Он очнулся резко — будто его выбросили из сна вместе с телом. Воздух вокруг дрожал, а уши будто лопались от гула.
Он не сразу понял, что происходит — что-то било в плечо, пахло гарью, и над ним плясали языки огня.
Илья поднял голову — перед глазами приборная панель, стекло треснуто, стрелки бешено скачут.
За кабиной — рев, пламя, клочья дыма, и чёрный след тянется по небу.
Он потянулся к ремню, отщёлкнул защёлку. Пальцы дрожали.
– Ну и занесло ж опять... – пробормотал он. – Не хочу на войну, чёрт побери…
Самолёт — старый, советский, фронтовой. Сбоку, среди копоти, виднелись буквы «Ла-5».
Всё ясно — Великая Отечественная.
Он не знал, кто он теперь — пилот, штурман или просто пассажир, но выбора не было.
Панель мигнула, корпус содрогнулся.
– Ну уж нет, – сказал Илья и дёрнул рычаг катапульты.
Воздух выбил из лёгких, небо перевернулось, а потом стало тихо — только свист ветра в ушах.
Он падал долго. Под ним — болотистая равнина, обрамлённая редким лесом.
Парашют с хлопком раскрылся, тело дёрнуло вверх.
Илья крутанул головой, заметил вдалеке горящий самолёт — упал, взметнул огненный гриб.
– Ладно, жив пока — уже неплохо, – выдохнул он.
Приземлился тяжело, но без переломов. Болото приняло мягко, втянуло по щиколотку.
Воняло тиной, ряской и гарью. Он вылез, скинул парашют, поправил кобуру с пистолетом на поясе.
Вокруг — сырые ели, молодой подлесок, звон комаров. Воздух влажный, тяжёлый.
Он пошёл наугад, обходя топь.
Каждый шаг отдавался хлюпаньем — будто земля вздыхала.
Наконец, под ногами стало суше, показалась дорога — колея, разбитая, местами с песчаными выбоинами.
Он остановился, вытер пот со лба и посмотрел вперёд:
вдали, за соснами, темнел силуэт замка — высокий, с башнями, со стальными прожекторами, бьющими в небо.
На башнях — флаги с чёрными крестами, по периметру ходят патрули, а где-то дальше, внизу, гудит дизель танка.
– Отлично… – тихо сказал Илья. – Опять у немцев. Прямо как в плохом сне.
Он опустился на корточки, прислушался.
Слева кричала ночная птица, справа потрескивала связь — рации патруля.
В голове крутились мысли — тяжёлые, спутанные:
«Каждый раз — новая жизнь.
Каждый раз — смерть и новое тело.
Корнишев говорил, что можно выбраться.
Значит, он знает, как.
Если я снова в войне, может, это уже ближе к финалу?
Или, наоборот, глубже в ловушке?
Если он жив… значит, где-то здесь.
И если тут немцы — возможно, Корнишев у них. Или за них.
А может, вообще не человек больше…»
Он поднялся, проверил пистолет. Один магазин, запасных нет.
Солнце садилось — день шёл к концу.
Сзади оставалось болото, впереди — замок, похожий на чёрную крепость.
Над воротами мигал прожектор. На камнях — тени часовых.
Илья втянул воздух, поправил ремень и двинулся вдоль дороги, к обочине, чтобы обойти патруль.
«Если и искать ответы, то только там», — подумал он.
«А если повезёт — найду и рыжего».
*********************
Он полз вдоль кювета, держа голову низко, чувствуя, как запах гари и сырости въедается в одежду. Лес справа густой, дорога впереди тянулась к чёрным силуэтам укреплений. Впереди виднелась стоящая на приколе немецкая разведтанкета Sd.Kfz.222 — низкая, угловатая, с четырьмя колёсами и характерной решётчатой башней. Возле неё стояли двое — курили, переговаривались. На радиомачте позади машины висели длинные антенны, гудела рация, тяжёлая, ящик с катушками и проводами, рядом на треноге крутился направленный рефлектор связи.
Илья понял — это передовой патруль. Значит, рядом гарнизон.
Он прижался к земле, достал финку из-за голенища, прикинул расстояние.
Один из немцев отошёл в кусты, расстегнул ремень — как всегда, удача у тех, кто терпелив.
Илья подкрался, быстро, без звука, и ударил снизу — под рёбра. Нож вошёл чисто, немец хрипнул, осел в траву.
Илья тут же метнулся на второго. Тот не успел даже бросить окурок — они сцепились, повалились на землю. Немец бился, тянулся к пистолету, но Илья вцепился обеими руками, ударил лбом, потом снова и снова, пока тот не обмяк.
Илья поднялся, тяжело дыша, глядя на кровь, что тёмными пятнами уходила в песок.
— Где я? — спросил он по-русски, потом медленно, с акцентом, на английском: — Where is... this place?
Немец, уже теряя сознание, рассмеялся сипло и сказал:
— Das Ende... der Welt... Конец... всему...
Больше он ничего не успел — Илья коротко полоснул по горлу.
