Вечер был тихим, я только закончила разбирать посуду после ужина. За окном моросил мелкий дождь, барабаня по подоконнику, и этот звук всегда меня успокаивал. Наша квартира на пятом этаже, доставшаяся мне от бабушки, была моим убежищем, моей крепостью. Каждая вещь здесь хранила воспоминания: старинный буфет с резными ручками, потёртое кресло у окна, в котором я любила читать вечерами, даже лёгкий запах лаванды, который, как мне казалось, навсегда впитался в стены. Мы с Вадимом жили здесь уже три года, и я была абсолютно счастлива. Он всегда говорил, что обожает эту квартиру за её «душу», за уют, который я создала.
Я как раз заваривала нам чай с мятой, когда он вошёл на кухню. Он обнял меня сзади, уткнулся носом в волосы.
— Устал сегодня, — пробормотал он. — День какой-то суматошный.
— Отдыхай, любимый. Сейчас чай попьём, и всё напряжение уйдёт.
Мы сидели за столом, в полумраке, освещаемые лишь тусклым светом над плитой. Его рука лежала поверх моей. Всё было так спокойно, так правильно. Я и представить не могла, что этот вечер станет началом конца.
— Ань, я хотел поговорить, — начал он как-то издалека. — О маме.
Я напряглась. Отношения с его матерью, Тамарой Павловной, у меня были… ровными. Она была вежливой, никогда не лезла с советами, но я всегда чувствовала какую-то отстранённость, холодок за её дежурной улыбкой.
— Что-то случилось? Она здорова?
— Да, в целом да, — он помедлил. — Просто ей всё тяжелее одной. Возраст, сама понимаешь. Врач опять сказал, что ей нужно больше покоя и меньше беготни по магазинам. А она живёт на другом конце города, я же не могу каждый день к ней мотаться.
Сердце моё пропустило удар. Я уже догадывалась, к чему он ведёт. Мысли вихрем пронеслись в голове. Мы обсуждали это мельком пару месяцев назад, но это было просто гипотетически.
— Я подумал… — он сжал мою руку крепче. — Может, она переедет поближе? К нам.
— К нам? — переспросила я, хотя прекрасно поняла, что он имел в виду. — Вадим, у нас однокомнатная квартира. Куда?
— Нет-нет, не в смысле с нами жить, что ты, — он торопливо замахал руками. — Я думал, может, она сможет пожить здесь, в твоей квартире. А мы пока снимем что-нибудь поближе к моей работе. Двухкомнатную, как ты и хотела.
Я молчала. Воздух на кухне вдруг стал густым и тяжёлым. Моя квартира. Бабушкина квартира. Место, где я выросла. Отдать её, пусть и временно, свекрови?
— Вадим, я… я не знаю. Это так неожиданно.
— Анечка, пойми, это ведь для её же блага. Она будет под присмотром. Я смогу заходить к ней после работы. Ей не придётся таскать тяжелые сумки. И это же временно. Ну, год-два, пока она не окрепнет.
Он говорил так убедительно, так заботливо. Рисовал картины, как мы будем жить в новой, просторной квартире, как будем навещать его маму по выходным, как это всех нас сблизит. В его словах всё звучало так логично и правильно, но что-то внутри меня кричало «нет». Какое-то шестое чувство, инстинкт самосохранения.
— Это квартира моей бабушки, — тихо сказала я. — Здесь всё пропитано её памятью. Я не могу просто так… отдать её.
— Но ты же не отдаёшь навсегда! — его голос стал чуть настойчивее. — Аня, это моя мама. Единственный родной мне человек, кроме тебя. Неужели тебе сложно пойти мне навстречу? Ради нашего общего спокойствия.
Я смотрела на него, на его умоляющие глаза, и чувствовала себя ужасно виноватой. Может, я и правда эгоистка? Вцепилась в старые стены, когда речь идёт о здоровье пожилого человека?
— Мне нужно подумать, — выдохнула я. — Пожалуйста, дай мне время.
