Тишина в квартире была звенящей и хрупкой, как тонкий лёд. Я сидела за компьютером, пытаясь сосредоточиться на цифрах в таблице, но из-за тонкой перегородки доносился настойчивый шепот моей мамы и гулкий голос невестки. Они громко обсуждали, а какая скидка и в каком супермаркете выгоднее. У меня сжались кулаки. Легко им обсуждать скидки, когда твои продукты покупает кто-то другой – я и мой муж, так как работали только мы, но оба на удалёнке.
Наша жизнь с мужем Максимом в последний год превратилась в сплошной финансовый учёт расходов и доходов. Мы работали не поднимая головы, отказывая себе даже в чашке кофе из соседней кофейни. Каждая заработанная копейка у нас была расписана и часть отправлена на специальный счёт под грядущее строительство дома нашей мечты. Мы активно копили на свой угол, где не будет этих вечных чужих голосов за стеной.
А пока мы жили здесь, в этой трёхкомнатной клетке, которую когда-то выкупили у мамы. Теперь здесь царил хаос и куча родственников. Мама — ладно, это её законное право здесь быть. Но вот брат Денис, с женой Ирой и их десятилетним сыном Степой, они вломились в нашу жизнь полгода назад, сославшись на «временные трудности с жильём», и въехали к нам, как оккупанты, даже не спросив нашего разрешения. Мама заставила нас сделать им временную прописку, чтобы они могли работать и, наверное, жить с нами вечно.
Я вздрогнула, услышав знакомый звук ключа в замке. Школьный рюкзак с грохотом упал в прихожей. Через минуту в дверь моего кабинета постучали.
– Тётя Лена, а что мне покушать? — на пороге стоял Степа, мой племянник. Глаза голодные, как у волчонка.
Внутри у меня всё оборвалось. Опять. Каждый божий день один и тот же вопрос, и это не «здравствуйте», не «как дела», а прямо к делу. «Что покушать?». Почему он спрашивает это у МЕНЯ, а не у своей мамы, которая в этот момент, скорее всего, листант очередной каталог с очередной партией косметики, которую она продавала, увлеченно обсуждая скидки с моей мамой.
– Степа, а мама тебе ничего не дала? — я попыталась сделать голос помягче.
Он пожал плечами, привычным жестом открывая дверцу нашего холодильника (у брата был свой) и с профессиональным видом оценивая содержимое.
– Мама сказала, чтобы я у вас посмотрел что есть. Может здесь что готовое есть, да и повкуснее.
От этих слов меня бросило в жар – «повкуснее». Видимо, я с мужем как последние дураки, которые покупают не самые дешёвые сосиски, а нормальное мясо и еду, а мама и так отдаёт свою скромную пенсию брату, питаясь нашими продуктами, так как мы, по её мнению, живём в достатке и должны делиться.
Я молча достала кастрюлю с супом, который варила на три дня для нас с Максимом, и налила ему в тарелку. Он унёс её к себе в комнату, даже не сказав «спасибо». Я стояла у плиты и чувствовала, как во мне копится тихая ярость. Это была не жадность, а чувство вопиющей несправедливости. Мы с мужем тонем в этом быте и работе, отказываем себе во всём, а они живут в долг, покупая новые телефоны и планируют, а какую нашу мебель заберут с собой в «свою» будущую квартиру, даже не считая нужным накормить собственного ребёнка.
———
Максим застал меня почти плачущей, сидящей за кухонным столом с пустой кастрюлей, которую я бесцельно скребла губкой. Слез уже не было — только холодная, кристаллизовавшаяся злость.
– Опять? — тихо спросил он, опускаясь на стул напротив. В его усталом вопросе была вся наша общая безнадёга.
Я кивнула, с силой швырнув губку в раковину.
– Они съели всё, до последней ложки, даже нам не оставили. А Ира, только что, хвасталась маме новыми, дорогими наушниками, купленными в кредит, разумеется.
Максим тяжело вздохнул, проводя рукой по лицу.
– Лен, так больше нельзя. Мы и так уже сходим с ума, да и деньги ещё … Мы же не для того во всём себе отказываем, чтобы кормить чужую семью, пусть они и родственники?
– Чужую? — горько усмехнулась я. — Они здесь чувствуют себя как дома, хозяевами, а мы для них какие-то приживалки, на своей же жилплощади.