Он двинулся дальше к замку, но пройти и сотни метров не успел.
Что-то ударило по спине, мир перед глазами качнулся.
Удар приклада, ещё один — и темнота.
*****
Очнулся он уже внутри. Каменная комната, потолок в копоти, стены — с выжженными символами и металлическими вставками. В углу горел камин, над ним — герб с рунами «Ahnenerbe».
Железная дверь щёлкнула, и вошёл высокий человек в чёрной форме СС — на плечах серебряные петлицы, на рукаве — руна «Аненербе».
— Гер Илья, — сказал он почти без акцента, садясь в кресло. — Присашифайтесь.
Илья молчал, настороженно сел напротив.
Офицер поправил перчатку и представился:
— Штурмбаннфюрер Карл Гайслер.
Он посмотрел на Илью пристально, почти с уважением.
— Вы думаете, фы неуловимы, второвой путешественник... Но мы знаем, кто вы. И мы знаем, что нашему миру приходит конец.
Илья нахмурился.
— Что ты несёшь, фашист?
Гайслер чуть усмехнулся.
— Та, та... Ми наблюдаем за феноменом вашего появления. И всегда — перед концом эпохи. Когда рушится порядок, вы появляетесь. Мы Аненербе, мы изучаем это много лет. Ваши следы — по всей истории. И вот фы — здесь, где не осталось ни одного русского, ни одной живой нации, кроме нашей.
— Я не понимаю, — сказал Илья, — вы о чём?
— Мы следили за перемещениями во времени, — продолжал Гайслер. — И нашли общую точку. Рыжий.
Илья вздрогнул.
— Корнишев…
— Та! — оживился немец. — В нашем мире его звали Фридрих Рот. «Рыжий». Он занял место фюрера после кампании в Австрии. Убрал его, и возглавил империю. Тогда Германия подчинила всё — Америку, Азию, даже Африку. Весь мир стал Рейхом. Мы очистили планету, создали идеального человека. Но вскоре... начались дыры.
Гайслер говорил всё быстрее, будто пытался сам в это поверить.
— Дыры между мирами. Из них лезет всё, что мы уничтожили. Существа без времени. Изменённые. Мы назвали их Abfälle — отбросы. Они поедают живое, тянут энергию.
Наш Рейх держится из последних сил, два с половиной года мы отстреливаемся, а потом... они придут сюда.
Илья молчал, чувствуя, как холод по коже.
— Значит, ваш Рейх погибает. И вы хотите, чтобы я помог?
— Мы хотим понять, — ответил немец устало. — Почему вы живёте, когда все ваши миры мертвы. И почему вы появляетесь там, где рушится само время.
Илья нахмурился.
— Потому что, может, ваш рыжий — причина всему.
Вы сломали естественный порядок, подменили историю. И теперь сама реальность мстит вам.
Вы хотели очистить мир — а сожгли его.
Гайслер опустил взгляд.
— Возможно, гер Илья. Я вижу, вы не безумец.
Но если всё это так... может, вы единственный, кто способен закрыть эти дыры.
Илья шагнул к нему.
— Покажи, что вы нашли. Я должен это увидеть.
В этот момент за стеной завыла сирена.
Из коридора донеслись крики, стук сапог. В комнату ворвался младший офицер, выкрикнул:
— Herr Sturmbannführer! Sie sind hier! Sie kommen!
Гайслер побледнел.
— Они... нашли нас.
Он выхватил пистолет и побежал к двери.
Илья остался один.
Он подошёл к окну — и застыл.
На подступах к замку по земле ползло нечто огромное. Мясная масса, будто живое месиво из тел, рук и лиц, двигалась, переваливаясь.
Танкетки стреляли, огонь впивался в плоть, но она только шевелилась сильнее.
Пулемёты били, прожектора слепили, а красная туша уже ломала ворота, валя башни.
Крики, визг, треск металла.
Илья смотрел, как немецкий мир, созданный из безумия и крови, рушится прямо у него на глазах.
И понимал — если это действительно конец, то его путь дальше не закончен.
*******************
Коридор дышал горячим воздухом, будто замок стал грудной клеткой чудовища. Каменные стены влажно блестели — от тепла выступил конденсат, и копоть вела черные дорожки к потолочным аркам. Взрыв где-то сверху качнул своды: сыпануло известью, в нос ударило металлическим — так пахнет кровь, когда её много. Илья пригнулся и побежал, считая шаги, чтобы не думать.
У главного входа гул стоял такой, что от него зудело в зубах. За дверью трещали очереди, визжали серены, кто-то орал по-немецки, и этот крик перебивался мокрым хлюпом — как будто живое мясо падало на камни. В проломе между створками он увидел: на внутреннем дворе пульсирует алая масса, рвётся волнами, и из неё, как из икры, выскакивают помельче — потёки с ногами и ртами, на бегу откусывающие куски от людей. Один из эсэсовцев стрелял почти в упор, но тварь, как мокрое детское одеяло, обняла ему голову и потянула назад; сапоги скребли камень, пальцы разжались — винтовка уехала в сторону. Ком подошел к горлу. «Туда — нет смысла идити», — сказал себе Илья и отпрянул.