— Хорошо, — он кивнул, но в его глазах промелькнуло разочарование. — Конечно, подумай.
Следующие несколько дней были наполнены напряжением. Вадим стал молчаливым и отстранённым. Он больше не обнимал меня на кухне, не шутил за ужином. Просто приходил с работы, ел и утыкался в телефон или ноутбук. На все мои попытки заговорить отвечал односложно. Он не устраивал скандалов. Он просто наказывал меня своим молчанием, и это было гораздо хуже. Я чувствовала себя так, будто предала его.
В субботу позвонила Тамара Павловна. Её голос был сладким, как мёд.
— Анечка, деточка, как ты? Вадим что-то совсем расклеился. Не заболел?
— Нет, Тамара Павловна, всё в порядке, — соврала я. — Просто устаёт на работе.
— Ах, работа… Он так старается для вас, для вашей семьи. Такой ответственный мальчик. Ты береги его, он у меня один. И спасибо тебе, доченька, за твою доброту и понимание. Я так ценю это.
«За понимание»? Какое понимание? У меня по спине пробежал холодок. Я ведь ещё не дала никакого ответа. Или Вадим уже представил всё так, будто я почти согласна?
— Мы всегда поддерживаем друг друга, — уклончиво ответила я.
— Вот и умница. Настоящая семья так и должна поступать. Ладно, не буду отвлекать, голубка. Целую.
После этого разговора тревога внутри меня усилилась. Я попыталась поговорить с Вадимом вечером.
— Твоя мама звонила. Она благодарила меня за «понимание». О чём ты ей говорил?
— Ни о чём особенном, — он не отрывался от экрана ноутбука. — Сказал, что мы обсуждаем вариант с её переездом. Сказал, что ты самый понимающий человек на свете. Разве это неправда?
Он посмотрел на меня так, что я снова почувствовала себя виноватой. Может, я всё накручиваю? Он просто пытается успокоить мать, подготовить почву. Я решила отпустить ситуацию, понадеявшись, что он больше не будет поднимать эту тему. Но я ошибалась.
Через неделю он подошёл ко мне с новой идеей.
— Ань, я тут с юристом посоветовался… Ну, так, в общих чертах. Он сказал, что для удобства, чтобы мама могла сама решать все вопросы с коммунальными платежами, оформлять субсидии, если понадобится, и так далее, было бы проще, если бы квартира была оформлена на неё. Временно, конечно. Мы можем даже составить договор, что через два года она переписывает её обратно на тебя.
В этот момент я поняла, что это не просто просьба. Это какой-то план.
— Вадим, ты в своём уме? — мой голос задрожал. — Переоформить мою квартиру? Квартиру моей бабушки? Ты вообще слышишь, что предлагаешь?
— Тише, тише, чего ты так завелась? — он попытался меня обнять, но я отстранилась. — Это просто формальность! Чтобы пожилому человеку было проще. Ты же знаешь, какая у нас бюрократия. Иначе ей придётся по каждой бумажке тебя дёргать.
— Я не согласна, — отрезала я. — Ни на какой переезд, и уж тем более ни на какое переоформление. Эта тема закрыта. Раз и навсегда.
Его лицо изменилось. Мягкость исчезла, уступив место холодному раздражению.
— Ясно. Я тебя понял. Можешь не продолжать.
И снова началось молчание. Только теперь оно было другим — ледяным, враждебным. Мы жили в одной квартире как два чужих человека. Я плакала ночами в подушку, не понимая, как мой любящий, заботливый муж превратился в этого холодного манипулятора. Я всё ещё пыталась оправдать его. Он любит свою мать. Он просто не понимает, что просит.
Однажды я вернулась с работы раньше обычного и застала его говорящим по телефону в коридоре. Он стоял ко мне спиной и не слышал, как я вошла.
— …да, мама, не переживай. Всё идёт по плану. Немного капризничает, но это женское. Я всё решу. Главное, ты не начинай пока собирать вещи, чтобы она ничего не заподозрила раньше времени. Да, конечно. Документы я уже отнёс на консультацию. Всё будет хорошо.
