Пожар лишил её мать дома. Казалось, решение простое: временно приютить у себя. Но один разговор с мужем превратил семейную жизнь Марины в руины.
Когда Геннадий бросил последние слова, что-то оборвалось внутри Марины. Не разбилось - именно оборвалось, как тонкая, давно истрепавшаяся нить. Она стояла у окна, глядя на серый, унылый двор типичной пятиэтажки, и только пальцы, побелевшие от напряжения, выдавали её внутреннее состояние.
- Забирай свою мать к себе - я с ней жить не буду! - сказал он и ушёл, громко хлопнув дверью.
Хлопок отдался эхом в пустой квартире. Так хлопают дверью только тогда, когда хотят поставить точку. Окончательную.
Марина ещё несколько минут смотрела в пустоту, пока на экране телефона не высветился звонок матери. Третий за последние полчаса.
- Да, мам, - ответила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
- Мариночка, я просто спросить хотела, ты не забыла, что мне завтра уже выписываться? - голос Антонины Сергеевны звучал непривычно робко. - Мне медсестра сказала, что можно к обеду уже собираться. Ты приедешь?
Вопрос повис в воздухе. Марина прикрыла глаза. Конечно, она не забыла. Именно об этом они с Геннадием только что кричали друг на друга, раскидывая слова, как камни. Остался последний, самый тяжёлый камень, и он его бросил.
- Конечно, мам. Я приеду, - сказала она, и в этот момент решение было принято.
Телефон выскользнул из рук на диван. Звук, с которым он упал на мягкую поверхность, был еле слышен, но почему-то именно он вывел Марину из оцепенения. Она тряхнула головой, как будто пытаясь сбросить наваждение, и начала бесцельно двигаться по квартире. Два шага до кухни, разворот, три шага до балкона, снова разворот. Сорок квадратных метров их с Геннадием жизни, которые теперь казались ей тесными, душными, чужими.
Чайник на плите вскипел и щёлкнул. Марина механически сняла его, залила кипяток в чашку, где одиноко плавал пакетик чая. На столе остался недоеденный завтрак Геннадия - яичница с помидорами, которую она приготовила с утра. Та самая яичница, во время которой она как бы между прочим сказала, что её маме завтра выписываться из больницы, и ей некуда идти.
Сорок лет. Ровно сорок лет её мать проработала на меланжевом комбинате, в красильном цехе. Пришла туда девятнадцатилетней девчонкой, там же познакомилась с отцом Марины. Он не дожил до пенсии, сгорел от рака лёгких, быстро и мучительно. Осталась только старенькая однокомнатная квартира в заводском районе, где мать прожила всю жизнь.
Прожила. Прошедшее время. Потому что два месяца назад в их доме случился крупный пожар. Тот самый, что показывали по всем местным новостям. Мать чудом успела выбраться, когда соседский мальчишка забарабанил в дверь, а потом неделю лежала в больнице с ожогами и отравлением угарным газом.
А потом начался долгий, выматывающий квест по инстанциям. Обследования, справки, комиссии, бесконечные вереницы чиновников, смотрящих сквозь неё. Да, дом признан аварийным. Нет, расселения в ближайшие годы не предвидится. Да, вы можете встать в очередь на социальное жильё. Нет, быстрее пяти лет ничего не будет. А где жить эти пять лет?
Антонине Сергеевне предлагали место в доме престарелых за городом. Марина съездила туда. Серое, унылое здание с запахом хлорки и безнадёги, палаты на четверых, жидкая овсянка на завтрак, туалет в конце коридора. Два часа в неделю на посещения.
И тогда она решилась предложить Геннадию временный вариант: пусть мама поживёт у них. Совсем немного, пока не найдётся что-то подходящее, пока не решится вопрос с компенсацией за сгоревшую квартиру.
Она предлагала это осторожно, за ужином, подливая ему домашнего вина, которое сама настаивала на смородине.
- Всего на несколько месяцев, Гена. Ну куда ей идти? Поставим раскладушку в зале, она много места не занимает. А в доме для престарелых... ты бы видел, что там... - голос Марины дрогнул. - Я бы сама там не выжила и месяца.
Геннадий молчал, методично разрезая мясо в своей тарелке. Его лицо оставалось непроницаемым, только желваки ходили на скулах - верный признак внутреннего напряжения.
- Нет, - сказал он наконец. - Я не для того вкалывал, чтобы на старости лет жить с тёщей. У нас двухкомнатная квартира, Марина. Где она будет спать? В зале? А где я буду смотреть футбол? В спальне? Или мне вообще телевизор можно не смотреть? Или мне спать на кухне? Как ты это видишь?
- Но это временно... - начала Марина.
- Временно не бывает, - отрезал он. - Сначала на месяц, потом на два, потом компенсацию задержат, потом ещё что-нибудь. И так до бесконечности. Нет. Категорически нет.