Он свернул в боковой коридор, это был узкий, невысокий, проход-шахта: стены заклёпаны железом, кабели на роликах, редкие лампы с желтыми кольцами света. В конце чернела бункерная дверь с круглой рукоятью и табличкой по-немецки: вход запрещён. Илья упёрся ладонями, хотел рвануть — засов не шевельнулся. В ту же секунду изнутри щёлкнули собачки, дверь дёрнулась, и наружу вылетел человек в белом халате с эмблемой «Ahnenerbe» на груди. Лицо серое от ужаса, на щеке кровавые брызги, очки на резинке съехали с носа. Учёный споткнулся о порог, вскрикнул и, не глядя, понёсся вверх, туда, где все кричали и умирали. Дверь осталась приоткрыта, пыхнула изнутри сухим, машинным воздухом.
Илья втиснулся внутрь.
Подвал оказался низким и широким, как развернутая коробка. Воздух гудел — вентиляторы воевали с жаром. Слева тянулись металлические столы, приборы со стрелочными шкалами, бобины из лакированного дерева, шуршащие бумажные ленты. На стенах — то ли руны, то ли формулы мелом; возле некоторых — бережно приколотые фотографии: зернистые кадры костров, древних идолов, людей в масках. Справа, вдоль всей стены, стояли высокие стеклянные капсулы, каждая на чугунной раме, каждая с медными трубками к потолку, каждая — как стоячий гроб с окнами. Свет внизу бил снизу, делая кожу внутри стекла восковой.
Илья подошёл к первой. На латунной табличке — по-немецки: Objekt № 09. Temporale Anomalie. Ниже от руки — по-русски: «Объект — князь. Святослав Яромирович». Внутри лежал он. Молодое лицо, длинные тени ресниц, тонкая борода клином. Лоб с полоской соли на виске — он помнил, как пот там стекал под кольчугой. Сердце уронили; оно позвякивало где-то в ребрах.
Дальше — ещё. «Неизвестный солдат, 1941» — на теле множество ранений, под глазом синяк. «Илья Андреев. Инженер. Самара» — его лицо из сегодняшнего мира, только с чужим шрамом над бровью. И снова, и снова — десятки вариаций одного и того же человека, как отпечаток, который не совпадает с пальцем, но упрямо похож. Ряд шёл в глубину, пока подвал не упирался в еще одну дверь. Илья ощущал, как по спине ползёт холодок — здесь пахло карболкой, спиртом и чем то залежавшимся.
Позади зашаркало — он рванул, обернулся. В проёме стоял тот самый эсэсовец из кабинета — усы слиплись от крови, пистолет в опущенной руке. Лицо усталое, глаза без злобы, только пустое понимание.
— А-а, — он откашлялся, будто собираясь вести экскурсию. — Рассматриваете свой труп… Не удивляйтесь. Это — вы. Разные, но один. Мы долго собирали. Разные эпохи, разные свидетельства… — он опёрся плечом о стойку, на секунду прикрыл глаза. — И в этом столетии Рыжий… он рассказал нам тонкости. Как переносится сознание. Как ветви времени ломаются и срастаются. Как вас… — он искал слово, шевелил губами, — перешнуровывает мир изо дня в день.
— Рыжий? — выдохнул Илья.
—Фридрих Рот, — сказал немец, — но это не имя. Это проклятие. Он… — в коридоре хлопнуло, громко…
Голова у эсэсовца исчезла. Шлёпок — и на стекле капсул поползли розовые брызги, как жирные улитки. Тело согнулось и осело вниз. Запах пороха накрыл сладость карболки.
— Так, Илюха, — сказал голос, — не время на экскурсии.
В проём вошёл Рыжий — в кожанке, правая рука в бинте, в левой короткий обрез, дымящийся. Лицо вымотанное, скула в синяках, глаза — как огарки, но живые. Он оглядел подвал, тела за стеклом, хмыкнул:
— Зоопарк. Чёртов паноптикум. Они добрались и сюда…
Илья шагнул к нему — вопросы, как воробьи, вспорхнули сразу: «кто? зачем? как?» — но Рыжий поднял ладонь.
— Потом, — сказал он, строго и мягко сразу. — Если сейчас не уйдём — нас добавят сюда, в банки, в виде фарша.
Из коридора потянуло чем-то липким. Шорох, как у мокрой простыни. Под потолком, у вентилятора, сомкнулось, а затем расползлось розовое пятно — и из него, как из прорезанного мешка, вывалилось «малое»: тельце ростом с ребёнка, но руками как у краба, по локоть в колючих зубцах. Оно пискнуло и прыгнуло на Рыжего. Тот вскинул обрез, бахнул — куски разбросало, стены окрасило. «Малое» ещё трепыхнулось, собираясь обратно, будто желе, — Рыжий вторым стволом размазал его по полу.
— Смотри сюда, — он подскочил к Илье и щёлкнул у него перед глазами браслетом — золотистая лента с рельефом, на ней — жук-скоробей, каменная вставка из зелёного камня с темной жилкой внутри, как застывшая молния. — Одень и не снимай. Кости целее будут.
