Новая неделя не принесла облегчения. Наоборот, тишина, поселившаяся в квартире, стала ещё более гнетущей. Сергей ходил на цыпочках, пытался загладить свою вину мелкими услугами: сам мыл посуду после ужина, забирал Егора из садика, даже принёс Марине её любимые пирожные «картошка». Но это была лишь внешняя суета, попытка заделать трещину в фундаменте косметическим ремонтом. Марина принимала его знаки внимания с вежливой холодностью. Она разговаривала с ним о бытовых вещах — что купить в магазине, когда платить за интернет, — но не о том, что действительно имело значение. Она ждала. Ждала не извинений, а поступка.
Сергей же, казалось, замер в нерешительности. Он больше не упоминал мать, но Марина знала, что телефонные разговоры продолжаются. Она видела, как он, разговаривая, уходит в другую комнату или на балкон, и возвращается с тем же измученным выражением лица. Он был как канат, который тянут в разные стороны две женщины, и этот канат вот-вот лопнет.
Приближался день рождения Сергея. Тридцать семь лет. Раньше они всегда отмечали его шумно — звали друзей, ездили на шашлыки или сидели в уютном кафе. Но сейчас об этом не могло быть и речи.
— Может, просто втроём посидим? — предложила Марина за неделю до даты. — Закажем пиццу, торт купим.
Сергей помотал головой.
— Неудобно. Мама обидится. Она уже планы строит, хочет свой фирменный «Наполеон» испечь. Да и тётя Галя с дядей Колей собирались приехать, поздравить.
Марина почувствовала, как внутри всё похолодело. Семейный праздник. С Людмилой Степановной во главе стола. Это было похоже не на праздник, а на изощрённую пытку.
— Серёжа, я не уверена, что это хорошая идея, — осторожно начала она. — После всего, что произошло…
— Вот именно потому, что произошло! — перебил он с неожиданной горячностью. — Это шанс всё исправить! Все соберутся, увидят, что у нас всё нормально, поговорят… Мама остынет. Ну, пожалуйста, Марин. Ради меня. Это же мой день рождения.
Он смотрел на неё с такой отчаянной мольбой, что она не выдержала. Она видела, как он устал от этой войны, как ему хочется вернуть прежний, пусть и хрупкий, мир.
— Хорошо, — сдалась она. — Но с одним условием. Если твоя мама позволит себе хотя бы один намёк, один косой взгляд в мою сторону, я встану и уйду. Вместе с Егором. И ты меня не остановишь.
— Договорились! — с облегчением выдохнул он. — Я с ней поговорю. Я всё устрою.
Марина ему не верила. Она знала, что Людмила Степановна не упустит такого шанса — устроить показательное выступление на глазах у всей родни. Но она согласилась. Возможно, потому, что в глубине души ей тоже хотелось верить, что всё ещё можно исправить. А может, ей просто нужно было, чтобы эта ситуация достигла своего пика, своего апогея, после которого всё станет окончательно ясно. Либо они выстоят, либо разлетятся на осколки.
День рождения выпал на субботу. С самого утра в квартире царила нервная суета. Сергей пылесосил, протирал пыль и постоянно поглядывал на Марину, словно ища одобрения. Марина же колдовала на кухне. Она решила приготовить всё сама, чтобы у свекрови было как можно меньше поводов для критики. На плите томился в утятнице гусь с яблоками, в духовке подходил бисквит для торта, а на столе выстроились миски с ингредиентами для салатов.
Марина была прекрасной хозяйкой, но готовила редко, в основном по выходным. Работа и занятия с Егором отнимали все силы. Но сегодня она вкладывала в готовку всю свою нерастраченную энергию. Она вспомнила, как её бабушка учила выбирать правильную свёклу для борща — не слишком крупную, с тонкой кожицей и насыщенного бордового цвета, без белых прожилок. «Такая свёкла, Мариночка, — говорила бабушка, — будет сладкой, как мёд, и даст такой цвет, что любой борщ станет царским». Марина натирала именно такую, «царскую» свёклу для селёдки под шубой, и думала о том, как простые житейские мудрости передаются из поколения в поколение. Вот только мудрость в отношениях свекрови и невестки, видимо, была товаром дефицитным.