Тогда разговор остался незавершённым. Геннадий сказал своё «нет», но Марина знала, что к теме придётся вернуться. Время поджимало. И вот сегодня утром она вернулась, и всё взорвалось.
Чай остыл. Марина отставила чашку и прошла в спальню. Большая кровать, купленная три года назад, занимала почти всё пространство. По бокам - две тумбочки, на одной из которых стояла фотография с их свадьбы. Счастливые, молодые лица. Пятнадцать лет назад.
Марина взяла фотографию в руки. Ей было двадцать пять, Геннадию - тридцать. Он казался ей тогда таким зрелым, таким основательным. Инженер с перспективой, собственная квартира, планы на будущее. Её мать тогда была против.
- Эгоист он, Мариночка, - говорила Антонина Сергеевна, качая головой. - Смотрит так, будто оценивает, сколько ты стоишь. Не люблю таких мужчин.
А Марина не слушала. Влюблена была до безумия, до дрожи в коленях. И ведь не скажешь, что плохо жили эти пятнадцать лет. Нормально жили. Он работал, она работала. В отпуск ездили каждый год - то в Турцию, то в Крым. Машину купили, хоть и не новую. Ремонт сделали приличный. Детей только Бог не дал...
Стук в дверь вывел её из задумчивости. Резкий, требовательный. Сердце подпрыгнуло - неужели Геннадий вернулся? Но на пороге стояла соседка, Лидия Петровна, маленькая сухонькая старушка с любопытными глазами.
- Мариночка, у тебя соль есть? А то у меня закончилась, а в магазин идти... сама знаешь, ноги уже не те, - затараторила она, но осеклась, увидев лицо Марины. - Что случилось-то? На тебе лица нет.
Марина хотела ответить что-то обтекаемое, но вдруг почувствовала, что слова сами рвутся наружу.
- Гена ушёл, - сказала она тихо. - Насовсем, кажется.
Лидия Петровна ахнула и, не дожидаясь приглашения, проскользнула в квартиру. Через десять минут они сидели на кухне, и Марина, прихлёбывая свежезаваренный чай (на этот раз с лимоном и мёдом, по настоянию соседки), рассказывала всю историю.
- И вот сегодня утром я снова подняла этот вопрос. Мне же завтра маму забирать из больницы. А ему хоть бы что, уткнулся в свою яичницу. Я говорю: «Гена, это моя мать, она осталась без крыши над головой, ты понимаешь?» А он мне: «А я тут при чём? Я что, поджигал?» - Марина всхлипнула. - И понеслось. Я ему про человечность, про то, что это временно, а он мне - про свой покой, про то, что он имеет право на личное пространство.
Лидия Петровна кивала, поджав губы.
- А потом он встал, бросил вилку и сказал: «Забирай свою мать к себе - я с ней жить не буду». И ушёл. Хлопнул дверью так, что штукатурка посыпалась.
- И не звонил? - спросила Лидия Петровна.
- Нет.
- А ты ему?
- Нет. Я думаю, он к Виталику поехал, к другу своему. Он всегда туда едет, когда мы ссоримся.
Лидия Петровна задумчиво постучала ложечкой по краю чашки.
- А знаешь, Мариночка, может, оно и к лучшему.
- Что - к лучшему? - не поняла Марина.
- Что он показал своё истинное лицо. Сейчас, когда тебе трудно, когда твоей матери негде жить. Эгоист он, ты уж прости меня за прямоту. Не мужик.
Эти слова странным образом перекликались с тем, что говорила ей мать пятнадцать лет назад. Марина вздрогнула. Может, она всегда это знала, где-то глубоко внутри? Может, просто не хотела видеть?
Лидия Петровна ушла через час, забрав наконец свою соль и оставив Марину в смятении чувств. Ещё через полчаса раздался звонок телефона. На экране высветилось имя: «Гена».
Она долго смотрела на экран, прежде чем нажать на зелёную кнопку.
- Да.
- Я у Виталика, - голос Геннадия звучал глухо, как будто из подвала. - Переночую у него. Утром заеду за вещами.
- За вещами? - эхом отозвалась Марина.
- Да. Я всё решил. Раз ты выбрала мать, а не меня, то так тому и быть. Я снимать буду квартиру, пока что-нибудь не присмотрю.
Он говорил деловито, почти равнодушно. Как будто они обсуждали покупку новой мебели, а не крушение пятнадцатилетнего брака.
- То есть ты серьёзно? - голос Марины дрогнул. - Ты действительно готов разрушить нашу семью из-за того, что моя мать, которой некуда идти, поживёт у нас несколько месяцев?
В трубке повисла тяжёлая пауза.
- Не передёргивай, - наконец произнёс Геннадий. - Это не я разрушаю семью. Это ты делаешь выбор. И выбор этот - не в мою пользу.