Мы сидели в тишине, слушая, как за стеной громко шумит телевизор в комнате брата. Эта обыденная картина вдруг показалась мне последней каплей.
– Знаешь, о чём я думаю? — прошептала я. — О том, что мы им ничего не должны – ни крова над головой, ни еды. Мы уже полгода исполняем роль благотворительного фонда. Пора им поставить условия.
Максим посмотрел на меня и в его глазах я увидела не привычную усталость, а решимость.
– Ты права. Но если мы начнём с претензий к Денису и Ире, то будет скандал, а мама встанет на их сторону, скажет, что мы жадничаем.
– Тогда, может, начать с малого? С их ребёнка? — осторожно предложила я. — Отказывать ему и отправлять к маме? Объяснить ему, что его мама тоже может его накормить ничуть не хуже.
– Он не поймёт, так как привык, что ему тут всё можно, — Максим покачал головой.
– А если…— у меня родилась идея. Не лучшая и не самая красивая, но единственно возможная в этой ситуации. — Если он сам поймёт, что наш холодильник это не бездонная бочка? Если он однажды не найдёт там никакой еды?
Мы переглянулись. Это было начало нащей тихой бытовой войны и первым её полем боя должен был стать наш собственный холодильник.
———
Операция «Пустой холодильник» началась на рассвете. Пока все спали, я, крадучись как вор, убрала кастрюлю с нашим супом, котлеты, сыр и колбасу в подготовленные заранее сумки-холодильники и убрала их на застекленный балкон, загородив старым пледом. На улице была зима, на балконе был мороз. В холодильнике остались – одинокий пакет кефира, баночка с двумя одинокими огурцами и пустота. На душе было скверно и мелочно, но чувство справедливости пересиливало.
Как и ожидалось, после школы в дверь моего кабинета снова постучали.
– Тётя Лена, я есть хочу, — объявил Степа, уже направляясь к холодильнику.
Я сделала глубокий вдох и вышла на кухню. Он стоял с распахнутой дверцей, с недоумением разглядывая почти пустые полки.
– А где… где тут поесть? — спросил он, растерянно обернувшись ко мне.
– Видишь, Степа, — сказала я как можно мягче, — еду покупают взрослые, и готовят её тоже взрослые. У нас сегодня не закуплены продукты, так бывает.
Он смотрел на меня с немым вопросом. Простая мысль — что еда не появляется сама по себе, видимо, впервые посетила его сознание.
– А вы что будете сами кушать? — не сдавался он.
– У нас, с дядей Максимом, сегодня разгрузочный день, — соврала я, чувствуя, как краснею. — Мы на диете сидим.
Степа почесал затылок, ещё раз заглянул в святая святых и, тяжело вздохнув, поплёлся в комнату к родителям. Я прислушалась. Через минуту за стеной раздался его голос:
– Мама, я есть хочу! У тёти Лены в холодильнике пусто!
Ответа я не расслышала, но через некоторое время из их комнаты донёсся звук микроволновки и запах разогретых дешёвых сосисок из ближайшего магазина эконом-класса. Не самое здоровое питание для ребёнка, но это были ИХ сосиски, купленные на ИХ деньги.
Маленькая победа далась мне ценой неприятного осадка. Но когда вечером Максим тихо спросил: «Ну что?», а я, улыбаясь, показала ему большой палец вверх, он в ответ улыбнулся своей редкой, уставшей улыбкой. Впервые за долгие месяцы мы почувствовали, что можем что-то изменить.
———
Наша хрупкая победа рассыпалась в прах всего через два дня. Я вернулась с почты, где заплатила очередной платёж за квартиру, и застыла на пороге кухни в ступоре. Стол был завален полиэтиленовыми пакетами, откуда выглядывали свёкла, целая курица, связки зелени и овощи. В центре этого продовольственного развала, как полководец на поле брани, стояла моя мама, снимая с плиты кастрюлю с дымящимся свежим борщом.
– Ну что вы тут устроили с этим пустым холодильником? — начала она, едва я переступила порог. — Ребёнок голодный ходит, не порядок! Я не могу на это смотреть, поэтому теперь я буду готовить сама, для всех. Вы за продукты мне переведите деньги, вот чек, – она протянула его мне.