— Что это? — во рту у Ильи пересохло.
— Ключ, — бросил Рыжий. — Между. Не спрашивай сейчас сам увидишь. Надевай.
Металл оказался тёплым, как живой. Браслет сам сомкнулся на запястье — мягко, но крепко. Зеленый камень словно вдохнул — слабая вспышка, потом ещё. Пульс повторил сердечный ритм и начал ускоряться.
По полу зарябило от теней: из коридора выползали ещё — сливаясь, распадаясь, попискивая, как резиновые игрушки, только слишком настоящие, живые. Рыжий пятился, стреляя коротко, скупыми хлопками. Воздух затрещал — в кабелях сверху побежала искра, лампа щёлкнула и легла в тьму, оставив только нижний свет капсул. Теперь лица за стеклом казались живее живых.
— Держись рядом! — крикнул Рыжий, и без предупреждения толкнул Илью к центру подвала, где на полу был нарисован белой краской круг с линиями, как схематическая роза ветров. — Сюда!
Зелёный камень на браслете бился о кожу частыми ударами. Тошнило — будто лифт сорвался и теперь летит в пропасть, а ты ещё надеешься выжить, корчась на полу. Уши заложило. По телу прошла дрожь, как от озноба.
— Куда? — спросил Илья, не слыша собственного голоса.
— Подальше, — ответил Рыжий и выстрелил через его плечо. Вонь горелого мяса стала невыносимой. Под ногами хрустнуло, как снежная корка — это стекло на одной из капсул повело, треснуло паутиной и лежало теперь рассыпавшись вокруг. Изнутри на трещину легла восковая ладонь — его же ладонь — и медленно, без звука, сползла вниз.
— Вова, — сказал Илья ели сдерживая ужас. Рыжий дёрнул рукой его плечо, но сам не обернулся.
Камень вспыхнул ярче. Свет стал густым — зелёные нити, как трава под водой, поднялись из браслета, прошли по руке, по плечу, сомкнулись на шее. Минут не стало — была пульсация. Каждое «тук» — как удар колокола рядом с головой. Шум боя ушёл вдаль, будто его завернули в одеяло.
В этот момент дверь в подвал выгнуло внутрь. В проломе показалось нечто — словно красное дерево, у которого вместо листьев — лица, вместо веток — руки. Оно не пролезало — оно рождалось из щели, как насекомое из кокона. Илья успел подумать только: «Если здесь умру — где проснусь?» — и зелёный разгорелся до белого.
Вспышка не резанула слух в очередной раз — она заморозила. Будто кто-то выжал из комка времени все звуки, краски, запахи и оставил только тонкое «пиии» — один, ровный, спокойный тон, как у больничного монитора. Тело стало лёгким, пальцы не слушались, но и не требовались. Ушли пол, стены, тяжесть воздуха. Осталась простая геометрия: точка — он сам, и линии — от него куда-то. Тон стал ниже, потом выше, как если бы кто-то крутил ручку старого приёмника, нащупывая частоту.
Владение камня ускорилось до непрерывного света. Рыжий схватил Илью за плечо, сжал до боли — чтобы он не улетел один? — и прошептал там, где уже не было воздуха:
— Держись, брат. Там поговорим.
И всё погасло.
************************
Илья открыл глаза. Первое, что он увидел, — мутное свечение и стеклянную поверхность прямо перед лицом. Он не мог вдохнуть: воздух стоял густой, вязкий, будто он оказался под водой. Сердце гулко било в висках, ладони уткнулись в холодное стекло. В панике он дёрнулся, но тело будто не слушалось. Лишь потом, с хрипом, капсула ожила — где-то сбоку раздался щелчок, тихое шипение, и прозрачная крышка начала медленно отходить в сторону.
— Дыши спокойно, — донёсся голос. — Всё в порядке.
Он резко втянул воздух и закашлялся. В нос ударил запах озона, металла и пыли, той сухой, старой пыли, что бывает только в местах, где давно никто не жил.
— Корнишев, сука! — прохрипел Илья, хватаясь за край капсулы и вылезая наружу. — Во что ты меня втянул, а? Что это за херня?!
Рыжий стоял рядом, чуть сутулый, в сером комбинезоне с потертыми манжетами, и махал руками, будто успокаивая ребёнка.
— Стой, стой! — сказал он. — Не кипишуй, Илюха. Так надо было. Только ты мог это вытянуть. Я знаю, потому что... — он усмехнулся устало, — потому что никто, кроме тебя, не вытянул.
— Что вытянуть? Где я вообще? — Илья спрыгнул на пол. Под ногами отозвался глухой металлический звон. Воздух был холодным и сухим. По стенам пробегали тонкие жилы света — светильники, уходящие вглубь длинного коридора.
— Пошли, — сказал Рыжий, кивая. — Лучше покажу.
