— Слушай, разве это искусство? Каждый раз одно и то же… К этому привыкаешь, как к старому креслу.
Голос Стаса, лучшего друга мужа, ворвался на кухню, разрезав уютное шипение говядины на чугунной сковороде. София замерла с деревянной лопаткой в руке. Вечер пятницы, который она так любила, рассыпался на осколки.
Она готовила свой фирменный гуляш — ритуал, который в их доме стал синонимом тепла и гостеприимства.
Приоткрытая форточка впускала морозный февральский воздух, смешивая его с ароматом тушеного мяса и специй. Этот запах всегда возвращал ее в детство, на маленькую кухню тети Алевтины, которая, помешивая варево в чугунке, говорила: «Главное в готовке, Сонечка, — это душа. Без души — просто еда».
София улыбнулась этому воспоминанию буквально за секунду до того, как слова Стаса ударили ее под дых.
Из гостиной, где ее муж Кирилл собрал друзей, доносился смех. София всегда радовалась гостям. Их дом жил, дышал, наполнялся голосами. Но сейчас…
— Зато экономно! — поддержал Стаса другой приятель, Вадим. — Да и мы, мужики, такие изыски все равно не замечаем. Нам бы брюхо набить, и ладно.
Смех стал громче. А Кирилл молчал. Он сидел там, в паре метров от нее, и молчал, позволяя обесценивать то, что она считала своим проявлением любви.
***
Обида подкатила к горлу горячим комом. Внутренний монолог закрутился вихрем.
Она мысленно перечисляла все свои усилия: поездка на другой конец города на фермерский рынок за той самой вырезкой, которую так хвалил Кирилл; визит к травнице, Анне Игоревне, за секретной смесью прованских трав; ранний подъем, чтобы успеть замариновать мясо в вине…
Перед глазами пронеслись картины последних лет: горы ажурных блинчиков по воскресеньям, которые Кирилл уплетал за обе щеки; многоярусные новогодние столы, ломившиеся от салатов и запеченной утки; яблочные пироги для внезапных гостей, аромат которых заполнял всю лестничную клетку.
Неужели все это было просто «набить брюхо»?
Мясо на сковороде зашипело громче, словно вторя ее негодованию. Она посмотрела на аккуратно нарезанные кубики моркови, на свой палец с неглубоким порезом от ножа, и в голове прозвучал один-единственный вопрос: «А зачем?».
Дрожащими пальцами София повернула ручку плиты. Огонь погас. Наступила тишина.
Она стянула с себя клетчатый фартук, который подарила ей тетя Алевтина, и бросила его на стул. Этот фартук был для нее символом, почти ритуальным облачением. Теперь он казался ей униформой прислуги. Чувство облегчения, смешанное с мелкой дрожью, прошло по всему телу.
***
Она шла в гостиную, и каждый шаг по короткому коридору отдавался гулким эхом в голове. Она чувствовала себя актрисой, выходящей на сцену для произнесения главного монолога.
София остановилась в дверном проеме. Взгляды всех четверых — ее мужа Кирилла, самодовольного Стаса, его жены Ларисы и хохочущего Вадима — устремились на нее. Разговоры оборвались на полуслове.
— Гуляша не будет, — произнесла она ровным, совершенно чужим голосом.
В комнате повисла оглушительная тишина. Кирилл и Стас попытались спасти ситуацию, превратив все в шутку.
— Софа, ты чего? Пересолила, что ли? — нервно усмехнулся муж.
— Не переживай, мы и соленое съедим! — подхватил Стас.
Но ее было уже не остановить. Плотина прорвалась.
— Я сегодня встала в шесть утра, чтобы поехать на рынок, — ее голос дрожал, но с каждым словом становился все тверже. — Я искала рецепт в старой тетиной книге, чтобы мясо было особенно нежным. Я потратила на это полдня! Не для того, чтобы вы просто «набили брюхо»! Это не мебель и не кресло! Это мое время, моя забота, моя любовь, если хотите!
