой памяти со знакомой риелторшей говорила, так, между делом… Она говорит, сейчас цены на недвижимость так подскочили, особенно в центре. Просто сумасшедшие деньги! Я вот о чем подумала… Бабушкина квартира, она ведь старенькая, там же ремонт нужен капитальный. А это нервы, деньги, время… Может, и правда, пока цены на пике, выгодно ее продать? А на вырученные деньги купить что-то новое, современное. И вам, и Жанночке поможем. Представляешь, как было бы здорово? Все рядышком, все пристроены.
Наталья слушала этот вкрадчивый голос и чувствовала, как по спине ползет ледяной холод. Она что-то невнятно отвечала про то, что еще не думала, что нужно время.
– Думать, дочка, надо быстро, – не унималась Ольга Васильевна. – Рынок – вещь капризная. Сегодня цены есть, а завтра – нет. Ты же знаешь, я в финансах разбираюсь. Главное – не упустить момент. Это ведь не просто квартира, это ваш с Пашей стартовый капитал! Ваше будущее!
Потом в атаку пошла Жанна. Она стала присылать Наталье в мессенджер ссылки на шикарные автомобили, фотографии интерьеров дизайнерских квартир и посты из соцсетей с заголовками «Как я открыла свой салон красоты и стала успешной». Все это сопровождалось комментариями: «Наташ, смотри, какая прелесть! Эх, мечты, мечты…», «Вот бы нам так жить, да?».
Павел же избрал тактику «захода издалека». Вечерами, возвращаясь со своей работы, где он возил по делам директора мясокомбината, он начинал разговоры о том, как им тесно в их однокомнатной ипотечной квартире на окраине.
– Представляешь, Наташ, сегодня шефа мимо твоего дома вез. Ну, в смысле, мимо бабушкиного. Такой район классный, все рядом. Но дома старые, конечно. Парковки нет, вечно проблемы. Да и аура там, наверное, тяжелая… Все-таки человек умер. Не каждый сможет жить.
Он говорил это, не глядя на нее, уставившись в телевизор. Он боялся встретиться с ней взглядом, потому что знал, что предает ее. Предает их любовь, их семью, все то, во что Наталья так свято верила.
Она молчала. Она давала им высказаться, наблюдая за этой отвратительной пьесой с холодным любопытством энтомолога. Боль от предательства постепенно сменялась жгучим, праведным гневом. Они видели в ней не любимую жену и невестку, а лишь досадное препятствие на пути к деньгам. Тихую, скромную продавщицу из «Пятерочки», которую можно легко продавить, убедить, заставить.
Но они не знали одну вещь. Ее бабушка, Анна Сергеевна, была не просто старушкой, пекущей пироги. Она была женщиной с несгибаемым стальным стержнем. Всю жизнь она проработала инженером на заводе, одна воспитала дочь, Наташину маму. И она часто говорила внучке: «Наташенька, запомни. В жизни бывают моменты, когда нужно уметь показать зубы. Не для того, чтобы укусить, а для того, чтобы на тебя не напали. Твоя доброта – не слабость. Но и позволять вытирать об себя ноги нельзя. Никогда».
Однажды вечером, когда Павел в очередной раз завел свою шарманку про «тяжелую ауру» и «необходимость двигаться дальше», Наталья решила, что пора. Пора доставать из ножен бабушкин завет.
Она пошла в комнату и вернулась с большой папкой. Молча положила ее на стол перед опешившим мужем.
– Что это? – спросил он.
– Это документы на квартиру, Паша. И еще кое-что. Я тут на досуге кое-что поизучала. Знаешь ли ты, например, что имущество, полученное одним из супругов во время брака в порядке наследования, является его личной собственностью? И при разводе оно не делится.
Павел смотрел на нее во все глаза. Такой он ее еще не видел. Спокойной, холодной, с колючим, как лед, взглядом.
– При чем тут развод? – растерянно пробормотал он.
– А при том, Паша, что я все слышала. Ваш разговор на кухне. Про «золотую жилу», про «совесть», про то, как ты должен меня «обработать».
Лицо Павла залила краска, потом оно стало мертвенно-бледным. Он открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба.
– Наташ… ты… ты все не так поняла… Мы просто…
– Вы просто решили, что я бесхребетная дурочка, которая отдаст вам то, что принадлежит мне по праву! – ее голос сорвался на крик. Вся боль, вся обида, копившаяся неделями, вырвалась наружу. – Моя бабушка всю жизнь работала, чтобы у нее был свой угол! Она пережила войну, разруху! Она оставила эту квартиру мне, своей единственной внучке, на память о себе! А вы… вы уже мысленно распилили эти деньги! Машину тебе, ипотеку Жанне, баню маме! А мне что? Место в вашей стае, пока я вам выгодна?
– Прекрати! Это не так! – крикнул он, но в его голосе не было уверенности.
– Так! Именно так! – Наталья ударила ладонью по столу. Папка подпрыгнула. – Ты хоть раз за все это время спросил, чего хочу я? Может, я хочу жить в этой квартире! Может, я хочу сделать там ремонт и сохранить каждый уголок, который напоминает мне о моем детстве, о моей бабушке! Ты хоть раз подумал о моих чувствах? Нет! Ты думал только о том, как угодить своей мамочке и сестрице-бездельнице, которая за восемь лет после школы палец о палец не ударила!
Она перевела дух. Павел сидел, съежившись, обхватив голову руками. Он был раздавлен.