Я замерла, боясь вздохнуть. План? Какой план? Документы? Он обернулся и увидел меня. Его лицо на секунду исказилось от испуга, но он тут же взял себя в руки.
— О, ты уже дома. А я как раз с мамой говорил, о здоровье её спрашивал.
— Я слышала, Вадим, — тихо сказала я. — Про какой план ты говорил? Какие документы?
— Тебе послышалось, — он рассмеялся, но смех вышел нервным. — Мы обсуждали план её лечения. А документы — это её старые медицинские выписки. Я носил их другому врачу показать. Ты совсем себя накрутила, милая.
Он подошёл, поцеловал меня в лоб и ушёл на кухню, оставив меня стоять в коридоре с бешено колотящимся сердцем. Он врал. Я видела это в его глазах. Он нагло и спокойно врал мне в лицо. С этого дня я перестала ему верить. Совсем. Я делала вид, что всё в порядке, улыбалась, поддерживала разговор, но сама наблюдала. Каждое его слово, каждый его жест теперь проходил через фильтр моих подозрений. Я начала замечать мелочи: как он прячет телефон экраном вниз, когда я вхожу в комнату, как у него появился новый пароль на ноутбуке, как он стал выходить из квартиры под предлогом «прогуляться», чего раньше никогда не делал.
Однажды вечером, когда он был в душе, его телефон, лежавший на столе, завибрировал. На заблокированном экране высветилось сообщение от «Мама». Я не собиралась читать, но мой взгляд зацепился за строчку: «Вадим, нотариус сказал, что без её личного присутствия и подписи ничего не выйдет. Ты уверен, что сможешь её уговорить?»
У меня потемнело в глазах. Я отошла от стола, села на диван. Дышать стало трудно. Нотариус. Он уже ходил к нотариусу. Он всё это время готовил за моей спиной, будучи уверенным, что сможет меня додавить. Это было уже не просто предательство. Это была спланированная операция по захвату моей квартиры.
Я ничего ему не сказала. Я решила посмотреть, как далеко он зайдёт. Следующие две недели я жила как в тумане. Я была подчёркнуто милой и покладистой. Я даже пару раз сама спрашивала про здоровье Тамары Павловны, делая вид, что смягчилась. Он расцвёл. Снова стал нежным, приносил мне цветы, говорил комплименты. Он думал, что его план работает. Что его молчание и холодность сломили меня.
А потом наступил тот самый вечер. Он пришёл с работы в прекрасном настроении, принёс мой любимый чизкейк. Мы сели ужинать. Он рассказывал какие-то смешные истории с работы, разливал по чашкам чай. Атмосфера была почти такой же, как в тот первый вечер, когда этот кошмар начался. Идиллической. Фальшивой.
Он отпил чай, поставил чашку и посмотрел на меня своей самой очаровательной улыбкой.
— Кстати, я сказал матери, что ты согласилась переоформить квартиру на нее, — огорошил меня муж своим заявлением.
Он сказал это так просто, так буднично, будто сообщил, что купил хлеб.
Тишина. В ушах зазвенело. Я смотрела на него и не могла произнести ни слова. Вилка выпала из моей руки и со звоном ударилась о тарелку. Этот звук вывел меня из оцепенения.
— Что? — прошептала я. Голос меня не слушался. — Что ты сказал?
— Я сказал маме, что ты согласна, — повторил он, всё ещё улыбаясь. — Я же видел, что ты смягчилась в последнее время. Понял, что приняла правильное решение. Она так обрадовалась, ты не представляешь! Уже завтра хотела приехать, чтобы мы вместе сходили всё оформить. Я подумал, что сделаю тебе сюрприз.
Сюрприз. Он назвал это сюрпризом. Он решил за меня. Он поставил меня перед фактом, будучи абсолютно уверенным в моей покорности. В этот момент любовь, которая ещё теплилась где-то в глубине души, умерла. Испепелилась, оставив после себя только холодную, звенящую пустоту и острую, как стекло, ярость.
Я медленно встала из-за стола.
