— Ты украла деньги, — сказал Виктор, не глядя мне в глаза. — Только ты знала, где конверт. Больше некому.
Обвинение
Я медленно положила телефон на стол. Пауза. Вдох.
— Вить, я не брала.
— Не называй меня так. Сто пятьдесят тысяч просто так не испаряются. В пятницу деньги были, в понедельник — нет. За выходные у меня была только ты.
Он достал телефон, начал что-то печатать. Я видела, как быстро бегают его пальцы по экрану.
— Кому ты пишешь?
— Узнаю как работает ЗАГС. Хочу отменить запись. Не собираюсь жениться на воровке.
Слово это он произнёс буднично, будто сказал "на бухгалтере" или "на соседке". Я смотрела на него и не узнавала.
Три года мы были вместе. Последний год я каждые выходные приезжала к нему, готовила, стирала, гладила его рубашки. Мы готовились к свадьбе — каждый по своей части. Он откладывал на банкет — сто пятьдесят тысяч за ресторан.
Я занималась всем остальным: платье, кольца, букет, пригласительные. У меня вышло больше, но я не считала. Это же для нас обоих.
— Виктор, давай спокойно поговорим. Может, ты сам переложил? Или кто-то из твоих приходил на неделе?
— Лена, хватит. Я всё понимаю. Тебе срочно понадобились деньги. Ты взяла и теперь боишься признаться. Но это не повод врать мне в лицо.
Он встал, взял ключи от машины со стола.
— Я поеду к матери. Тебе лучше собрать свои вещи. К вечеру хочу видеть квартиру пустой.
Дверь хлопнула. Я осталась одна на кухне, где ещё пахло утренним кофе. На холодильнике висел наш список дел перед свадьбой — я писала его, с галочками. "Заказать кольца", "забронировать фотографа", "купить туфли".
Сняла листок, смяла, бросила в ведро.
Позор
Через два дня коллега Наташа спросила на работе:
— Лен, ты чего такая? Свадьба же скоро — надо радоваться!
Я смотрела в монитор, делала вид, что проверяю документы.
— Свадьбы не будет.
— Как не будет? Вы же всё уже...
— Расстались, Наташ.
Она присела на край моего стола, понизила голос:
— Что случилось?
— Там... сложно. Потом расскажу.
Но я понимала — не расскажу. Потому что как объяснить? "Он решил, что я украла деньги на свадьбу, хотя у меня зарплата выше и накопления на счёте есть". Звучит дико. И унизительно.
Наташа хотела что-то сказать, но зазвонил мой телефон. Номер незнакомый. Я вышла в коридор.
— Алло?
— Тётя Лена? Это Катя.
Племянница Виктора. Шестнадцать лет, выпускной класс, розовые кроссовки и вечные наушники в ушах.
— Привет, Катюш.
— Слушайте, я хотела спросить... — Она замялась. — Мама сегодня говорила бабушке, что дядя Витя свадьбу отменил. Говорила, что вы деньги взяли. Это правда?
У меня перехватило дыхание.
— Нет, Катя. Неправда.
— А я так и думала! Вы же всегда такая... нормальная. Не то что некоторые. Извините, что спросила. Просто у нас дома все только об этом и говорят.
Когда она повесила трубку, я стояла в пустом коридоре офиса и смотрела в окно.
Значит, уже вся его семья знает. Мать, брат, невестка, племянницы. Все обсуждают, как я "украла" деньги на нашу свадьбу.
Я вспомнила, как Ольга Семёновна полгода назад сказала мне: "В пятьдесят один год белое платье — это неприлично. Вы уж того... бежевое возьмите". И я послушалась. Как морщилась, когда видела меня на семейных обедах.
Как однажды, думая, что я не слышу, сказала подруге по телефону: "Витьке бы тридцатилетнюю найти, а не ровесницу".
Попытка услышать
Вечером позвонила подруга Тамара. Без вступлений, сразу:
— Лен, Виктор мне написал. Говорит, свадьба отменяется. И про деньги что-то намекал.
Я закрыла глаза.
— Тома, я не брала эти деньги.
— Я знаю, что не брала. Я тебя двадцать лет знаю, ты последний раз в жизни чужое взяла — яблоко у соседки по парте в шестом классе. Но почему он так решил?
— Потому что логика простая: деньги пропали, я была у него на выходных, значит, я.
— А кто ещё мог взять?
— Не знаю. Но у его матери есть ключи. У брата есть. У двух его друзей. Только об этом почему-то никто не думает.
— Лен, а поговорить с ним?
— Пыталась. Он даже слушать не хочет.
Тамара молчала, потом тихо спросила:
— А ты хочешь его вернуть?
Я подумала. Честно подумала.