Они пошли по узкому металлическому коридору. Стены — как рёбра гигантской машины: гладкий серый металл, изредка прерываемый люками, трубами и непонятными надписями на странном языке. Каждый шаг отдавался гулом, будто внутри корпуса билось сердце. Вдалеке гудел воздуховод.
Илья шёл, прижимая ладони к холодным стенам. Металл был ледяным, будто живым. Где-то капала вода.
Они свернули за угол и вошли в широкий зал.
Рыжий остановился, вытянул руку и, с каким-то странным, почти торжественным жестом, сказал:
— Вот.
Илья шагнул ближе. Перед ним раскинулось огромное панорамное окно — целая стена из толстого стекла, уходящая ввысь и в стороны. За ним лежал пейзаж, от которого поднимались волосы на голове.
Пустыня.
Безжизненная, серая, будто из пепла. Песок местами переливался металлическим блеском, как порошок алюминия. Ни травинки, ни камня — лишь ровные волны сухой поверхности до самого горизонта.
А над ней — небо. Чёрное, без единой звезды, как огромная чаша, закрывшая весь свет.
— Мы что, под водой? — спросил Илья, чувствуя, как пересыхает во рту.
— Ах ну что ты, — тихо усмехнулся Рыжий. — Это поверхность.
— Поверхность чего? — Илья обернулся, но тот лишь пожал плечами.
— Земли, брат. Нашей родной. Только... от неё мало что осталось.
Илья уставился в тьму за стеклом. На фоне далёкого горизонта что-то двигалось — может, мираж, а может, песок. Он не знал. Тишина здесь стояла плотная, как бетон.
— Я ничего не понимаю, — тихо сказал он. — Загадок всё больше. Ты можешь наконец объяснить?
— Могу, — ответил Рыжий и снова кивнул. — Но сначала пойдём.
Они шли ещё долго. Коридоры всё тянулись и тянулись, как в подземном городе. В некоторых местах стояли мёртвые терминалы, погасшие панели, под ногами валялись осколки стекла и старые бирки с непонятными обозначениями. Воздух пах пылью, машинным маслом и временем.
Наконец Рыжий открыл тяжёлую дверь, и они вошли в зал, от которого у Ильи закружилась голова.
Помещение уходило вниз и в стороны — огромный склад, усыпанный рядами капсул, точно таких, из какой он только что выбрался. Они стояли как гробницы — тысячи, десятки тысяч, спускаясь ярусами в глубину. На каждой капсуле — мерцал слабый зелёный огонёк.
— Это… — начал Илья.
— Люди, — сказал Рыжий. — Последние. То, что осталось от человечества. И нет, мы не в космосе и не под водой. Это всё ещё Земля. Только очень, очень старая.
Он провёл рукой по одной из капсул. Внутри лежала женщина, укутанная в серую ткань. Лицо — спокойное, будто спит.
— За последние сто тысяч лет человечество не изменилось, — сказал Рыжий. — Воевали, жрали, продавали друг друга. Всё как раньше. Только теперь у них были игрушки посерьёзней.
Илья слушал молча, чувствуя, как в груди медленно растёт страх.
— Всё должно было закончиться просто, — продолжал Рыжий. — Люди должны были изжить себя как вид. Но случилось кое-что другое.
Он повернулся, прислонился к металлическому борту капсулы.
— Когда-то, никто уже не знает — в прошлом это было или в будущем, — на Землю упал предмет. Что-то древнее. Реликвия. Откуда — никто не понял. Может, Бог. Может, что-то, что даже Богом назвать нельзя. Его нашли. Это был кулон. Или скорее устройство, похожее на кулон. С ним нашли ещё несколько таких же — браслеты, подвески, обломки украшений. Всё одной природы, одной породы. Но никто не мог понять, зачем они.
Он замолчал, глядя куда-то в пол.
— Люди всё равно продолжали убивать друг друга. Мир горел. Технологии вышли из-под контроля. Искусственный интеллект вёл войны вместо людей. А те, кто правил, — президенты, корпорации, богачи — спрятались в подземные комплексы и управляли всем оттуда. Люди наверху стали им не нужны. Просто материал.
Илья слушал, не отрывая взгляда.
— Но даже эти, под землёй, — Рыжий вздохнул, — боялись одного. Смерти. Они улучшали тела, пересаживали органы, меняли ДНК, но всё без толку. И тогда вспомнили про артефакты.
Он кивнул на браслет у Ильи на руке.
— Похожие штуки, как у тебя. Старые, непонятные. Их нашли, начали изучать. Нашли даже инструкции — файлы, какие-то тексты, вроде записок на непонятном языке. Никто их не понял. Один учёный надел браслет, сказал: «Чушь. Ничего не происходит». А на следующий день он умер.
— Умер? — Илья нахмурился.
— Ага. А вместе с ним исчезли все его родственники. Просто испарились. Их не стало — как будто никогда не существовало. Сначала думали, совпадение. Потом начали повторяться случаи. Но никто не мог связать одно с другим. Всё списывали на технику, на вирусы, на сбои. И если бы не человеческая жадность, всё, может, закончилось бы там.
Рыжий усмехнулся, без веселья.
