Хлопок входной двери прозвучал как выстрел. Он разделил жизнь всех присутствующих в комнате на «до» и «после».
Иван, не говоря ни слова, прошел мимо всех и затворился в своей комнате. Елена молча поднялась и ушла наверх. Алексей остался стоять посреди гостиной, бессильный и разбитый. Он обрел дочь, чтобы потерять ее в ту же секунду.
А Зинаида сидела в своем кресле и смотрела в пустоту. Ей казалось, что сердце ее сейчас разорвется от боли. Она хотела как лучше, а получилось то, что получилось. Она разрушила жизни всех, кого любила.
Спустя несколько часов, когда стемнело, Иван вышел из своей комнаты. Он был одет в куртку, в руках он держал ключи от машины.
— Я еду к ней, — сказал он твердо, глядя на Алексея. — Она не должна быть одна. Она может говорить что угодно, но я не оставлю ее.
— Ваня, но вы же… — начал Алексей.
— Я знаю! — перебил его Иван. — Я все знаю. И это меняет все, но это не меняет моих чувств к ней. Я не знаю, что мы будем делать. Но я не могу позволить ей сломаться. Она и так всю жизнь была одна.
Алексей не стал останавливать сына. Он понимал, что Иван прав. Кто-то должен был быть рядом с Лидой в эту минуту.
Отец подошел к окну и увидел, как фары машины Ивана скрываются в темноте. Он думал о Лиде. О своей дочери. О том, как она, наверное, сидит сейчас одна в том самом доме у леса, доме своей матери, и плачет. И он знал, что должен сделать то, чего не сделал восемнадцать лет назад. Нужно поехать к дочери и объяснить все. Выпросить прощение не как отец, требующий своих прав, а как человек, виноватый перед ней и перед памятью ее матери.
Алексей взял ключи от машины. Он знал, что путь предстоит долгий, и что его может ждать новый отказ. Но он также знал, что если он не поедет сейчас, то потеряет дочь навсегда. И на этот раз по-настоящему.
******
Ночь была безлунной и глухой. Алексей ехал по темной дороге, которую не видел восемнадцать лет. Каждый поворот, каждое дерево отзывалось в памяти эхом далекой юности. Сердце бешено колотилось — от страха, от надежды, от нахлынувших воспоминаний.
Впереди, в просвете между деревьями, он увидел огонек. Одинокий свет в окне того дома — дома Анны.
Он остановил машину поодаль, не решаясь подъехать ближе. Рядом стоял знакомый автомобиль Ивана. Значит, сын уже здесь и Лида не прогнала его. Алексей вышел из машины и медленно пошел по тропинке, которую когда-то расчистил своими руками.
Дом был не таким, каким он его помнил. Леса, стройматериалы, но уже угадывались черты былой красоты. Клюшкин подошел к окну, из которого лился свет. В большой гостиной, на ящике с инструментами, сидела Лида. Она уткнулась лицом в колени, и ее плечи тихо вздрагивали. Рядом, на корточках, сидел Иван. Он не обнимал ее, не прикасался к ней, просто был рядом, говоря что-то тихим, успокаивающим голосом.
Алексей громко и уверенно постучал в дверь. Раздались шаги, дверь открыл Иван. Увидев отчима, он не удивился, лишь грустно кивнул и отступил, пропуская его внутрь.
Лида подняла заплаканное лицо, в ее глазах была пустота.
— Зачем Вы приехали? — прошептала она. — Все уже сказано.
— Нет, Лида, — тихо сказал Алексей, останавливаясь посреди комнаты. — Не сказано. Мне есть что сказать тебе. Не как отец… Отец я плохой, мне нечем хвалиться. Я хочу поговорить как человек, который любил твою мать больше жизни.
Алексей оглядел комнату. Стены были голые, штукатурка свежая, но дух дома, его атмосфера, осталась прежней.
— Я могу… я могу рассказать тебе о ней как о живом, удивительном человеке.
Лида молча смотрела на него. Она ничего не сказала, но и не отказалась слушать. Это было уже что-то.
Алексей сел на другой ящик напротив дочери. Иван прислонился к косяку двери, сложив руки на груди.
— Твоя мама боялась грозы, — начал Алексей, и на его губах появилась легкая, горькая улыбка. — Но никогда в этом не признавалась. Когда гремел гром, она начинала громко разговаривать, или петь, или хлопотать на кухне, лишь бы заглушить звук. А еще она обожала читать вслух стихи, особенно Цветаеву. Говорила, что в ее стихах есть какая-то дикая, неукротимая сила.
Лида слушала, не отрывая от него глаз. В них появился проблеск интереса.