— Вадим, — мой голос звучал ровно и страшно, я сама его не узнавала. — Ты сейчас же берёшь свой телефон. Ты звонишь своей матери. И ты говоришь ей, что ты лжец.
Улыбка сползла с его лица.
— Ань, ты чего? Я же как лучше хотел…
— Звони. Немедленно. И включи громкую связь.
Он смотрел на меня несколько секунд, поняв по моему лицу, что шутки кончились. Он медленно достал телефон, его пальцы слегка дрожали. Нашёл номер, нажал на вызов и кнопку громкой связи.
— Алло, сынок? — раздался из динамика бодрый голос Тамары Павловny. — Что-то случилось? Вы уже отпраздновали? Я как раз чемодан начала паковать!
— Мам… — начал Вадим, но запнулся, глядя на меня полными ужаса глазами.
— Тамара Павловна, здравствуйте, — сказала я, наклонившись к телефону. — Это Аня. Я просто хотела вам сообщить, что ни на какое переоформление квартиры я своего согласия не давала. И никогда не дам. Ваш сын вам солгал.
В трубке повисла тишина. Тяжёлая, оглушающая.
— Что? — наконец прошипела она, и в её голосе больше не было ни капли сладости. — Вадим, что это значит?
— Мам, тут просто недоразумение… — залепетал он.
— Никакого недоразумения нет, — продолжила я тем же ледяным тоном. — Ваша игра окончена. Я знаю и про нотариуса, и про ваш «план». Так что можете распаковывать чемоданы. И ещё. Я очень прошу вас больше никогда мне не звонить.
Я нажала кнопку отбоя. Вадим смотрел на меня, его лицо было белым как полотно.
— Что ты наделала? — прошептал он. — Ты всё испортила!
— Это ты всё испортил, Вадим. Ты, со своей ложью и манипуляциями.
— Я для нас старался! — вдруг закричал он. — Она обещала нам помочь с покупкой большого дома, если мы решим её квартирный вопрос! Мы бы жили как короли! А ты… ты из-за своих дурацких сантиментов, из-за этих старых стен всё разрушила! Ты всё разрушила!
Вот оно. Финальный аккорд. Дело было не в её здоровье. Дело было в деньгах. В доме, который они хотели купить за счёт моей квартиры. Моя квартира должна была стать разменной монетой в их сделке. И в этот момент я узнала ещё одну деталь. Его мать не была одинокой и больной. Она собиралась свою собственную квартиру, в которой жила, сдавать, чтобы получать дополнительный доход, а самой бесплатно жить в моей. Идеальная схема.
— Собирай свои вещи, — сказала я тихо, но твёрдо.
— Что?
— Ты слышал. Собирай свои вещи и уходи. Прямо сейчас.
— Ты не можешь меня выгнать! Я твой муж!
— Ты был моим мужем до того, как решил меня обмануть и украсть мой дом. У тебя есть час.
Он ещё что-то кричал, обвинял меня в эгоизме, в чёрствости, пытался схватить за руки. Но я была как каменная. Я просто стояла и смотрела, как он в ярости сгребает свои вещи в сумку. Вся любовь, вся нежность, которые я к нему испытывала, сменились чувством глубочайшего омерзения. Он был чужим. Абсолютно чужим человеком, который жил со мной три года и чей я, как оказалось, совсем не знала.
Когда за ним захлопнулась дверь, я не плакала. Я медленно обошла квартиру. Свою квартиру. Я коснулась прохладной поверхности старого буфета, провела рукой по спинке бабушкиного кресла. Воздух, казалось, стал чище. Лёгкий запах лаванды снова стал ощутим, больше не перебиваемый фальшью и ложью. Напряжение, которое сжимало меня тисками последние месяцы, наконец отпустило. Было больно, да. Но вместе с болью пришло и невероятное облегчение. Словно я только что вырвалась из душной комнаты на свежий воздух. Я села на диван, в полной тишине, и впервые за долгое время почувствовала себя в безопасности. Я чувствовала себя дома.