— Купите мне квартирку, детки. Я её сдавать буду. Чтобы не зависеть от вас. А вдруг вы не сможете помогать, а я уже старая.
Голос Галины Ивановны звучал жалобно, но с той особенной твёрдостью, которую Анна научилась распознавать за три года замужества. В маленькой съёмной квартире повисла тишина. На столе остывал суп из пакетика, пара ломтиков вчерашнего хлеба лежала на общей тарелке, в старых кружках медленно остывал чай.
Анна застыла с ложкой в руке, наблюдая, как Сергей медленно отодвигал свою тарелку. Его челюсть напряглась — верный признак того, что он пытался сдержать первую волну эмоций.
— Мам, мы поговорим об этом позже, — наконец выдавил он.
— Что тут говорить? Я же не для себя прошу. Это чтобы вам потом легче было.
Сергей положил трубку. Первая волна возмущения медленно сменялась привычной усталостью — ведь это снова она, их извечная «забота», которая никогда не заканчивалась.
***
Анна отложила ложку и откинулась на спинку стула. Воспоминания накатили неожиданно ярко, словно всё происходило вчера. После свадьбы Галина Ивановна настояла, чтобы молодые жили у неё в просторной трёхкомнатной квартире на Профсоюзной.
— Зачем вам тратить деньги на аренду, детки? У меня места полно, одной скучно, — говорила она тогда, обнимая невестку.
Анна помнила, как радовался Сергей — они действительно могли откладывать больше денег. Первый месяц казался идиллией: Галина Ивановна готовила борщи, пекла пироги, расспрашивала о работе.
Но уже через два месяца выяснилось, что жить с ней выходило дороже, чем снимать отдельное жильё. Коммунальные платежи легли на плечи молодых — «вы же двое живёте, больше расходуете». Продукты покупали они же — «у меня пенсия маленькая, на лекарства уходит».
Галина Ивановна освоила искусство манипуляции в совершенстве. Каждый вечер за ужином она вздыхала:
— Вот бы обои в зале поменять... Двадцать лет висят, совсем выцвели. Да куда мне на пенсию...
И Сергей, чувствуя острый укол вины, на следующий день ехал в строительный магазин. Потом были новые шторы — «старые совсем истрепались». Кухонный гарнитур — «дверцы не закрываются, стыдно, когда гости приходят».
— Серёжа, ты же знаешь, я никогда ничего не прошу, — говорила Галина Ивановна, глядя печальными глазами. — Просто делюсь, что на душе.
Анна тогда впервые заметила, как ловко свекровь умела просить, формально не прося ничего. Каждая её жалоба была точно рассчитанным ударом по совести сына.
Кульминацией стал вечер, когда сломалась стиральная машина. Галина Ивановна три дня ходила с видом мученицы, вручную полоская бельё в ванной.
— Мам, мы только что холодильник купили. Давай в следующем месяце, — попытался объяснить Сергей.
— Я ради тебя жизнь положила! — взорвалась она. — Одна тебя растила, во всём себе отказывала! А ты мне в копейке отказал! Да я лучше руки себе до мозолей сотру, но у тебя просить не буду!
Через неделю они съехали. Сняли крошечную однушку на окраине, где из окна были видны только серые панельки и редкие деревья. Но там пахло свежей краской и свободой.
***
После звонка свекрови Анна долго не могла уснуть. Слушала, как за тонкой стеной храпел сосед, как скрипели половицы в коридоре, когда кто-то шёл в туалет. Сергей тоже не спал — она чувствовала напряжение его тела рядом.
— Ты не спишь? — тихо спросила она.
— Думаю.
— О квартире для мамы?
Сергей тяжело вздохнул:
— О том, что это никогда не закончится. Сегодня квартира, завтра машина, послезавтра дача. Она не нуждается в помощи, Ань. У неё пенсия плюс подработка репетитором. Квартира в собственности, никаких кредитов.
Анна перевернулась на бок, глядя на мужа в темноте:
— Тогда зачем?
— Власть, — просто ответил Сергей. — Ей нужно чувствовать, что я всё ещё маленький мальчик, который от неё зависит.
В эту ночь Анне стало окончательно ясно: Галина Ивановна использовала жалость как оружие, а чувство вины сына — как способ управления. И либо они отстоят право жить своей жизнью, либо снова утонут в бесконечных «пожеланиях мамы».
Утром, за завтраком из овсянки и растворимого кофе, Анна сказала:
— Если мы сейчас поддадимся, мы никогда не купим квартиру себе. Будем до пенсии снимать углы.
Сергей молча кивнул, сжимая кружку. Решение назрело, хотя оба понимали — будет тяжело.
***
В субботу Сергей поехал к матери. Галина Ивановна явно готовилась к визиту — в квартире пахло свежим кофе и её любимыми французскими духами. На столе появилось домашнее печенье, варенье из крыжовника, которое она берегла «для особых случаев».
— Серёженька, проходи, садись. Я пирог с капустой испекла, твой любимый.