- Гена, но это же моя мать! - Марина почувствовала, как внутри поднимается волна возмущения. - Это человек, который дал мне жизнь! Который всегда был рядом, когда мне было плохо! Который никогда, слышишь, никогда не ставил меня перед выбором!
- Как знаешь, - голос Геннадия стал ещё холоднее. - Я завтра заеду. В девять.
И связь прервалась.
Марина опустила телефон. Руки дрожали. В голове стучала одна мысль: «Неужели это конец?» Пятнадцать лет жизни, привычки, совместные воспоминания, планы - всё рушилось из-за чего? Из-за нежелания потерпеть несколько месяцев неудобств ради человека, попавшего в беду.
Она прошла в ванную и долго смотрела на своё отражение в зеркале. Покрасневшие глаза, морщинки в уголках рта, первая седина в волосах. Сорок лет. Начинать всё сначала? Или прогнуться, отправить мать в тот ужасный дом престарелых, сохранить видимость семьи?
Нет. Если Геннадий готов вот так всё перечеркнуть, значит, и не было ничего настоящего. Значит, всё это время она жила с человеком, который любил только свой комфорт. А она... что любила она? Его или тот образ, который сама себе нарисовала пятнадцать лет назад?
Звонок в дверь застал её врасплох. Неужели Геннадий передумал и вернулся? Сердце заколотилось как сумасшедшее. Она почти побежала к двери, распахнула её - и увидела курьера с огромным букетом белых роз.
- Марина Алексеевна? - уточнил молодой человек. - Это вам.
Она автоматически приняла букет, расписалась в каком-то бланке и закрыла дверь. Цветы пахли одуряюще. Среди стеблей она нашла маленькую карточку: «Прости за всё. Я был неправ. Давай поговорим ещё раз. Гена».
Марина медленно опустилась на пол прямо в прихожей, прижимая к груди букет. Слёзы текли по щекам, капая на белоснежные лепестки. Он просит прощения. Может, ещё не всё потеряно? Может, он одумался?
Телефон снова зазвонил. Она с трудом поднялась и добрела до дивана, где оставила его. Это была не Геннадий. Это был директор дома престарелых, тот самый, куда она ездила смотреть условия для матери.
- Марина Алексеевна? Беспокоит Игорь Валентинович. Я звоню сообщить, что у нас появилось место в улучшенной комнате. На двоих, с отдельным санузлом. Если вы всё ещё заинтересованы для вашей матери...
Она слушала его ровный, деловитый голос и думала о том, как странно всё складывается. Вот оно - решение проблемы. Компромисс. Её мать будет в более-менее приличных условиях, а её брак будет спасён. Всё наладится. Нужно просто согласиться.
- Спасибо, Игорь Валентинович, - услышала она свой голос, как будто со стороны. - Но мы решили этот вопрос. Моя мама будет жить со мной.
Она нажала отбой и сразу набрала Геннадия. Три гудка показались ей вечностью.
- Да? - его голос звучал напряжённо, с ноткой надежды.
- Я получила цветы, - сказала Марина. - Спасибо. Они очень красивые.
- Я... я погорячился, - выдавил Геннадий. - Давай всё обсудим ещё раз, спокойно. Я приеду сейчас, хорошо?
Марина помолчала. Перед глазами всплыло лицо матери - измождённое больничными процедурами, с потухшими глазами, в которых, тем не менее, всегда светилась безусловная любовь к ней, к своей единственной дочери.
- Нет, Гена. Не приезжай. Всё правильно. Я действительно сделала выбор.
В трубке повисла тишина, такая глубокая, что, казалось, можно было услышать, как рушится мир.
- То есть? - наконец выдавил он.
- Ты сказал: «Забирай свою мать к себе - я с ней жить не буду». И я забираю. А с тобой... с тобой я жить не хочу.
Она нажала отбой и долго сидела, глядя на букет белых роз. Потом медленно встала, взяла вазу, наполнила её водой и аккуратно поставила в неё цветы. Красивые. Наверное, дорогие. Но почему-то совершенно не трогающие сердце.
Завтра она поедет за матерью. Они начнут новую жизнь, вдвоём. Будет непросто, но они справятся. Потому что когда выбираешь между комфортом и любовью, настоящей, безусловной любовью, выбор очевиден.
А вы как думаете, поступила ли Марина правильно? Смогли бы вы выбрать между мужем и матерью, оказавшейся в беде? И есть ли вообще в такой ситуации правильный выбор?
📌Напишите свое мнение в комментариях и поставьте лайк , а также подпишитесь на канал, чтобы не пропустить новые истории ❤️
Так же рекомендую к прочтению 💕:
#семья #любовь #историиизжизни #интересное #психология #чтопочитать #рассказы #жизнь