К четырём часам дня стол был накрыт. Белоснежная скатерть, начищенные до блеска приборы, хрустальные салатники, которые доставались из серванта только по большим праздникам. Всё выглядело безупречно.
Первыми приехали тётя Галя с дядей Колей. Они были настроены миролюбиво, вручили Сергею конверт с деньгами и большой игрушечный самосвал для Егора. Тётя Галя, чувствуя себя виноватой за тот звонок, обняла Марину и зашептала на ухо:
— Ты на меня зла не держи, я же как лучше хотела. Люда — она у нас женщина эмоциональная, сгоряча наговорить может.
Марина лишь вежливо улыбнулась в ответ.
Людмила Степановна появилась ровно в пять, как примадонна на сцене. В одной руке — огромное блюдо с «Наполеоном», в другой — пакет с контейнерами.
— Вот, принесла вам салатиков, — громко объявила она с порога, оглядывая накрытый стол критическим взглядом. — «Оливье» и «Мимозу». А то знаю я, у вас, молодых, вечно времени на готовку нет.
Это был первый укол. Марина промолчала, лишь процедила сквозь зубы:
— Спасибо, Людмила Степановна. Ставьте на стол, место найдётся.
Свекровь была одета в своё лучшее платье — тёмно-синее, строгого покроя, которое делало её похожей на директора школы. На лице застыло выражение оскорблённой добродетели. Она всем своим видом показывала: «Я пришла с миром, я принесла дары, но вы все должны помнить, какую обиду я затаила в своём благородном сердце».
Сели за стол. Первые тосты были предсказуемыми: за здоровье именинника, за родителей, за то, чтобы всё было хорошо. Сергей заметно нервничал, постоянно подливал отцу и дяде Коле, пытался шутить, но шутки получались натянутыми. Марина сидела с прямой спиной, с вежливой улыбкой на лице, но внутри вся сжалась в комок. Она чувствовала на себе тяжёлый взгляд свекрови и ждала удара.
И он последовал. После третьей рюмки, когда мужчины немного расслабились и заговорили о политике, Людмила Степановна поднялась. Она обвела всех торжествующим взглядом и легонько звякнула вилкой по бокалу, требуя внимания.
— Я хочу сказать тост, — произнесла она с пафосом, который был бы уместен на партийном съезде. — Я хочу выпить за мудрость. Особенно — за женскую мудрость. Ведь от женщины зависит погода в доме. Умная жена всегда поддержит мужа, всегда будет с ним заодно. Она — его тыл, его опора. И я хочу пожелать нашему дорогому имениннику, моему сыну, чтобы его тыл был надёжным. Потому что женщина, которая не делится с мужем деньгами, которая имеет от него секреты, долго в браке не живёт. За настоящие семьи, где всё общее!
Наступила мёртвая тишина. Даже телевизор, бубнивший что-то в углу, казалось, стих. Дядя Коля поперхнулся огурцом. Тётя Галя испуганно посмотрела то на сестру, то на Марину. Сергей побледнел как полотно.
Марина не шелохнулась. Она ожидала чего-то подобного, но реальность превзошла все ожидания. Это был не просто укол, это был удар наотмашь, публичная пощёчина.
И в этой оглушительной тишине раздался тонкий, ясный голосок Егора. Он как раз доедал кусок торта, и вся щека у него была в креме.
— Бабушка, а зачем делиться, если всё и так общее? Мама говорит, что деньги в нашей семье — общие. И квартира общая.
Все невольно рассмеялись. Детская непосредственность и логика разрядили обстановку. Все, кроме Людмилы Степановны. Её лицо окаменело.
И тут Марина поняла, что это её шанс. Не для скандала. А для того, чтобы расставить все точки над «и». Она спокойно, не повышая голоса, посмотрела прямо в глаза свекрови и сказала, обращаясь ко всем гостям:
— Егор прав. У нас с Сергеем действительно всё общее: и доходы, и расходы, и кредиты, и счета за квартиру, и ответственность за нашего сына. Общее всё, что можно потрогать и посчитать. Только слухи, Людмила Степановна, — это ваше личное, ваше собственное. И мы бы очень хотели, чтобы вы своё личное оставляли при себе, а не приносили в наш общий дом.
Сергей, который до этого сидел, вжав голову в плечи, вдруг выпрямился. Он посмотрел на жену, потом на мать. И в его взгляде больше не было растерянности. Была холодная решимость.