— Артефакты стали продавать как украшения. Богачи дарили их друг другу. Красивые, редкие. И все, кто их носил, умирали. Мир начал меняться. Города, континенты — всё постепенно смещалось, как в зеркале. Только никто этого не замечал. Для всех это было нормой.
Он посмотрел на Илью.
— Пока один не соединил себя с машиной. Не просто с компьютером — с системой, управлявшей всей планетой. Он стал чем-то вроде живого ИИ. Мозг человека и сеть. Он просчитал всё — прошлое, будущее, все ветви времени. И понял: реальность разделилась на миллиарды копий самой себя. Этот гибрид человека и машины стал последним обладателем самого ценного артефакта, способного откручивать время на столетия назад или вперед.
— И при чём здесь я? — спросил Илья.
— При том, что этот браслет, — Рыжий кивнул на его руку, — копирует твою смерть. Каждый раз, когда ты умираешь, он создаёт новую вселенную, где ты жив. Не воскресаешь — а просто переносишься в ветвь, где всё пошло по-другому. В ту, где ты выжил. Это малый артефакт из того набора.
Он подошёл ближе.
— Так что да, Илюха. Твоё тело сейчас лежит в том немецком бункере, разорванное на куски. Но ты — вот. Здесь. Потому что в одной из версий ты успел надеть этот браслет.
Илья удивился:
— Но ты сам мне его надел…
Рыжий щёлкнул языком.— Ну вот видишь, даже тут мы из разных версий…
Повисла пауза.
Илья молчал. В груди холодом росла пустота.
— Почему оно работает? — спросил он наконец.
— Не знаю, — сказал Рыжий. — Может, потому что тот гибрид, тот человеко-компьютер, переписал саму основу бытия. Может, потому что кто-то сверху решил поиграть с законами смерти. Но теперь каждый, кто хоть раз соприкасался с этими артефактами, обречён.
Он повернулся, глядя на бесконечные ряды капсул.
— Мир треснул, Илюха. Реальностей стало слишком много. Они накладываются друг на друга, сжирают сами себя. И скоро ничего не останется. Ни миров. Ни нас.
Он замолчал. Только в глубине зала медленно мигали зелёные огоньки — как дыхание тысяч спящих тел, ожидающих своей очереди.
****************************
Илья следовал за Вовкой по коридорам, пока в бетонных стенах не появился чёрный, матовый монолит — большая, как мебель, глыба металла, врезанная в пол. Вовка остановился, ладонью провёл по холодной поверхности; от касания по монолиту пробежали тонкие, как жилки, волны света. На гладкой плоскости проступила трёхмерная карта: сетка линий, узлов и мерцающих точек, — словно сосуд с прожилками, где каждая линия — это мир, а узел — точка его раздвоения.
— Смотри, — сказал Вовка тихо. — Это — монолит. В одной из версий он погубил всю планету. Но вообще — говорят, что это суперкомпьютер. Кто-то даже шептал «инопланетный артефакт». Я не люблю мистику, но технологии, которые мы не понимаем, для многих выглядят как чудо.
Он махнул рукой, и карта ожила: миллионы линий одинакового цвета вспыхнули и начали пульсировать. Илья прикоснулся — узоры отреагировали, расширились, показали соседние ветви. Ряды и ряды миров, все похожие и в то же время разные; в одних — пески, в других — леса, в третьих — руины городов.
— Вот это — твои прыжки, — пояснил Вовка. — Браслет, который на тебе, стабилизирует скачок и даёт шанс «попасть» в основную версию вселенной — не в копию, а именно сюда. Но тут всё плохо: планета почти мертва, люди ушли под землю, и этот комплекс — их укрытие. Остальное — пустошь.
Илья почувствовал, как задумался: «То есть мы с тобой — потомки тех, кто ушёл под землю? Клоны?» Вовка усмехнулся, но в голосе звучала усталость.
— В общем, да. Забавно, что память у нас рвётся — может, от частых прыжков. Я пытался остановить это безумие и вернуть людей назад. Но артефакты множатся. В каждом новом ответвлении появляются свои браслеты, свои владельцы — и каждый раз рождается новая ветвь.
Он ткнул в экран — и там мелкими движениями показались места, где линии начинали разъезжаться, рваться, исчезать.
— Это «проявления». Не знаю, как это объяснить по-научному. Где-то миры разрушаются: иногда взрыв, иногда катастрофа; в одной версии погасло солнце, и планета просто остывала. Через время — появлялись твари. Они приходят из этой самой порчи, из искажения реальности. Вначале мелкие — а потом их становится столько, что они пожирают всё живое. Если не остановить механизм, — миры будут рушиться всё быстрее. В конце концов останется только это — пустошь и существа, похожие на порчу.
Илья ощутил, как у него сжалось в груди. Он видел ряды капсул, и теперь обозначенная перспектива — миллионы таких хранилищ, миллионы трупов, чьи души — или чьи сознания — застряли между ветвями.
— Так что ты предлагаешь? — спросил он. — Убить монолит?
Вовка покачал головой.