— Она не умела готовить, — продолжал Алексей, — но обожала, когда пахло свежей выпечкой. Говорила, что это запах дома. А этот дом… — он провел рукой по воздуху, — она называла его «застывшей музыкой Михаила Бельского. Она его очень любила и очень по нему тосковала, но она научилась жить с этой болью. Не сломалась. Ходила с палочкой, прихрамывая, после ужасной аварии, но держалась так прямо, с таким достоинством… Я тогда, в свои двадцать лет, смотрел на нее как на существо с другой планеты. Она была для меня мудрее всех профессоров.
Алексей рассказывал долго. О том, как они смеялись, работая в саду. О том, как она учила его видеть красоту не в линиях, а в свете, падающем сквозь листву.
— Она прогнала меня не потому, что слишком сильно любила, — голос Алексея дрогнул. — Боялась стать обузой. Испортить мне жизнь. И я… я был молод и глуп. Я послушался и это была самая большая ошибка в моей жизни. Я должен был бороться за нее, доказать, что ее хромота, большая разница в возрасте, мнение окружающих — все это ерунда по сравнению с тем, что мы чувствовали.
Лида тихо плакала, но теперь это были не слезы отчаяния, а слезы очищения. Она слушала историю своей матери из уст человека, который знал ее не как святую или жертву, а как живую, любящую женщину.
— Почему Вы не нашли меня? — спросила она, наконец, вытирая слезы. — После… когда все улеглось?
— Я думал, что она умерла одинокой и я боялся сюда возвращаться. Боялся боли. А мама… — он тяжело вздохнул, — мама совершила ужасную ошибку, но она сделала это не из злости и ненависти. Она задохнулась от страха за меня. Это не оправдание, нет, но это правда. Она мучилась все эти годы. Каждый день.
В дверь тихо постучали. На пороге стояла Зинаида. Она приехала на такси. Мать Алексея была без пальто, в одном платье, и ее трясло от холода и волнения.
— Простите, что я без спроса, — прошептала она, глядя на Лиду. — Я не могла там оставаться. Я… я привезла тебе кое-что.
Она протянула Лиде конверт. Старый, пожелтевший.
—Это фотография. Единственная, где мы все вместе. Твоя мама, Алексей и я. В саду. Я ее все эти годы хранила, как последнюю память о том счастье, которое я сама же и разрушила.
Лида медленно взяла конверт, вынула фотографию. Она смотрела на нее долго, проводя пальцем по улыбающемуся лицу молодой Анны.
— Я похожа на маму? — тихо спросила Лида, обращаясь ко всем сразу.
— Как две капли воды, — выдохнул Алексей. — Особенно когда улыбаешься или смотришь задумчиво, и упрямство у тебя от нее. Она тоже, если что решила, никто не мог переубедить.
В углу комнаты тихо плакала Зинаида.
Лида подняла на нее глаза.
— Я не могу Вас простить. То, что вы сделали… это очень больно.
Зинаида лишь молча кивнула, сжимая руки в замок.
— Но… — Лида перевела взгляд на Алексея, — я хочу узнать о маме больше. Все, что вы знаете. И… — она посмотрела на Ивана, — я не знаю, что будет с нами. Но я не хочу терять тебя совсем. Ты стал мне очень дорог.
Иван шагнул к ней и наконец обнял ее. Уже не как возлюбленная, а как брат, как самый близкий друг.
— Мы во всем разберемся, Лид. Я с тобой. Всегда.
Алексей смотрел на них, и в его сердце впервые за эту долгую ночь потеплело. Слишком поздно. Слишком много боли. Но может быть, не все было потеряно.
Алексей подошел к окну и отдернул штору. На востоке занималась заря. Первые лучи солнца упали на яблоню в саду — ту самую, что они посадили вместе с Анной в далекую, счастливую весну. И Алексей вдруг понял, что должен сделать. Он должен помочь Лиде не просто восстановить этот дом. Он должен помочь ей наполнить его жизнью. Чтобы музыка, застывшая в камне, снова зазвучала.
******
Прошло три года. Три года, за которые дом у леса не просто восстановил свой облик, но и наполнился жизнью так, как, возможно, не был наполнен даже при своих первых хозяевах. Он сиял свежей штукатуркой, идеально выверенными линиями и новыми, огромными окнами, в которых отражались кроны деревьев. Но главное — в его стенах снова звучал смех.
Сегодня был особенный день. День крещения маленькой Анны.
Лида, сияющая и умиротворенная, сидела в центре стола. На руках у нее, завернутая в кружевное одеяльце, спала крошечная дочка — Анна. Малышку назвали в честь бабушки, не дожившей до этого дня, но чей портрет теперь висел в гостиной в золоченой раме.