— Мам, хватит, — твёрдо сказал он. — Это мой день рождения. И это моя семья. Марина — моя жена. И я не позволю её оскорблять. Мы сами разберёмся в своих делах. Без твоих советов.
Людмила Степановна открыла рот, чтобы что-то ответить, но не нашла слов. Она была повержена. Её собственное оружие — публичность — обернулось против неё. Она рассчитывала на сочувствие родни, а получила отпор от собственного сына на глазах у всех. Она молча села, её лицо приобрело багровый оттенок.
Праздник был безнадёжно испорчен. Через полчаса гости, неловко прощаясь, начали расходиться. Людмила Степановна ушла последней, не сказав ни слова, подхватив своё нетронутое блюдо с «Наполеоном».
Когда за последними гостями закрылась дверь, в квартире стало тихо. Егор, утомлённый событиями, уже спал в своей комнате. Сергей молча собирал со стола грязные тарелки и относил их в раковину. Марина ему помогала. Они двигались слаженно, как будто ничего не произошло, но оба понимали, что сегодня в их жизни случился важный перелом.
Когда вся посуда была перемыта, Сергей вытер руки и повернулся к Марине.
— Прости, — сказал он просто.
— За что?
— За то, что был трусом. За то, что позволил ей так с тобой разговаривать. Я должен был остановить это раньше.
Марина подошла и обняла его.
— Ты остановил это сегодня. Этого достаточно.
Они долго стояли так, посреди кухни, в тишине. И эта тишина была уже не гнетущей, а умиротворяющей. Стена, которая росла между ними последние недели, рухнула.
Утром Марина проснулась от запаха свежесваренного кофе. Это было непривычно — обычно по утрам на кухне хозяйничала она. Она накинула халат и вышла из спальни.
Сергей сидел за кухонным столом. Перед ним стояли две чашки кофе. Он листал что-то в телефоне. Увидев Марину, он отложил телефон, но она успела заметить на экране сообщение от матери. Оно было коротким: «Извини, если вчера перегнула».
Он вздохнул и перевернул телефон экраном вниз. Жест был символичным. Он отгораживался от того, другого мира, где им пытались манипулировать.
— Я тут подумал, — сказал он, глядя на Марину. — Я хочу новую кухню.
Марина удивлённо подняла брови.
— Но только нашу, — продолжил он. — Чтобы мы выбрали её вместе. И купили на наши деньги, без чужих долгов и советов. Пусть не сразу, пусть мы будем копить на неё год. Но это будет наша кухня. Наше решение.
Марина смотрела на мужа и видела перед собой того Сергея, которого полюбила десять лет назад. Решительного, надёжного, готового брать на себя ответственность. Он наконец-то вырос из роли «маменькиного сынка» и стал главой своей собственной, отдельной семьи.
Она села напротив, взяла чашку с кофе и улыбнулась. Впервые за долгое время — искренне, всем сердцем.
— Хорошо. Но я думаю, начать нужно не с кухни. Начнём с доверия. Это гораздо дешевле, чем любая мебель, и намного важнее.
Сергей протянул руку через стол и накрыл её ладонь своей.
— Ты права. С доверия.
Людмила Степановна не звонила несколько недель. Обиделась. Но это была уже её личная проблема. Марина знала, что рано или поздно она снова появится на их горизонте, потому что такие люди не меняются. Но теперь Марина была спокойна. Она знала, что рядом с ней не мальчик, который ищет одобрения мамы, а мужчина, который будет защищать свою семью.
Через месяц они с Сергеем, взявшись за руки, как в начале их романа, шли по большому мебельному магазину и выбирали свою будущую кухню. Они смеялись, спорили о цвете фасадов — «капучино» или «слоновая кость» — и планировали, как поставят в углу маленький диванчик, чтобы вечерами сидеть там втроём, с Егором, пить чай и разговаривать.
А конверт с деньгами так и лежал в шкафу. Теперь это была не «заначка на развод» и даже не деньги на море. Это был их общий фонд. Фонд новой, крепкой семьи, которая прошла через испытания и стала только сильнее.
От автора:
Вот так и бывает: иногда, чтобы построить что-то новое, нужно сначала доломать старое, даже если оно казалось таким родным и незыблемым.