Марина лежала тихо, потерявшись во времени. Она не знала, который час, наступила уже полночь или нет. Ей хотелось дать Анатолию время, чтобы сон его стал глубоким. Тогда она совершенно неслышно снимет с себя одеяло… мысленно Марина репетировала каждое движение. Потом она сползет с кровати…
Пока же она могла только наблюдать, как двигаются за окошком звезды. Вон та, яркая, сначала была возле края шторы, а теперь доплыла до середины окна.
… Марина начала медленно, по сантиметру, отодвигаться от Анатолия. Вот опустила ногу на пол, ощутила шершавость старого потрепанного ковра.
И тут же раздался его голос, тихий, но рокочущий, как рычание пса – последнее, перед тем, как броситься:
- Лежать!
Она вздрогнула так сильно, что и слов не потребовалось – она обличила сама себя.
- Я в туалет… - начала было Марина.
Она всегда отмечала, как легко, как быстро двигался Анатолий. Вот он уже стоял возле окна, и одним движением сорвал карниз вместе с легкой шторкой.
А потом Марина лежала плашмя и карниз передавливал ей шею. Как беззащитно горло… Даже если в шутку берут за него – хочется отстраниться. А сейчас деревянная палка давила все сильнее. Марина терпела несколько секунд, боясь рассердить, но поняла, что сейчас случится непоправимое.
- Раздавишь, - голос был совершенно не похож на ее, сейчас изо рта вырывался только сдавленный шепот, - Горло раздавишь…
Анатолий смотрел Марине прямо в глаза. Вот странно – он был человек, она видела рядом его глаза – такие же как у нее. И тоненькие красные прожилки на белках, и слегка лохматые брови. И вместе с тем бесполезно было искать в нем человеческое.
Такие люди не знают жалости. Марина догадывалась: если бы кому-то из спутников Анатолий – или ему самому – в горах придавило ногу, он отру-бил бы ее, не колеблясь, помимо осознания необходимости этого, в нем бы еще и сожаления не было.
- Последнее тебе предупреждение… - сказал он.
И убрал палку.
… До утра Марина не спала. Больше она не осмеливалась ни в уборную попроситься, ни плакать так, чтобы это было слышно. Анатолий давно уже спал – случившееся между ними не вывело его из равновесия. А Марина, парализованная страхом, лежала все в той же позе и думала, что впереди простирается безжизненная пустыня. Анатолий больше не отпустит ее от себя, а если она попытается сбежать, он выдумает что-то ужасное.
Утром Марина осмелилась сесть в постели только тогда, когда Анатолий встал. Горло болело как после операции - когда Марине было девять лет, ей удалили гланды. Тогда она и слюну проглотить не могла – сплевывала в пеленку.
- Пожалуйста, - прошептала она, прижимая ладонь к груди, чтобы выглядело как мольба, - Отнеси …ей… еду и воду… одеяло… и лекарства из ее комнаты…
Невозможно было молчать, потому что несколько дней без всего этого Анна могла не пережить.
Видимо, Анатолию тоже не улыбался тру-п в подвале. Во всяком случае – в ближайшее время. Марина поняла, что про себя он тоже все продумал. Выйдя из комнаты, он запер ее – просто засунул что-то в дверную ручку, и дверь перестала открываться. Анатолий не собирался превращать Марину в абсолютную пленницу – сделал он это только на то время, пока соберет «передачу» Анне и отнесет ей.
Марина слышала, как он двигается по дому, как спускается по лестнице. Если самой превратиться в оно огромное ухо, можно было услышать даже, как открывается дверь в подвал. Марина пыталась различить голос Анны, чтобы хотя бы по тону понять – как она? Но тщетно…
Когда Анатолий встал на пороге, Марина не осмелилась спрашивать вслух. Только подбородком дернула. Это жест значил – ну, что там?
- Всё, - сказал Анатолий и видя, как Марина испугалась этого слова «всё» даже соизволил улыбнуться, - Да чего ты?… Я всё ей отнёс.
За завтраком (Марина есть не могла, просто не глоталось) Анатолий объяснил ей правила, по которым они будут жить в ближайшее время.
- Я посмотрел тут в холодильнике… Продуктов – кот наплакал. В магазин станем ходить вместе. Покажешь мне, где тут в селе что. Никто не удивится, все же знают, что ты работаешь на Анну. А я – твой жених…
Марина метнула на него быстрый взгляд и снова опустила глаза.