— Знаешь, Том, сейчас — нет. Потому что за три года он так и не узнал меня. Если в критический момент он выбрал версию, где я воровка, значит, он меня не знает совсем.
На следующий день я всё-таки набрала его номер. Нужно было попытаться — хотя бы раз — услышать друг друга нормально.
— Да, — ответил он сухо.
— Виктор, давай встретимся. Спокойно поговорим.
— О чём говорить?
— Давай подумаем вместе — кто ещё мог зайти в твою квартиру? Может, кто-то из родственников? Или друзей?
— Лена, хватит уже. Я всё понимаю — тебе срочно понадобились деньги. На что потратила? На сына? Серёжа опять попросил?
Вот оно. Мой Серёжа работает инженером-проектировщиком в "ПромСтройКомплекс", зарплата под сто тысяч, живёт своей жизнью. Последний раз я давала ему деньги четыре года назад — на первоначальный взнос по ипотеке. С тех пор он сам справляется.
— При чём здесь Серёжа?
— Ну ты же мать. Для матерей дети всегда на первом месте. Может, ему срочно понадобилось, ты и взяла нашу общую заначку.
— Я не брала! У меня свои накопления на счёте лежат, зачем мне брать из твоего конверта?
— Значит, ты теперь ещё и врать будешь? Мама права — говорила, что ты меркантильная. Что деньги для тебя главное.
Мама. Вот оно. Ольга Семёновна.
Я вспомнила, как она в прошлом месяце дарила мне халат — бордовый, бабушкин, явно намекая на возраст. Как каждый раз приносила Виктору замороженные котлеты — "сама делала, из хорошего мяса" — и смотрела на меня: мол, не ты кормишь моего сына, а я.
— Виктор, а твоя мать... она приходила к тебе на той неделе?
— Ты что, хочешь мою мать обвинить? Лена, ты себя слышишь?
— Я просто спрашиваю.
— Моя мать всю жизнь каждую копейку считает. Она экономнее тебя в сто раз. Да, она приходила — во вторник, принесла котлет. И что?
— У неё есть ключи от твоей квартиры?
— Есть. У брата есть. У двух друзей есть. Ты всех подозреваешь? Только вот деньги пропали именно после твоих выходных.
— Знаешь, Виктор, за эти три года я ни разу не попросила у тебя денег. Наоборот — я больше вкладывала в нашу общую жизнь. Вспомни, кто оплачивал продукты? Кто покупал постельное бельё, посуду, полотенца? У меня записи есть. Хочешь, покажу?
— Вот видишь! Ты даже записывала, сколько потратила! Это и есть меркантильность, Лена!
Он бросил трубку.
Я положила телефон и открыла старый блокнот с записями. Аккуратные столбики цифр. Продукты — моя колонка втрое шире. Бытовые вещи — почти всё я. Подарки его родным на праздники — тоже я. Он откладывал только на банкет. И теперь считает, что я украла его деньги.
Закрыла блокнот, убрала в дальний ящик. Не для доказательств. Просто чтобы не видеть лучше.
Тамара пришла вечером. Без звонка, просто позвонила в дверь. С пакетом готовой еды из кулинарии.
— Ешь. И рассказывай всё по порядку.
Я рассказала. Она слушала, кивала, потом налила чай.
— Лен, а может, он правда растерялся? Подумал в панике? Люди ошибаются. Может, дать ему время — одумается?
— Том, мне пятьдесят один. За три года он должен был узнать меня настолько, чтобы в критический момент не ошибиться. А он выбрал самую простую версию — обвинить меня. Даже не попытался подумать, что может быть иначе.
— Но вы же любите друг друга.
— Любила, — поправила я. — В прошедшем времени. Потому что человек, который любит, не пойдёт всем рассказывать, что я воровка. Не выгонит из квартиры. Не обвинит моего сына. В критический момент он выбрал версию, которая уничтожает меня. И даже не попытался проверить другие варианты.
Тамара молчала. Потом тихо:
— А ты думаешь, его мать могла взять?
— Не знаю. Но она единственная, кто открыто был против нашей свадьбы. Кто при каждой встрече намекала, что я "не пара" её сыну.
— Докажешь?
— Нет. И не буду пытаться. Знаешь, Том, сейчас мне важно другое. Прожить этот месяц одной. И понять очень многое про себя.
Месяц одиночества
Прошёл месяц. Странный, тихий месяц.
Я ходила на работу, готовила себе ужины, по вечерам читала. Виктор не звонил, я тоже молчала. Просто жила обычной жизнью — и удивлялась, как легко без него.
Однажды, убираясь, я нашла под диваном его носок. Серый, с дыркой на пятке. Раньше я бы зашила автоматически, не задумываясь. Теперь взяла и выбросила в мусорное ведро.
Вместе с носком туда полетели три года привычки жить с оглядкой на чужое мнение.