– Я наняла юриста, Паша. И завтра иду к нотариусу, чтобы официально вступить в наследство. Это займет полгода. И все эти полгода квартира будет стоять. А потом я решу, что с ней делать. Я. Одна. А тебе и твоей семье я бы посоветовала умерить аппетиты. Потому что вы не получите ни копейки.
На следующий день разразился настоящий шторм. Ей позвонила Ольга Васильевна. На этот раз в ее голосе не было и намека на мед.
– Наталья! Что это значит?! Павел сказал, ты наняла юриста! Ты что, против семьи пошла?! Решила нас всех ограбить?!
– Ольга Васильевна, ограбить пытаетесь вы меня, – спокойно ответила Наталья, удивляясь собственному хладнокровию. Разговор с юристом, пожилой и мудрой Ириной Марковной, придал ей уверенности. «Закон на вашей стороне, Наталья Андреевна. От начала и до конца. Главное – не поддавайтесь на провокации и эмоциональное давление», – сказала она.
– Да как у тебя язык поворачивается! – визжала в трубку свекровь. – Мы тебя в семью приняли, как родную! А ты?! Неблагодарная! Мой сын на тебя лучшие годы потратил!
– Вашему сыну тридцать два года, и он взрослый мужчина, который, к сожалению, не имеет собственного мнения, – отчеканила Наталья. – Всего доброго, Ольга Васильевна. Мне больше не о чем с вами говорить.
Она нажала отбой и заблокировала номер. Через пять минут посыпались гневные сообщения от Жанны, полные оскорблений и грамматических ошибок. Наталья, не читая, отправила и ее в черный список.
Вечером домой пришел Павел. Поникший, с красными глазами. Он пытался помириться. Говорил, что любит ее, что был неправ, что на него надавили.
– Я все понимаю, Паша. Их давление. Но ты сделал свой выбор. Ты выбрал не меня, а их. Ты был готов променять мое доверие и мою любовь на деньги. Как я могу жить с этим дальше?
– Я все исправлю! Я поговорю с ними!
– Не надо. Уже поздно. Я подаю на развод.
Это был самый тяжелый разговор в ее жизни. Но она знала, что поступает правильно. Предательство, как трещина на стекле, – его можно заклеить, но оно уже никогда не станет целым. А жить, постоянно глядя на эту трещину, она не хотела.
Процесс развода и вступления в наследство шли параллельно. Семья Павла еще пыталась ей досаждать, распускала про нее слухи среди общих знакомых, но Наталье было все равно. Она будто облачилась в невидимую броню. Она работала, встречалась с юристом, потихоньку покупала материалы для будущего ремонта в бабушкиной квартире.
Ирина Марковна, ее юрист, оказалась не только профессионалом, но и хорошим психологом.
– Вы молодец, Наталья Андреевна, – сказала она ей на одной из встреч. – Многие женщины в такой ситуации ломаются, поддаются, отдают свое. А потом всю жизнь жалеют. Бороться за себя, за свои права – это не эгоизм. Это самоуважение. Вы должны это помнить. Никогда нельзя опускать руки. Даже если кажется, что все против вас. Закон, правда и совесть – вот ваши главные союзники.
Эти слова стали для Натальи девизом.
Через полгода она получила свидетельство о праве на наследство. Развод тоже был оформлен. Она уволилась из «Пятерочки» и все силы бросила на ремонт. Она сама сдирала старые обои, под которыми обнаружились газеты 60-х годов. Сама красила стены в светлый, солнечный цвет. Нанимала мастеров только для сложной работы – электрики и сантехники.
Квартира преображалась на глазах, и вместе с ней преображалась и Наталья. Из забитой, вечно уставшей женщины она превратилась в уверенную, сияющую хозяйку своей жизни. Она поняла, что может гораздо больше, чем думала.
Однажды, когда ремонт был почти закончен, в дверь позвонили. На пороге стоял Павел. Похудевший, осунувшийся, в старой куртке.
– Наташ… я… можно войти?
Она молча пропустила его. Он прошел по светлым, пахнущим краской комнатам, с удивлением разглядывая все вокруг.
– Ты… ты все сама?
– Почти.
– Красиво, – он вздохнул. – Я тут… узнал, что Жанка замуж выходит. За такого же, как она. Прицепилась к какому-то парню из автосервиса, у которого кредит на кредите. Мать теперь ему помогает выплачивать. А я… я так и работаю водителем. Шеф меня скоро на пенсию отправит вместе с собой. Наташ, я дурак был. Я все потерял.
Он смотрел на нее с такой отчаянной надеждой, что на секунду в ее сердце что-то дрогнуло. Но это была лишь тень былой жалости.
– Ты не все потерял, Паша, – тихо сказала она. – Ты потерял только то, что никогда по-настоящему не ценил. Уходи.
Он ушел, не оглядываясь. Наталья закрыла за ним дверь и прислонилась к ней спиной. Слезы невольно покатились по щекам. Но это были не слезы горя или обиды. Это были слезы очищения. Она оплакивала не его, а ту наивную девочку, которой когда-то была.
Вытерев слезы, она подошла к окну. Внизу шумел большой город, жили своей жизнью тысячи людей. И она, Наталья, была одной из них. Сильная. Свободная. Готовая к новой, счастливой главе своей собственной, а не навязанной кем-то, жизни. Бабушка бы ей гордилась.