Она суетилась вокруг него, наливала чай, подкладывала печенье. Сергей знал эту тактику — сначала задобрить, создать атмосферу уюта и тепла.
— Мам, давай сразу к делу. Насчёт квартиры...
— Ах да, — она села напротив, сложив руки на коленях. — Серёженька, ну что тебе стоит? Возьмёте ипотеку, я буду сдавать квартирку и сама платить. Вам не придётся тратиться. А мне спокойнее — вдруг что случится, не буду обузой.
— Мама, у нас нет квартиры даже для себя. Мы сами копим на первоначальный взнос.
Лицо Галины Ивановны медленно менялось. Мягкая улыбка сползала, уступая место обиде:
— Значит, от родной матери отвернешься?
— Мам, ты преувеличиваешь...
— Преувеличиваешь?! — она вскочила, голос сорвался на крик. — Я тебя одна растила! Ночами не спала, когда ты болел! От себя последнее отрывала! В институт отправила, хотя могла после школы работать заставить!
Она плакала теперь по-настоящему, размазывая тушь по щекам:
— Я думала, у меня сын вырос! А ты... Ты чужой тётке квартиру готов купить, а матери — жалко!
— Анна не чужая тётка. Она моя жена.
— Жена! — Галина Ивановна всплеснула руками. — Три года всего! А я тебя тридцать лет растила!
Сергей встал. Впервые за много лет он не чувствовал привычной вины. Только усталость и странное спокойствие:
— Мама, я тебя люблю. Но это твоя жизнь, твои желания. Мы свою жизнь только начинаем строить. Я буду помогать с лекарствами, оплачивать коммуналку, как и раньше. Но квартиру покупать не буду. Прости.
Он развернулся и пошёл к двери, не оглядываясь на рыдания за спиной. Хлопок двери отрезал его от прошлого, где он был вечно виноватым маленьким мальчиком.
***
Анна встретила его у метро. Ноябрьский ветер трепал её светлые волосы, нос покраснел от холода. Она молча взяла его под руку, и они пошли по промозглой улице в сторону дома.
— Всё? — наконец спросила она.
— Всё. Я сказал «нет».
— И как ты?
Сергей остановился, посмотрел на жену:
— Знаешь, странно. Я думал, буду чувствовать себя подлецом. А я чувствую... освобождение.
Они зашли в маленькое кафе погреться. Заказали по чашке капучино — маленькая роскошь, которую могли себе позволить. Сидели молча, держась за руки через столик.
— Она позвонит, — сказала Анна. — Будет плакать, жаловаться подругам, может, даже заболеет демонстративно.
— Знаю. Но я больше не поведусь.
Анна сжала его пальцы:
— Мы справимся. Вместе.
Тяжёлый камень, который годами лежал на груди, наконец свалился. Впервые за долгое время им обоим стало легко дышать.
***
Прошло три недели. Галина Ивановна, как и предсказывала Анна, сначала обиделась демонстративно — не звонила, не отвечала на сообщения. Потом позвонила тётя Сергея с упрёками — «мать довела до сердечного приступа». Но Сергей выдержал и эту атаку.
Постепенно буря утихла. Галина Ивановна теперь звонила редко, в основном по делу — напомнить о коммунальных платежах или спросить название лекарства. Тон был сухой, официальный, но без истерик.
В конце ноября Анна и Сергей наконец подали заявку на ипотеку. Сидели в банке, заполняли бесконечные бумаги, и обоим казалось, что это начало чего-то важного.
— Если одобрят, к Новому году въедем, — мечтательно сказала Анна.
— Однушка в Бутово — не дворец, — усмехнулся Сергей.
— Зато наша.
***
Первого декабря пришло одобрение ипотеки. Анна прыгала по квартире, как девчонка, Сергей сдержанно улыбался, но глаза светились.
Вечером неожиданно позвонила Галина Ивановна:
— Сергей, я хотела... поздравить вас. Соседка сказала, вы квартиру берёте.
— Да, мам. Однокомнатную, в ипотеку на двадцать лет.
Пауза затянулась. Потом она вздохнула:
— Ну что ж... Новоселье справите — позовёте?
— Конечно, мам.
— И Серёжа... Может, ты был прав. Мне и правда квартира ни к чему. Одной в двух квартирах — только уборки больше.
Сергей молчал, не зная, что ответить. Галина Ивановна откашлялась:
— Ладно, не буду мешать. Удачи вам.
Когда он положил трубку, Анна подняла брови:
— Неужели дошло?
— Может быть. А может, новая тактика.
— Но мы-то изменились, — Анна обняла мужа. — Мы научились говорить «нет».
За окном падал первый снег. В их съёмной квартире было тепло, пахло яблочным пирогом — Анна решила отметить одобрение ипотеки. Через месяц у них будет своё жильё. Маленькое, в ипотеку на два десятилетия, но своё. Место, где они будут устанавливать правила. Где не нужно будет оправдываться за каждую покупку и выслушивать упрёки.
Рекомендую к прочтению: