Я мешала ложкой кашу в кастрюле, вдыхая знакомый с детства запах овсянки с корицей. Андрей уже оделся, стоял в коридоре, завязывая шнурки на своих дорогих ботинках, которыми он так гордился. Мы были вместе уже шесть лет, из них три года в браке. Обычная, как мне казалось, крепкая семья. Мы оба много работали, копили на расширение жилплощади, мечтали о детях и о домике за городом, где будем встречать старость. В этих мечтах всё было общим: и радости, и трудности, и деньги.
— Лен, я побежал, — крикнул он из коридора. — Сегодня задержусь, отчёт сдаём. Не жди к ужину.
— Хорошо, удачи! — ответила я, выключая плиту.
Я налила себе кофе и села за стол. Кухня у нас была маленькая, но уютная. Я сама выбирала эти светло-оливковые обои и белую мебель. Каждый уголок здесь был пропитан нашими общими планами. На холодильнике висел магнитик из нашей первой совместной поездки к морю, рядом — смешная фотография, где мы корчим рожицы. Кажется, мы были счастливы. Или я просто хотела так думать? Этот вопрос тогда ещё не возникал в моей голове. Он появился позже, тонкой ядовитой иголкой, которая с каждым днём проникала всё глубже.
Моя мама жила в двухстах километрах от нас, в маленьком городке, в своей старенькой двухкомнатной квартире. Она была простой женщиной, всю жизнь проработала медсестрой. Звонила редко, чтобы не отвлекать, и никогда ничего не просила. Когда прошлой зимой у неё сломался холодильник, она несколько недель пыталась найти мастера, потому что «новый — это же так дорого, доченька, у вас свои траты». Я узнала об этом случайно, от соседки. В тот же вечер мы с Андреем заказали ей новый, самый лучший. Он сам нашёл магазин с быстрой доставкой, сам всё оформил.
— Твоя мама — святая женщина, — сказал он тогда, обнимая меня. — Ей нужно помогать, не дожидаясь просьб.
И я была ему безмерно благодарна. Его забота о моей маме казалась мне высшим проявлением любви.
Его же мама, Тамара Петровна, была полной противоположностью. Энергичная, громкая женщина, которая обожала быть в центре внимания. Она жила в соседнем районе и считала своим долгом участвовать в нашей жизни. Звонила по несколько раз в день, давала советы, о которых никто не просил, и постоянно жаловалась на здоровье. Её жалобы всегда были туманными и расплывчатыми: «давление скачет», «суставы ломит», «врачи ничего не понимают». И каждая такая жалоба неизменно заканчивалась намёком на то, что «хорошее лечение нынче стоит дорого».
Сначала мы помогали. Андрей приносил ей деньги, говорил: «Маме на лекарства». Я не возражала. Это же его мать, святое дело. Суммы были небольшими, и я не придавала этому значения. Мы ведь семья, и бюджет у нас общий. Я верила в это всем сердцем. Я доверяла своему мужу так, как доверяют себе. Он был моей опорой, моей стеной, моим будущим.
И вот, в тот самый обычный день, когда пахло овсянкой и начиналась новая неделя, я ещё не знала, что стена, за которой я пряталась, уже давно дала трещину и скоро рухнет, погребая под собой всё, во что я верила. День шёл своим чередом. Работа, обед с коллегами, вечерний поход в магазин. Возвращаясь домой с тяжелыми сумками, я думала о том, что приготовить на завтра. Всё было буднично и спокойно. Но это было затишье перед бурей.
Вечером, разбирая почту, я увидела конверт из банка. Обычная ежемесячная выписка по нашему общему счёту, куда мы складывали деньги на нашу большую мечту — новую квартиру. Я обычно не всматривалась в цифры, полностью доверяя Андрею вести наши финансы. Но в этот раз что-то заставило меня вскрыть конверт и пробежаться глазами по строчкам. И я замерла. Сумма на счёте была значительно меньше, чем должна была быть. Не хватало около ста пятидесяти тысяч. Странно… Может, я что-то забыла? Какая-то крупная покупка? Нет, не было ничего. Я проверила ещё раз. Цифры не менялись. Сто пятьдесят тысяч просто испарились.
Холодок пробежал по спине. Я отложила выписку, решив, что паникую раньше времени. Андрей придёт — всё объяснит. Наверняка есть простое и логичное объяснение. Перевёл на другой, более выгодный вклад. Оплатил что-то для машины. Что угодно. Мой мозг отчаянно цеплялся за любую рациональную версию, отказываясь верить в плохую. Я заставила себя успокоиться, выпила травяной чай и села смотреть какой-то сериал, но мысли роем кружились в голове, не давая сосредоточиться. Андрей вернулся поздно, уставший и молчаливый. Я решила не начинать этот разговор на ночь глядя. Утро вечера мудренее, как говорила моя мама.
На следующее утро за завтраком я, стараясь говорить как можно спокойнее, протянула ему выписку.
— Андрей, посмотри, пожалуйста. Мне кажется, тут какая-то ошибка. У нас на счёте не хватает крупной суммы.
Он мельком взглянул на бумагу и, не поднимая на меня глаз, пожал плечами.
— А, это… Я забыл тебе сказать. У нас же радиатор в машине потёк, пришлось срочно менять всю систему охлаждения. Дорого вышло.
Он сказал это так буднично, что я на секунду поверила. Действительно, что-то такое было с машиной… Но сто пятьдесят тысяч? За радиатор?
— Так дорого? — осторожно спросила я. — Ты уверен? Может, стоило поискать сервис подешевле?
Тут он посмотрел на меня. В его взгляде промелькнуло что-то холодное, чего я раньше никогда не видела.
— Лена, ты что, механик? Сказали — такая цена, значит, такая. Машина — вещь нужная, это же не безделушка какая-то. Не будем же мы на такси ездить.
Его тон был резким, почти грубым. Он встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен. А я осталась сидеть в тишине, и комок тревоги в моём животе стал ещё плотнее. Он никогда так со мной не разговаривал. Особенно когда речь шла о деньгах. Мы всегда всё решали вместе.
Подозрения, однажды поселившись в душе, начинают расти, как сорняки, пробиваясь сквозь любую попытку их выполоть. Через несколько дней позвонила Тамара Петровна. Её голос был бодрым и весёлым. Она с упоением рассказывала, как замечательно провела выходные на новой «базе отдыха», о которой раньше никогда не упоминала.
— Там такой воздух, Леночка! А процедуры какие! Грязевые обёртывания, массажи… Чувствую себя помолодевшей на десять лет! Правда, дорогое удовольствие, но здоровье ведь важнее всего, правда?
Процедуры… Массажи… Я слушала её, и в голове билась одна мысль: радиатор. Система охлаждения. Сто пятьдесят тысяч. Я вежливо поддакивала, а сама чувствовала, как кровь стынет в жилах. Что-то здесь было не так. Всё было не так.
Я решила действовать. Это было противно моим принципам, я всегда считала, что отношения строятся на доверии, но я больше не могла жить в этом тумане. Вечером, когда Андрей был в душе, я взяла его телефон. Руки дрожали. Я чувствовала себя предательницей, но остановиться уже не могла. Я открыла приложение банка. Последние операции… Вот он, этот перевод. Сто пятьдесят тысяч. И получатель… «Тамара П.». Моя свекровь.
Воздуха стало не хватать. Я положила телефон на место и отошла к окну, пытаясь отдышаться. Он солгал. Он нагло, глядя мне в глаза, солгал. И дело было не в деньгах. Дело было во лжи. В том, что он сделал это за моей спиной, украв наши общие сбережения, нашу общую мечту, и отдал их своей матери на «массажи и грязевые обёртывания». А мне рассказал сказку про радиатор. Зачем? Почему он просто не мог сказать правду? Боялся, что я не соглашусь? Но почему? Мы же всегда помогали ей…
В тот вечер я ничего ему не сказала. Я была раздавлена и опустошена. Я смотрела на него, на его лицо, которое знала столько лет, и видела перед собой чужого человека. Он улыбался, рассказывал что-то о работе, а я просто кивала, и улыбка моя была вымученной. Как долго это продолжается? Сколько ещё таких «радиаторов» было в нашей жизни, о которых я не знала?
Следующие недели превратились в пытку. Я стала замечать мелочи, на которые раньше не обращала внимания. Его постоянные шёпоты по телефону, когда он выходил в другую комнату. Всплывающие уведомления на его экране, которые он поспешно смахивал. Его раздражение, когда я спрашивала о наших планах или расходах. Он стал чужим, далёким. Наш уютный мир трещал по швам.
Однажды я убиралась в его ящике стола и наткнулась на пачку квитанций. Новые дорогие духи для Тамары Петровны. Счёт из ювелирного магазина — золотая цепочка. Билеты на концерт известного исполнителя, куда она ходила с подругой. Общая сумма за последние пару месяцев набегала внушительная. И всё это было оплачено с его личной карты, о существовании которой я даже не подозревала. Значит, он не только тратил наши общие деньги, но и имел свои, тайные.
Боль смешивалась с обидой. Почему он так поступал? Если его мать так нуждалась в красивой жизни, почему он не мог обсудить это со мной? Мы бы нашли решение. Урезали бы свои расходы, может быть. Но он выбрал путь обмана. Он сделал меня, свою жену, чужой в собственной семье.
И тут мне позвонила моя мама. Её голос был виноватым и тихим.
— Леночка, прости, что беспокою… У меня тут… кран на кухне совсем прохудился. Я вызвала сантехника, он сказал, нужно менять. Я заплачу, конечно, просто хотела спросить, может, у тебя есть номер какого-нибудь проверенного мастера?
Я слушала её лепет, её извинения за то, что она посмела попросить совета, и слёзы сами покатились по щекам. Вот она, разница. Моя мама, которая боится попросить о помощи, даже когда у неё потоп. И его мама, которая без зазрения совести вытягивает из нашего бюджета сотни тысяч на развлечения, прикрываясь выдуманными болезнями. А мой муж… Мой муж в этом всём — главный соучастник.
Я сказала маме, что всё решу. Позвонила в лучшую фирму в её городе, заказала замену всей сантехники на кухне и в ванной, оплатила всё картой. Сумма была в пять раз меньше, чем последняя «помощь» свекрови. И когда я вешала трубку, во мне что-то изменилось. Пропал страх, пропала неуверенность. Их место заняла холодная, звенящая ярость. Я больше не собиралась быть молчаливой дурой, которую водят за нос. Я ждала. Ждала подходящего момента, чтобы выложить всё на стол. И этот момент настал очень скоро.
Он настал в пятницу вечером. Андрей вернулся с работы необычно рано, нервный и взъерошенный. Он не раздеваясь прошёл на кухню, где я готовила ужин. Я сразу поняла: что-то случилось.
— Лена, нам надо серьёзно поговорить, — начал он без предисловий.
Я молча отложила нож и повернулась к нему, скрестив руки на груди.
— Я слушаю.
Он мялся, подбирал слова. Было видно, как ему тяжело. Но жалости во мне не было ни капли.
— В общем… Помнишь, я говорил, что у мамы здоровье не очень? Так вот, сейчас всё стало серьёзнее. Появилась возможность проконсультироваться у одного очень крупного специалиста из столицы. Он приезжает всего на пару дней. Это уникальный шанс, понимаешь?
Я молчала. Я просто смотрела на него и ждала.
— Ей нужно пройти полное обследование, это… это очень дорого. — Он наконец выдавил из себя. — Короче, нам нужно триста тысяч. Срочно. До понедельника.
Триста тысяч. Почти всё, что оставалось на нашем счёте. Последний гвоздь в крышку гроба нашей мечты о новой квартире.
— Я подумал, мы можем взять деньги с нашего общего счёта, — торопливо добавил он, видя моё молчание. — Здоровье мамы — это же самое главное. Мы потом ещё накопим.
Я смотрела на него и не узнавала. Где тот заботливый и честный парень, за которого я выходила замуж? Передо мной стоял лжец, который без тени сомнения был готов обокрасть собственную семью ради прихотей своей матери.
— Какого специалиста? — спросила я ледяным тоном. — Как его фамилия? В какой клинике он принимает?
Андрей растерялся. Он явно не ожидал таких вопросов.
— Какая разница? Это… это сложно, медицинские термины, ты всё равно не поймёшь.
— Я хочу увидеть направление от врача. Счёт из клиники. Хоть какой-то документ, подтверждающий, что твоей маме нужны эти деньги на лечение, а не на очередную поездку на курорт или новую шубу.
Его лицо исказилось. Маска заботливого сына слетела, и под ней оказался озлобленный, загнанный в угол человек.
— Ты что себе позволяешь?! — закричал он. — Ты смеешь не доверять мне? Моей матери?! Она страдает, а ты требуешь какие-то бумажки! Какая же ты бессердечная!
— Бессердечная? — я горько усмехнулась. — Это я бессердечная? А ты, значит, сама доброта? Врать мне про радиатор в машине, когда сам переводишь наши общие деньги своей маме на спа-процедуры? Покупать ей украшения и духи втайне от меня? Это ты называешь доверием?
Он смотрел на меня с ненавистью. Он понял, что я всё знаю.
— Это моя мать! — выкрикнул он. — Она меня одна вырастила, ночей не спала! Я обязан ей помогать! А ты… Ты даже не пытаешься её понять! Я помню, как мы покупали холодильник твоей матери! Тогда ты не считала деньги!
И это стало последней каплей. Его попытка сравнить мою скромную, тихую маму, которая боится попросить о помощи, с его алчной и вечно недовольной матерью переполнила чашу моего терпения. Я сделала шаг к нему, заглядывая прямо в его растерянные глаза. В комнате повисла звенящая тишина, слышно было только, как тикают часы на стене. И я сказала. Чётко, медленно, отрезая каждое слово.
Своей матери я готова отдать последнее, а твоей — не дам ни гроша!