Рядом с Лидой, положив руку ей на плечо, сидел Иван. Его лицо выражало такую гордость и нежность, что на него было невозможно смотреть без улыбки. История их любви оказалась сильнее всех условностей. Они были не кровными братом и сестрой и когда первый шок от открытия прошел, смятение улеглось, оставив место простой и ясной истине: они любят друг друга. Свадьба была тихой и скромной, в деревенской церкви, но счастья в тот день хватило бы на десятерых.
Алексей, сидевший напротив, смотрел на молодую семью, и на его лице играла улыбка. В ней была и радость, и легкая, светлая грусть. Он видел в своих детях отголосок собственной, несостоявшейся истории с Анной. Но его история обрела неожиданное, исправленное продолжение. Его дочь была счастлива с человеком, которого он считал сыном. Жизнь, казалось, исправляла свою же ошибку.
— Ну что, пап, ты готов к своим обязанностям? — поднял бокал с морсом Иван, обращаясь к Алексею. — Теперь ты в ответе не только за дочь, но и за внучку.
— Как же, готов, — усмехнулся Алексей. — Буду водить Аннушку по стройкам и с пеленок учить, чем фасад отличается от фриза.
— Только попробуй! — притворно возмутилась Лида. — Моя дочь будет балериной! Или врачом!
— Архитектор из нашей Анечки будет прекрасный, — с другого конца стола сказала Елена. Супруга Алексея ловила солнечный зайчик на столе вилкой, и ее лицо было спокойным. Принять все было непросто, но видя, как Иван счастлив, а в их общем доме наконец воцарился мир, она смирилась. Более того, Елена искренне привязалась к Лиде, найдя в ней умную и понимающую собеседницу.
— Главное, чтобы была счастливой, — тихо, но внятно сказала Зинаида. Все повернулись к бабе Зине. Она сидела, выпрямившись, в новом, сшитом специально к событию платье. Ее руки, привыкшие к работе, лежали на столе спокойно. Годы вины и тоски, казалось, наконец отпустили ее. Зинаида смотрела на правнучку, и в ее глазах стояли слезы, но это были слезы очищения. — Чтобы всегда знала, что её любят, что у нее есть семья. Большая и шумная.
— Это уж точно, — рассмеялась Лида и передала спящую Анну на руки Ивану. — Держи, папуля.
Лида подошла у Зинаиде и обняла её за плечи:
— Спасибо, бабушка, за пирог.
Это простое слово «бабушка», сказанное без тени упрека, было для Зинаиды лучшей наградой. Она потянулась и бережно поцеловала Лиду в щеку.
После застолья гости разбрелись по саду. Елена помогала Зинаиде собирать со стола, ворча, что та опять взвалила на себя слишком много. Алексей и Иван о чем-то спорили, разглядывая новую пристройку к дому, которую планировали сделать под мастерскую.
Лида осталась сидеть под яблоней, качая коляску с дочкой. Спустя некоторое время к ней подошел Алексей.
— Никогда не думал, что этот дом снова будет таким живым, — сказал отец, присаживаясь на скамейку рядом.
— Он и должен быть живым, — улыбнулась Лида. — Помнишь, ты говорил, что мама называла его «застывшей музыкой»? Мне кажется, мы эту музыку разбудили.
— Знаешь, о чем я думаю? — тихо сказал Алексей. — Наша с Анной любовь проросла и дала очень глубокие корни. Проросла вот таким удивительным садом.
Лида взяла руку отца и сжала.
— Я знаю. И мне кажется, мама это видит, и она наконец-то спокойна.
В этот момент Иван взял маленькую Анну из коляски, поднёс к яблоне и поднял так, чтобы малышка могла потрогать ручкой низко висящее красное яблоко.
— Смотри, Анечка, это твое дерево! — смеясь, говорил он. — Его твои бабушка и дедушка посадили! А мы с тобой будем ухаживать за ним, когда ты вырастешь!
Крошка что-то лепетала в ответ, сжимая в крошечной ладошке гладкий бочок яблока.
Алексей и Лида переглянулись. В этом жесте, в этих словах был залог будущего. Была надежда на то, что боль прошлого окончательно зажила, уступив место светлой, непрерывной линии жизни.
И в тишине вечера, под щебет укладывающихся спать птиц, им всем почудилось, что застывшая музыка дома зазвучала в полную силу. Теперь в этой музыке были слышны и грусть ушедших лет, и радость настоящего мгновения, и тихая, уверенная мелодия грядущего счастья, которое будет длиться столько, сколько стоит этот дом под яблоней у леса.
«Секретики» канала.
Рекомендую прочесть
Интересно Ваше мнение, а лучшее поощрение лайк, подписка и поддержка ;)