Я вдруг поняла: мне не хватает не Виктора. Мне не хватает иллюзии, что я кому-то нужна по-настоящему. Но реальный Виктор — тот, который в критический момент назвал меня воровкой — мне не нужен. Совсем.
Серёжа приезжал на выходных, привёз продуктов.
— Мам, как ты?
— Нормально. Правда.
— Этот... ну, он тебе звонил?
— Нет. И не надо.
— Хочешь, я с ним встречусь? Объясню, как с матерями разговаривают?
— Серёж, не нужно. Я сама разобралась. Вернее, всё уже разобралось само.
Он смотрел внимательно, потом кивнул:
— Ты изменилась. Стала... не знаю, как сказать. Спокойнее что ли.
— Честнее с собой, — улыбнулась я. — В пятьдесят один год я наконец-то стала честной с собой.
Ночью я проснулась от того, что по лицу текут слёзы. Не рыдания, не всхлипывания — просто тихие слёзы во сне.
Оказывается, я не настолько спокойная, как думала. Просто боль приходит позже. Когда уже никого нет рядом и не нужно держать лицо.
Я встала, умылась холодной водой, посмотрела в зеркало. Обычное лицо женщины пятидесяти одного года. Не красавица, но и не страшная. Просто — обычная. И этого достаточно. Для меня самой — достаточно.
Тамара говорила:
— Лен, а вдруг он правда растерялся тогда? Испугался? Может, стоит дать шанс?
— Том, за три года нужно было узнать человека настолько, чтобы в критический момент не растеряться. А он выбрал самое простое — обвинить меня. Даже не подумал, что может быть по-другому.
— А если он придёт, попросит прощения?
— Не придёт. Прошёл месяц. Если бы сомневался — пришёл бы раньше.
Я ошиблась. Сначала пришёл его брат.
Правда вскрывается
В субботу вечером позвонили в дверь. На пороге стоял Денис, брат Виктора, сорока двух лет, с конвертом в руках. Лицо виноватое, взгляд в пол.
— Лена, привет. Можно войти?
— Заходи.
Он прошёл на кухню, сел, положил конверт на стол.
— Прости. Мать призналась — это она взяла деньги.
Я смотрела на конверт. Белый, с синими цветочками по краю. Мы с Виктором выбирали его вместе в магазине канцтоваров.
— Понятно.
— Вот. Держи. Твои сто пятьдесят тысяч. Витька сейчас придёт, хочет поговорить. Он не знал, честное слово. Мать только вчера призналась.
— Почему она призналась?
— Витька устроил ей скандал. Она опять начала про тебя — мол, хорошо, что разошлись, не пара вы ему. Он разозлился, стал кричать: почему она тебя так ненавидит? Вот мать и сказала правду.
— Какую правду?
Денис покраснел, отвёл глаза:
— Что взяла деньги специально. Говорит, хотела проверить — как Витька себя поведёт. Мол, если ты его правда любишь, то простишь обвинение. А если нет — значит, корыстная. Вот такая у неё логика.
Я открыла конверт. Пятитысячные купюры, ровная пачка. Пересчитала, хотя понимала — там ровно сто пятьдесят.
— Скажи честно, Денис. Виктор устроил матери скандал из-за меня или из-за того, что она его самого обманула?
Денис помялся:
— Ну... он обиделся, что мать его использовала. Поставила в дурацкое положение. Сам знаешь — Витька самолюбивый.
Я встала, убрала конверт в ящик стола. Повернулась к Денису:
— Спасибо, что вернул. А вот доверие твой брат украл навсегда. И это не вернуть никакими деньгами.
Денис кивнул, молча встал.
— Витька через двадцать минут будет. Просил подготовить тебя к разговору.
— Увидимся.
Когда он ушёл, я села на диван и просто сидела. Деньги вернулись. Истина открылась. Виктор едет просить прощения. Но что-то внутри меня уже не откликается.
Будто за этот месяц я прожила отдельную жизнь — и вернуться в прежнюю уже невозможно.
Последний разговор
Виктор позвонил в дверь ровно через двадцать минут. В руках букет — огромный, жёлтые хризантемы. Я всегда говорила ему, что люблю розы. Белые или кремовые. Он никогда не запоминал.
— Привет.
— Лен, прости меня. Ну что я натворил. Я не знал, что мать... Она призналась только вчера.
— Хорошо.
— Давай всё вернём? Подадим заявление в ЗАГС заново. Свадьбу сыграем, как планировали.
— Нет.
Он моргнул, будто не расслышал.
— Как нет? Но я же не виноват! Я правда думал, что... Ну, деньги пропали, я растерялся. Любой на моём месте так бы подумал.