В горле у меня встал ком, не давая сказать. Это была не помощь, а настоящий саботаж. Она собственными руками хоронила наши попытки установить хоть какие-то границы.
– Мама, мы же договаривались, что сами всё готовим, — попыталась я возразить, но голос дрогнул.
—Никаких договоренностей! — отрезала она, с силой ставя кастрюлю на подставку. — Степа мой внук, а семья должна держаться вместе, а не из-за каждой копейки ссориться.
В этот момент из комнаты вышла Ира, принюхалась и сладко потянулась.
– Ой, какой борщ ароматный! Мама, вы просто спасатель! А то Степе нечего поесть было после школы.
Я смотрела на них — на маму, чувствующую себя благодетельницей, и на невестку, с удовольствием принимающую эту благодетель, и понимала, что разговаривать бесполезно. Они жили в своей параллельной реальности, где наши с Максимом жертвы и цели просто не существовали. А ещё, Мама с них денег за продукты не просила, только с нас.
Вечером я в ярости выложила всё Максиму.
– Всё, капитуляция, — сказала я, сдаваясь. — Пока мама здесь, мы ничего не изменим. Она всегда будет «спасать» внука и покрывать их безалаберность.
Максим молча слушал, а его лицо становилось всё суровее.
– Хорошо,— произнёс он наконец. — Если они не понимают на языке намёков и пустых холодильников, придётся говорить на языке фактов и цифр.
Он встал, прошёл в нашу комнату и вернулся с блокнотом и калькулятором.
– Завтра,— сказал он твёрдо, — мы соберём семейный совет и выложим на стол счёт за коммуналку, квитанции из магазиноа и наш график платежей за дом. Пусть все видят, во что нам обходится их «временное» пребывание.»
———
Гробовая тишина, воцарившаяся после слов Максима, была оглушительной. Мама замерла с подносом, Ира перестала помешивать сахар в чашке, а Денис, обычно прячущий взгляд в телефоне, уставился на Максима, будто на гремучую змею. Максим был спокоен и непоколебим. Он открыл папку и медленно, как диктор, зачитывающий важное сообщение, начал раскладывать по столу квитанции.
– За последние полгода, — его голос был ровным, без упрёка, — коммунальные платежи выросли на десять процентов. Вода, свет, газ — всё, чем пользуются теперь не три, а шесть человек, стало намного дороже, – он положил на стол пачку квитанций за квартиру.
Потом он взял стопку распечатанных списков покупок.
– Это наши с Леной еженедельные траты на продукты. Мы экономим на всём, покупая крупы, макароны, овощи по сезону. Но нам теперь этого хватает максимум на три дня, потому что нас шестеро.
Он посмотрел прямо на Дениса.
– Мы не просили вас платить за коммуналку. Мы понимали, что у вас временные трудности. Но прошло уже полгода, а ваши «трудности» не мешают вам брать новые кредиты на телефоны.
Денис покраснел и опустил глаза а Ира попыталась вставить: – Ну, Максим, мы же семья…
– Именно потому, что мы семья, — перебил её Максим, — я и говорю это вслух. Семья — это не когда одни пашут и отказывают себе во всём, а другие пользуются этим. Семья — это общая ответственность.
Он достал последний лист — график наших платежей за участок и будущий дом. Цифры там были внушительными.
– Смотрите, вот наша цель. Ради неё мы и живём с вами в этой кабале. Мы не можем тащить всё и всех на себе. Или вы начинаете участвовать в расходах — оплачиваете свою долю коммуналки и часть продуктов, или… — он сделал паузу, давая словам осесть, — или мы начинаем официально пересматривать условия вашего проживания, без скандалов, по-взрослому.
В наступившей тишине было слышно, как щебечет воробей на балконе. Мама смотрела на стол, а я впервые увидела на её лице не упрёк, а осознание, что её попытки «сохранить мир», на самом деле, только губили нас.
Через неделю всё изменилось. Денис и Ира, хоть и ворча, начали скидываться на коммуналку и закупать свои продукты. Степа теперь первым делом спрашивал у родителей: – Мама, что мне поесть? — заглядывая в их холодильник.
Скандала не случилось. Случился трудный, неудобный, но честный разговор. Мы не стали врагами, а просто установили границы. Впервые за долгое время воздух в нашей квартире перестал быть густым от обиды и скрытых претензий, а снова стал нашим общим.
Конец