— Это было бы слишком просто. Артефакт сам по себе размножается — если уничтожить один, на его месте вырастут другие. Я пробовал — бесполезно. Он «делится»: где больше ветвей, там и артефактов больше. И главный мозг, с которым всё связано — не просто машина. Это гибрид: человек, сросшийся с суперкластером. Отнять у него контроль — значит лишить его возможности «посевать» эти браслеты.
Он резко ткнул в узел на карте — там линия была толще, ярче.
— Нам нужно попасть к источнику. Не уничтожить артефакт, а обесточить его «мозг». И сделать это во всех значимых ветвях. По-чесному — нужно попасть в каждую из версий и не дать там родиться новой точке раздвоения. Но это физически нереально — поэтому у меня есть другой план: мы должны сломать маховик парадоксов. Как? Это сложно, и я сам не до конца понимаю детали. Но если удастся перезаписать корневую логику процесса, если мы найдём «узел» — тот самый центр, где несколько версий сходятся, — можно заставить систему «уснуть».
Илья всмотрелся в карту. Там, среди хаоса линий, действительно виднелась одна толще и рельефней — как корень, от которого расходились другие.
— Это — ядро, — прошептал Вовка. — Тот самый гибрид-суперкомпьютер. Он сидит в центре, и от него идут волны изменений. Если добраться до него и «вырвать» управление — возможно, ветви перестанут множиться. Может, миры начнут слипаться назад, может, исчезнут… Но это риск. Мы можем потерять всё — и себя в том числе. Я не говорю, что у нас есть гарантия, только шанс.
Илья молча снял браслет со своей руки и поставил его на ладонь. Камешек в середине слегка поблёскивал, как если бы внутри него жил малый сердечный ритм.
— А твари? — спросил он. — Эти существа… откуда они? Почему появляются именно там, где рушатся миры?
— Они — побочный эффект, — ответил Вовка. — Проявление — изломы ткани реальности. Когда мир рвётся, в щели пролезает нечто чуждое: энергия, форма… наше восприятие называет это тварями. Они питаются хаосом. И чем сильнее рушится мир, тем скорее они приходят и ускоряют процесс. Мы видели их спектр: от шарообразных мясистых образований до похожих на людей образований — но без человечности внутри. Это не биология в привычном смысле. Это — симптом болезни временной линии.
В коридоре где-то завыл отдалённый сигнал: кто-то предупредил о движении, и карта заискрила — линии забурлили.
— Надо действовать, — сказал Вовка сухо. — Но не в лоб. Нам нужно выбирать узлы, где маховик ещё не раскрутился окончательно. Там есть шанс. И ты — твоя способность «прыгать» — не проклятие, а инструмент. Ты — наш резонатор. Без тебя мы не попадём в нужные ветви.
Илья посмотрел на монолит ещё раз, на карту, где миры складывались и расходились, и понял, что выбора у него нет. Вокруг — ряды капсул, как ряды могил; впереди — шанс закрыть дыру, за которой — только пустыня и твари, пожирающие миры. Сердце в груди загудело, как мотор; где-то в глубине прозвучала холодная правда: чтобы спасти что-либо, иногда нужно уничтожить то, что когда-то спасло.
— Пойдём, — сказал он тихо. — Покажешь, с чего начать.
******************
Коридоры комплекса тянулись длинной кишкой. Металл звенел под шагами, где-то глубоко гудели насосы. Воздух был мёртвый, будто консервированный — пахло пылью, озоном и машинным маслом.
Вовка и Илья шли молча. Рыжий держал перед собой планшет с зелёными линиями, похожими на кардиограмму, и шептал что-то вроде счёта или формул. Илья слушал, не понимая ни слова, но ловя в интонации знакомую уверенность: Вовка снова строил теорию, как когда-то, в старой Самаре, где они вместе паяли какую-то ерунду из радио-деталей.
— Слушай, — заговорил Рыжий, не оборачиваясь, — я тут понял одну штуку.
Если перемещаться не скачками, а шагами. Секунда за секундой, назад, — то можно выстроить идеальный мир. Как в эксперименте: кидаешь ложку, видишь, куда она летит, возвращаешься на мгновение и меняешь силу броска. Ещё шаг — снова правишь. Так можно подогнать всё до миллиметра.
Он повернулся, глаза горели.
— Если применить это к хронопетле, можно создать вселенную, где всё совпадает — точка к точке. Где у нас будет шанс. Где маховик можно уничтожить навсегда.
Илья усмехнулся.
— Гениально, Вован. Только если я правильно понял, на практике это называется «взорвать всё к чёртовой матери».
— Может быть, — ответил Рыжий и усмехнулся тоже. — Но другого выхода нет.
****
В ангаре стояли машины, похожие на гибрид вертолёта и самолета. Огромные винты висели в неподвижности, тускло отражая свет из прожекторов.
Они залезли в одну, кабина дрогнула. Мотор завёлся с тяжёлым стоном, песок с площадки поднялся пыльной бурей. За иллюминатором тянулась мёртвая земля: волны серого песка, остовы зданий, проржавевшие башни, полуобвалившиеся купола. Пустыня проглатывала города, будто медленно жующая тварь.