Он замер, словно его ударили. В его глазах отразились шок, обида и непонимание. Он смотрел на меня так, будто видел впервые. А может, так оно и было. Может, он впервые увидел не покладистую жену, а человека, который больше не позволит себя обманывать. Тишина длилась вечность. Потом он мотнул головой, схватил с вешалки куртку и ключи от машины.
— Я этого не забуду, — прошипел он, уже стоя в дверях. — Я еду к маме. Ей я нужен, в отличие от тебя.
Дверь за ним захлопнулась с такой силой, что зазвенела посуда в шкафу.
Я осталась одна посреди кухни. Ноги подкосились, и я медленно сползла по стене на пол. Слёз не было. Внутри была звенящая пустота, как после взрыва. Всё, что мы строили шесть лет, рухнуло в один миг. Я сидела на холодном полу и смотрела в одну точку. И что теперь?
Прошла неделя. Андрей не звонил и не писал. Его вещи остались в квартире, но сам он будто испарился. Я жила как в тумане. Ходила на работу, возвращалась домой, готовила ужин на одного. Тишина в квартире давила, но в то же время приносила странное облегчение. Мне больше не нужно было притворяться, улыбаться, когда хотелось кричать. И в этой тишине я приняла решение.
Я позвонила его двоюродной сестре, Кате. Мы с ней не очень близко общались, Тамара Петровна их семью недолюбливала, говорила, что они «завистливые». Катя удивилась моему звонку, но выслушала. Я не стала вдаваться в подробности, просто спросила, как здоровье у тёти Тамары, мол, волнуюсь, Андрей говорит, всё серьёзно.
На том конце провода повисла пауза.
— Серьёзно? — удивлённо переспросила Катя. — В каком смысле? Насколько я знаю, она здорова как бык. На прошлой неделе звонила моей маме, хвасталась, что путёвку в санаторий под Сочи купила. Собирается в следующем месяце лететь.
Путёвка в санаторий. Триста тысяч. Всё встало на свои места. Это был не просто обман. Это была целая система, отлаженный механизм по выкачиванию денег, где Андрей был послушным исполнителем, а я — безликим спонсором. И самое страшное — всплыла ещё одна деталь. Катя, поколебавшись, рассказала, что Тамара Петровна не просто тратит деньги на себя. Она уже несколько лет активно помогает своему младшему сыну от второго брака, о существовании которого я даже не знала. Он жил в другом городе, вёл разгульный образ жизни и постоянно требовал денег. И «болезни» Тамары Петровны всегда удивительным образом совпадали с его очередными проблемами. Андрей всё это знал. И молчал. Он покрывал не только мать, но и брата, которого я никогда в жизни не видела.
Андрей вернулся через два дня после моего разговора с Катей. Выглядел похудевшим и измученным. Он пришёл с букетом моих любимых белых роз, которые теперь казались насмешкой. Он начал говорить что-то о том, что был не прав, погорячился, что его мама — пожилой человек, и он не может ей отказать. Он пытался снова меня разжалобить, снова давить на те же кнопки. Но они больше не работали.
Я остановила его на полуслове.
— Я знаю про санаторий, Андрей. И я знаю про твоего брата.
Он замолчал. Букет выпал из его ослабевших рук, и розы рассыпались по полу. Он понял, что игра окончена. Вся его ложь, вся эта многолетняя паутина обмана, которую он плёл вместе с матерью, раскрылась. Он больше не пытался оправдываться. Просто сел на стул и закрыл лицо руками.
Я смотрела на него без злости, почти с жалостью. Он оказался слабым человеком, заложником своей матери, неспособным построить собственную семью на честных началах. Он сделал свой выбор давно, и в этом выборе мне места не было. Я была лишь ресурсом.
Я подала на развод на следующей неделе. Это было тяжело и больно. Пришлось делить квартиру, в которую я вложила всю свою душу. Тамара Петровна звонила мне один раз, кричала в трубку, что я неблагодарная и разрушила жизнь её сыну. Я молча положила трубку и заблокировала её номер. Я больше не хотела быть частью их токсичного мира.
Сейчас прошло больше года. Я живу одна в небольшой съёмной квартире. Это не то, о чём я мечтала, но здесь тихо и спокойно. Здесь нет лжи. Я часто езжу к своей маме. Мы вместе пьём чай на её кухне с новой блестящей сантехникой, и она, как всегда, смущённо благодарит меня, хотя я сто раз просила её этого не делать. Глядя на её честные, любящие глаза, я понимаю, что не потеряла главного. Я потеряла мужа, но я не потеряла себя. Я научилась ценить честность и уважение превыше всего. Я заплатила за этот урок высокую цену, но я ни о чём не жалею. Иногда прошлое накатывает, как волна, и становится горько. Но потом я смотрю в окно, на большой и шумный город, и понимаю, что впереди у меня новая жизнь. И в этой жизни я больше никому не позволю себя обманывать.