- И расслабься, ты не зверь в клетке. Можешь выходить в сад, делать, чего тебе там надо… Погодка нынче замечательная…. прямо шепчет. Если кто мимо будет проходить – увидит тебя и поймет, что у нас всё в порядке, это тоже неплохо. И с бабкой твоей ничего не случится. Не окочурится, не бойся…
- Как она? – получилось неразборчиво, Марина прокашлялась сквозь острую боль и повторила, - Как она?…
- Живая, - коротко ответил Анатолий и добавил, - Пока.
*
Марина работала в саду. Анна научила ее – что полить, что прополоть, что подвязать. Теперь Марина выходила в сад рано, и всё то время, что Анатолий позволял ей проводить снаружи, кропотливо возилась с грядками, кустами и деревьями. Физическая работа приносила хоть бы немного успокоения.
В то же время Марина знала, что Анатолий смотрит за нею из окна, и не пыталась оказаться вне зоны его наблюдения. Это могло плохо кончится – и для нее, и для Анны.
Сам Анатолий выходил из дома гораздо реже, но, как и обещал Марине, каждый раз сопровождал ее во время похода по магазинам. Они закупали продукты сразу на несколько дней, так что вылазки были редкими. Марина к этому времени уже знала в лицо всех продавщиц, здоровалась с ними, но Анатолий, как всегда, всех очаровывал, так что и думать было нечего о том, чтобы улучить момент и шепнуть кому-нибудь из теток о том, что происходит.
Ключ от подвала Анатолий носил на шее, на цепочке, не снимал и на ночь, и думать было нечего о том, чтобы им завладеть.
Лишь один раз Марине удалось, пугливо озираясь, подойти к полуподвальному окошку, присесть возле него. Анатолий в это время мыл машину, и Марина полагала, что несколько минут у нее есть.
Никогда еще она не чувствовала себя настолько виноватой, как сейчас, когда увидела Анну. Та сидела в углу подвала, завернувшись в тонкий клетчатый плед. Анна осунулась, и вид у нее был совершенно больной.
- Э-эй…. – шептала Марина.
Анна не услышала. Марина подняла камушек и постучала по решетке окна.
Анна увидела ее, наконец, и …. Обрадовалась. Начала вставать с таким мучительным трудом, что у Марины слезы на глаза навернулись. Проковыляла к окну.
Сбивчиво, ежесекундно оглядываясь, Марина рассказала ей, что произошло – как здесь появился Анатолий, и кто он такой. Марина была готова к тому, что Анна проклянет ее, или – по меньшей мере – потребует немедленно вызвать полицию.
Но Анна погладила руку Марины грязным пальцем, просунув его сквозь решетку.
- Бедная девочка, - сказала она.
- Что вам принести? – Марина глотала слезы – Ключ он мне не даст… Что я могу принести из того, что пролезет в окно?
Анна задумалась на минутку.
- На чердаке есть большая пленка… Ее, наверное, можно скомкать и как-нибудь просунуть в окошко… Я в нее завернусь. Тут слишком сыро.
…Анатолий взял Марину за шкирку, как щенка. Так же легко поднял и подержал несколько секунд так, что ее ноги не касались земли.
- Я только спросила как она… я только спросила…. – повторяла Марина зажмурившись.
Анатолий перехватил ее за пояс, будто ребенка, и отнес в дом. Захлопнул дверь. Уже в коридоре прижал к стене. И тут впервые заговорил:
- Ты нарывалась на то, чтобы тебя наказали? Упорно нарывалась, да? Так вот – три дня я не спущусь в подвал, не отнесу ей ни еды, ни воды… Будешь реветь мне тут – еще и добавлю…
…Плакать можно беззвучно. Всю ночь напролет. Надо только следить за дыханием, чтобы он, лежащий рядом, ничего не услышал.
На вторую ночь пошел дождь. Марина лежала и думала – каково Анне слышать его шум?
Утром, выйдя в сад, она увидела, что с той стороны подвальной решетки, на узеньком подоконнике, стоит жестяная миска с разводами овсяной каши. Видно, в нее попадали косые струи дождя. Миска была наполовину полна воды.
Окончание следует