— Мама, у меня сейчас совещание с поставщиками, я не могу говорить. Фирмой нужно управлять!
Голос сына в телефонной трубке звучал холодно и плоско, как звук монеты, упавшей на кафельный пол. Каждое слово отдавалось в гулкой пустоте больничной палаты, где единственной компанией Ларисе Андреевне были безмолвные белые стены и мерное, безразличное тиканье капельницы, отсчитывающей секунды ее угасающей жизни.
Она лежала, ощущая себя хрупкой осенней паутинкой, которую вот-вот сорвет ледяной сквозняк, и с трудом разлепила пересохшие губы.
— Витюша, я… мне просто нужно, чтобы ты приехал. Хоть на полчаса. Воздух здесь такой… тяжелый.
— Я же сказал, я занят! — в его голосе зазвенел металл нетерпения. — Если что-то нужно по делу — говори. Кстати, ты так и не подписала доверенность на увольнение Степаныча. Он, как старый пень, врос в свое кресло и мешает мне работать!
Лариса Андреевна закрыла глаза. Егор Степанович… верный друг, надежное плечо, человек, который был для её дела не просто управляющим, а крепким корнем, державшим на себе всю крону.
Отдать его на растерзание сыну было равносильно тому, чтобы самой подрубить сук, на котором она сидела.
— Я не буду его увольнять, Витя. Он единственный, кто держит все на плаву, — прошептала она, и этот шепот стоил ей неимоверных усилий.
— Что?! Да что ты понимаешь, лежа там на своих подушках! Я руковожу, и я решаю! — сын сорвался на крик, и этот крик, лишенный всякой сыновней теплоты, обрушился на нее, как холодный осенний ливень.
Пальцы, тонкие и почти прозрачные, дрогнув, дотянулись до кнопки отбоя. Щелчок. Тишина. Лариса Андреевна оборвала этот разговор, как хирург отрезает омертвевшую ткань — без боли, но с полным осознанием потери.
Разговор не просто отнял силы, он выжег внутри последние искорки надежды, оставив после себя лишь серое пепелище.
Она вспомнила, как неделю назад её привезли сюда. Дети, Виктор и Инга, засуетились, только когда диагноз прозвучал как приговор. Их забота была деловитой и быстрой, как биржевая сделка: лучшая клиника, отдельная палата, оплаченный счет.
Они купили ей место в этом чистилище, чтобы не видеть ее страданий, не обременять себя уходом, не нарушать свой отлаженный, комфортный мир.
Они просто оставили ее здесь, как оставляют старую вещь в камере хранения, чтобы вернуться за ней, когда придет время… или не вернуться вовсе.
Осознание было острым, как осколок стекла в сердце. Они не ждут ее выздоровления. Они ждут ее конца.
Из последних сил, превозмогая слабость, Лариса Андреевна дотянулась до тумбочки и выключила телефон. Пусть. Пусть будет тишина. Эта стерильная, безжизненная тишина была честнее и милосерднее ледяных голосов ее детей.
***
Лежа в тишине, нарушаемой лишь писком аппаратуры, Лариса Андреевна перебирала в памяти свою жизнь. Она не была робкой домохозяйкой. После внезапной смерти второго мужа, Антона, десять лет назад, она, бывший главный бухгалтер, унаследовала его небольшую, но успешную типографию «Книжный мир».
Встала у руля, разогнала лентяев, заключила новые контракты. Фирма процветала.
Ее взрослые дети от первого брака, казалось, гордились матерью-бизнесвумен. Они охотно принимали от нее щедрую финансовую помощь: Виктор открыл на ее деньги какой-то сомнительный интернет-магазин, который быстро прогорел, а Инга ежегодно летала на люксовые курорты.
Но они никогда не приезжали просто так, без повода. Не звонили, чтобы спросить, как у нее дела. Болезнь ничего не изменила, лишь сделала их нетерпение более очевидным.
Дверь в палату тихонько скрипнула, и вошел Егор Степанович. Седой, подтянутый, с усталыми, но добрыми глазами. Он принес ее любимый вишневый сок и свежую газету.
— Как ты, Лариса?
— Как видишь, — она слабо улыбнулась. — Что там на работе?
Управляющий тяжело вздохнул.
— Твой сын… Он пытается руководить. Вчера приказал остановить печать тиража для нашего ключевого клиента, потому что ему «не понравился оттенок синего». Я едва успел все исправить. Он ничего не понимает, Лариса. Он развалит все за месяц.
— Потерпи, Егорушка, — прошептала она. — Потерпи еще немного.
Она чувствовала, как угасает. Надежда иссякла. Она была готова уйти, смирившись с предательством самых близких людей.
***
Лариса Андреевна задремала, убаюканная мерным капаньем лекарства. Ее разбудил тихий шорох.
Открыв глаза, она увидела в палате молодую девушку со шваброй, которую видела впервые. Худенькая, светловолосая, с большими серыми глазами.
— Здравствуйте. Простите, я вас не разбудила? — смущенно проговорила девушка.
— Нет, что ты… — Лариса Андреевна попыталась приподняться. — А где Нина?
— Я вместо мамы сегодня, она приболела немного. Я Даша, — улыбнулась девушка.
Она быстро и ловко протерла пол, сменила пакет в мусорном ведре. Собираясь уходить, Даша мельком взглянула на Ларису Андреевну и заметила блестевшие на ее щеках слезы.
— Вам плохо? Может, врача позвать? Или принести что-нибудь? Воды? Чаю?
Ее участие было таким простым и искренним, что Лариса Андреевна растерялась.
— Нет, спасибо, деточка. Ничего не нужно.
Дашу тронуло это тихое, безысходное одиночество. Она замялась у двери.