— Не любой. Тот, кто любит, сначала спрашивает, а потом обвиняет. Или не обвиняет вообще.
— Лена, ну скажи — что мне сделать? Я исправлю всё! Скажу всем, что ошибся!
— Не надо. Всем уже всё ясно.
— Я тебя люблю!
Я посмотрела на него. На растерянное лицо. На чёрную куртку "Коламбия", которую мы выбирали вместе полгода назад.
— Знаешь, Вить, я тоже тебя любила. В прошедшем времени.
— Ты не можешь просто взять и разлюбить!
— Могу. Потому что месяц я жила одна. И поняла: с тобой мне было не легче, чем без тебя. Даже тяжелее. Я постоянно подстраивалась, оглядывалась — на твоё мнение, на мнение твоей матери. Боялась лишнее слово сказать, лишний раз денег потратить, чтобы не сочли меркантильной. А в итоге всё равно сочли.
— Я больше не буду слушать мать!
— Виктор, тебе сорок семь. Если до сих пор слушаешь — уже не перестанешь.
— Лена, дай мне хоть один шанс!
Я покачала головой:
— Шанс у тебя был. Три года был шанс узнать меня. Понять, что я не способна украсть. Поверить мне хотя бы раз. Ты не воспользовался.
— Но ситуация была подозрительная!
— Для того, кто хочет подозревать — да. А для того, кто любит, любая ситуация сначала объяснима. Ты выбрал подозрение. Это твой выбор. А мой выбор — жить дальше. Без тебя.
Он стоял на пороге, сжимая букет. Жёлтые хризантемы — цветы, которые я никогда не любила.
— Лена, прошу...
— До свидания, Виктор.
Закрыла дверь. Услышала, как он постоял, потом медленные шаги вниз по лестнице. Села на диван, взяла книгу. Детектив про женщину, которая разгадывает преступление, когда все считают её виноватой. Дочитаю сегодня до конца.
Опять начало
Через неделю разбирала вещи, наткнулась на свадебное платье. Бежевое — не белое, как хотелось, а бежевое, потому что Ольга Семёновна сказала: "В вашем возрасте белое неприлично". Я тогда согласилась.
Повесила платье обратно. Когда-нибудь перешью в юбку. Или подарю. Но пусть пока висит — как напоминание: больше никогда не отказываться от белого ради чужого мнения.
Серёжа звонил почти каждый вечер:
— Мам, может, съездишь куда-нибудь? Отдохнёшь?
— Я не устала, сын. Я, наоборот, отдыхаю. От чужих ожиданий впервые за три года.
— Ты точно в порядке?
— Впервые за три года — да.
В субботу пришла Тамара со своей подругой Людмилой — весёлой женщиной пятидесяти пяти лет, разведённой, с короткой стрижкой и смешливыми глазами.
— Лена, это Люда. Помнишь, я рассказывала? Она в прошлом году тоже рассталась с женихом. Теперь ходит в керамическую мастерскую.
— В керамическую?
— Ага. Лепит из глины. Говорит, это как медитация. Только лучше.
Люда кивнула:
— Приходи попробовать. Там мужчин, правда, мало, но женщины классные. Лепим, чай пьём, разговариваем. Я уже восемь чашек сделала и три вазы. Одну вазу разбила специально — оказывается, очень терапевтично.
Я подумала: почему бы нет?
Всю жизнь хотела попробовать что-то руками делать. Не шить-вязать, а именно лепить. Но муж был против — руки пачкаются. Потом Виктор морщился — какая керамика в нашем возрасте.
— Дай контакты мастерской. Схожу на пробное занятие.
Когда подруги ушли, я села у окна с чаем. За окном темнело, зажигались огни в домах напротив.
Где-то там живёт Виктор — с матерью, с братом, со своими представлениями о правильных женщинах. Где-то там он, может быть, думает обо мне. А может, уже нет.
А я думаю о глине. О том, как буду лепить что-то своими руками. О вазах, чашках, тарелках — несовершенных, кривоватых, но своих.
О том, что жизнь в пятьдесят один — это не конец, а новое начало. Просто другое. Не розовое, а с оттенками глины — терракотовое, тёплое, настоящее.
И о том, что доверие нельзя украсть. Его можно только потерять.
Виктор потерял моё за одну фразу. А я за месяц нашла главное — доверие к себе самой.
За окном город засыпал. Где-то там, в этом огромном городе, живёт тот, кто ещё не знает, что скоро встретит меня. И поверит без доказательств, без конвертов, без материнских проверок. Просто поверит — потому что любить и значит верить.
Я улыбнулась своему отражению в тёмном стекле.
Впервые за три года — без оглядки на чьё-то мнение.
Если вам откликаются эти истории про достоинство, выбор и силу не прогибаться под чужие ожидания — подписывайтесь, здесь таких много.