Она указала рукой в сторону кухни:
— В холодильнике есть сервелат. И хлеб. Ужин можете приготовить себе сами.
Развернувшись, она ушла в спальню, оставив за спиной ошеломленных гостей и мужа, который смотрел на нее так, будто видел впервые.
***
София сидела на краю кровати в темноте и прислушивалась. Ее трясло. Сначала донеслись приглушенные, виноватые голоса. Затем неловкое шарканье в прихожей, торопливые прощания.
— Кирилл, ты извини, мы не хотели… — это был голос Ларисы, жены Стаса.
— Да ладно, мужики, бывает… — буркнул ее муж.
Хлопнула входная дверь. Еще одна. В квартире наступила мертвая тишина. Ее нарушал только тихий звон посуды с кухни. Кирилл, судя по всему, убирал со стола.
Злость, кипевшая в ней, медленно уступала место опустошенности. Но под этой ледяной коркой усталости пробивался тонкий, едва заметный росток странного, но приятного чувства. Облегчение. Она сделала то, что должна была.
***
Робкий стук в дверь спальни заставил ее вздрогнуть.
— Соф, можно?
Кирилл вошел и нерешительно присел рядом на кровать. Он молчал несколько минут, подбирая слова.
— Прости. Мы все повели себя как свиньи. А я — больше всех. Я просто… привык. Привык, что ты всегда рядом, что дома всегда вкусно и уютно. И перестал это замечать.
София не выдержала и заплакала. Тихо, беззвучно, слезы просто катились по щекам.
— Ты не представляешь, как это было обидно… Все эти часы, все эти мысли, как сделать лучше, вкуснее… А в итоге — «старое кресло».
— Я знаю. То есть, теперь знаю, — он осторожно взял ее за руку. — Когда они уходили, Лариска расплакалась. Сказала, что ее мама всю жизнь так же готовила для всей семьи, а они тоже воспринимали это как должное. Стас чуть сквозь землю не провалился. Твои слова не только до меня дошли.
Он посмотрел ей в глаза, и в его взгляде она впервые за долгое время увидела не привычку, а искреннее раскаяние.
— Прости меня, Соф. Я обещаю, все будет по-другому. Я больше никогда не позволю ни себе, ни кому-то другому так говорить о тебе и о том, что ты делаешь.
Она смотрела на их сплетенные руки. Обида еще саднила, но в тишине комнаты, нарушаемой лишь ее всхлипами, зарождалась хрупкая надежда.
***
София проснулась от запаха гари и настойчивого звяканья посуды. Она вышла на кухню и замерла на пороге.
Кирилл, облаченный в ее клетчатый фартук, стоял у плиты, пытаясь отскрести от сковороды нечто черное. Рядом в миске плескалось комковатое тесто, а на столе возвышалась гора грязной посуды.
— Я хотел сделать блины. По твоему рецепту, из блокнота, — виновато улыбнулся он. — Это уже третья попытка. Я не думал, что это так сложно.
София не смогла сдержать улыбки. Она подошла, взяла у него из рук венчик и заглянула в миску.
— Ты муку забыл просеять, — мягко сказала она. — И яйца надо взбивать с сахаром отдельно.
Он обнял ее сзади, уткнувшись носом в макушку.
— Это душа, — тихо произнес он. — Я понял. Честно.
Она положила свою ладонь поверх его. Они вместе принялись спасать тесто. Шум миксера, смех, запах ванили и корицы — звуки обычного утра, которое вдруг стало особенным.
За окном вставало бледное февральское солнце. Его лучи пробивались сквозь стекло, освещая кухню и двух людей, которые заново учились готовить. Не просто завтрак. А свою общую историю, где заботу больше не принимают как должное, а ценят и разделяют на двоих.
Еще интересно почитать:
Ставьте 👍, если дочитали.
✅ Подписывайтесь на канал, чтобы читать еще больше историй!