— Знаете, а я вечером, после пар, принесу вам домашних оладушек. С яблочным повидлом. Мама всегда их печет, когда кто-то грустит. Они помогают. Можно?
Лариса Андреевна, не веря своим ушам, лишь молча кивнула.
***
Вечером Даша действительно пришла. С собой она принесла не только тарелку горячих, ароматных оладий, но и запах дома, уюта и чего-то давно забытого.
— Вот, с пылу с жару! И повидло, как обещала.
Лариса Андреевна, которую медсестры тщетно пытались накормить больничной кашей, с удивлением почувствовала аппетит.
С помощью Даши она села в кровати и съела почти все. Тепло растекалось по телу, и это было не только от еды. Это было тепло человеческой заботы.
Они разговорились. Даша рассказала, что учится на дизайнера, подрабатывает, чтобы помогать маме, которая тянет ее одна. А самая большая ее мечта — однажды свозить маму в Венецию. Та никогда не была за границей, да и вообще толком не отдыхала.
— Она у меня самая лучшая, — с гордостью сказала Даша.
Лариса Андреевна слушала, и слезы снова навернулись на глаза, но на этот раз это были другие слезы. Она достала из ящика тумбочки кошелек.
— Деточка, возьми, пожалуйста. Купи себе что-нибудь. И маме.
— Что вы, не нужно! — Даша решительно отодвинула ее руку. — Я же не за деньги. Забота не продается. Я завтра после учебы опять загляну, хорошо?
Отказ девушки поразил Ларису Андреевну больше, чем все щедрые подарки, которые она когда-либо делала своим детям.
***
Дашины визиты стали ежедневным ритуалом, лучиком света в серой больничной рутине.
Она приносила то домашний суп, то журнал с картинками, то просто садилась рядом и читала вслух классику. Она рассказывала о своих проектах в институте, о смешных случаях из жизни, и Лариса Андреевна, слушая ее, впервые за долгое время начала улыбаться.
Они вместе читали статьи о здоровом питании, и Даша даже нашла в интернете комплекс дыхательной гимнастики для ослабленных больных.
Перемены не остались незамеченными. Лечащий врач, пожилой профессор, во время очередного обхода удивленно хмыкнул, изучая ее анализы.
— Лариса Андреевна, я поражен. У вас прекрасная динамика. Организм начал бороться. Знаете, я думаю… у нас появился шанс. Небольшой, но реальный. Мы можем попробовать провести операцию.
Ночь Лариса Андреевна не спала. Она взвешивала этот крошечный шанс против неминуемого конца. И к утру она поняла, что снова хочет жить. Она согласилась.
Перед тем как её должны были везти в операционную, она подозвала Дашу.
— Девочка моя, у меня к тебе есть одна очень важная и секретная просьба. Мне нужна твоя помощь.
Даша внимательно выслушала ее шепот, и ее серые глаза восторженно заблестели.
— Я все сделаю, Лариса Андреевна! Все, как вы сказали!
***
На следующий день дверь в палату распахнулась без стука. На пороге стояли Виктор и Инга. За ними маячила фигура сухопарого мужчины в строгом костюме — нотариус.
— Мама, мы пришли, — с плохо скрываемым нетерпением начал Виктор. — Времени мало, нужно подписать документы.
— Мы решили, что так будет проще для всех, — подхватила Инга, разворачивая принесенное с собой завещание. — Чтобы потом не ждать полгода…
Они замерли. Картина, открывшаяся им, не вязалась с их представлениями об «умирающей».
Мать сидела в кресле в элегантном шелковом халате, с аккуратной укладкой и легким макияжем. Она выглядела посвежевшей и отдохнувшей. Рядом с ней сидела какая-то девчонка и читала вслух книгу.
— Что здесь происходит? — опешил Виктор.
— Дети, вы пришли, — спокойно сказала Лариса Андреевна. — А это Даша, моя гостья.
Оправившись от шока, Инга шагнула вперед.
— Мама, не время для гостей! Подписывай!
— Не волнуйтесь, — улыбнулась Лариса Андреевна. — Завещание уже составлено и заверено. Только вот, боюсь, ваших имен в нем нет.
Наступила оглушительная тишина. Затем Виктор взорвался:
— Да как ты смеешь?! Мы твои дети! Мы имеем право!
Скандал был громким, но недолгим. Вызванная медсестрой охрана быстро и вежливо выпроводила разбушевавшихся наследников из палаты.
***
Каталку с Ларисой Андреевной медленно везли по длинному коридору в сторону операционной. Даша шла рядом, крепко держа ее за руку.
— Я буду ждать, — шептала она.
У самых дверей операционной Лариса Андреевна остановила санитара.
— Дашенька, внученька моя… — она с трудом достала из-под одеяла сложенный вчетверо лист. — Я все оставила тебе. Типографию, квартиру, счета. Не отказывайся, прошу. Исполни свою мечту. И мамину.
Каталка тронулась и скрылась за двойными дверями. Даша смотрела ей вслед, и по её щекам текли слезы. Она догнала каталку и крикнула в закрывающуюся дверь:
— Я буду ждать! Мы полетим в Венецию все вместе! Вы, я и мама!
***
Три месяца спустя у подножия Эйфелевой башни стояли три женщины. Элегантная дама с короткой стрижкой, счастливо улыбающаяся молодая девушка и ее смущенная, но безмерно радостная мама. Они смотрели на сияющий огнями город.
Новая семья, связанная не узами крови, а нитями искренней любви и душевной близости, начинала свою новую жизнь. И хотя это была не Венеция, а Париж, никто не был разочарован. Ведь главное — они были вместе.
Ещё можно почитать:
Ставьте 👍, если дочитали.
✅ Подписывайтесь на канал, чтобы читать еще больше историй!