— Смотри, — сказал Рыжий, показывая вдаль.
На горизонте чернел купол — гигантская полусфера из металла, прорезанная трещинами. От неё тянулись к небу кабели, как жилы.
— Там, — сказал он. — Центральная машина. Сердце всего.
*****
Комплекс оказался вымершим. Не то чтобы разрушенным — просто покинутым. Двери открывались сами, системы работали, лампы загорались, будто кто-то невидимый знал о них заранее.
Коридоры вели вниз, и чем глубже они шли, тем холоднее становилось. Воздух сгущался, будто наполнялся током.
Они дошли до зала.
В центре — огромная стеклянная колба, внутри которой плавало нечто, похожее на человеческий мозг, но выросший в сотни раз. В нём мерцали огоньки, по поверхности бежали искры. От колбы расходились пучки проводов, уходившие в стены.
Всё вокруг — экраны, провода, стойки с мерцающими цифрами. Машина жила.
— Ну вот, — сказал Илья. — Как-то даже… слишком просто.
Вовка нахмурился.
— Не радуйся раньше времени. Что-то здесь не так.
Он едва успел договорить, как из-за одной из стоек выскользнула фигура. Сначала показалось — человек: плечи, руки, лицо. Но приглядевшись, Илья понял, что кожа у него — серая, гладкая, как металл, а вместо глаз — тёмные пустоты.
Из груди торчали кабели, сплетённые в узлы, на виске мигал красный огонёк.
— Ну здравствуйте, прыгуны, — произнёс он мягко, и голос звучал сразу с нескольких сторон, как если бы его подхватывали стены. — Наконец-то лицом к лицу.
Вовка отступил.
— Кто ты?
Существо улыбнулось без рта.
— Проявление. Так вы меня зовёте.
Он сделал шаг, и вокруг будто дрогнула сама комната: из темноты вышли ещё копии его, но в разных обликах — в мундире офицера, в рясе, в плаще, с детским лицом, с безглазым черепом. Пространство дрожало.
— Не бойтесь, — сказал он. — Я не враг. Я всего лишь устал наблюдать.
Вокруг них вдруг зажглись лампы, воздух потеплел, из пола выросли кресла, камин, мерцающий мягким пламенем. Комната изменилась, стала похожа на старый кабинет. Только колба с мозгом осталась неизменной, мерцая, как сердце за стеклом.
— Ну вот, — сказал он. — Так удобнее. Садитесь. Поговорим.
Они сели. Вовка — настороженно, Илья — сдерживая злость.
— По-вашему, я, наверное, Люцифер, — сказал тварь. — Или Бог. Всё зависит от того, кому вы верите. Но правда проще: это мои игрушки потерялись в вашем мире. И, как и все ваши, вы не умеете ничего ценить. Вы взяли мои дары и превратили их в оружие. Хотя, с другой стороны… — он чуть улыбнулся. — Наблюдать за хаосом — занятие увлекательное.
Вовка молчал.
Илья тихо сказал:
— Я не знаю, кто ты. Но мне всё это не нужно. Я просто хочу обратно. В своё время.
Тварь наклонила голову.
— «Своё время»? — повторила она. — Разве ты не понял? У нас у всех нет дома. Вы бежите сквозь бесконечность, думая, что где-то вас ждёт покой. Но его нет. Есть только движение. Странное слово — «счастье». Ваше изобретение. Возможно, стоит изучить поближе.
Илья резко перебил:
— Для «бога» ты слишком болтлив. Отвечай по сути. Можно ли это исправить?
Существо помолчало. Потом все его копии начали говорить вразнобой, по очереди, одним смыслом:
— Можно. Но мне нужна сделка.
Вы уничтожаете эту склянку, — он кивнул на колбу с мозгом. — И я ухожу. Эта штука — причина вашего кошмара. Каждый раз, когда её смерть приближается, она копирует себя и откатывает время. В каменный век. Снова и снова. Ваша планета проживает один и тот же путь бесконечно. А я… я живу это всё вместе с ней. Я в каждой линии, во всех мирах, без права на конец. Мне надоело.
Он шагнул ближе. Лицо его переливалось, меняя форму.
— Но просто так его не убьёшь. В него встроен артефакт — та самая технология отмотки. Он переживёт любое разрушение. Только вы, — он посмотрел на их запястья, — можете остановить цикл. Ваши хронометры синхронизированы. Ударите вместе — и процесс прервётся. Но в момент удара вы оба погибнете. Без шанса на прыжок.
— Великолепная сделка, — хрипло сказал Вовка. — А если ты врёшь?
— Тогда, — ответил тварь, — всё начнётся заново.
— Почему ты сам не заберёшь наши браслеты? — спросил Илья.
Существо улыбнулось, и по его лицам прошёл рябью смех.
— Потому что вы — якорь. Если я вас убью, вы просто уйдёте в другую ветвь. А я останусь здесь. С пустыми копиями. Мне нужны вы, настоящие.
Он сделал паузу и, наклонившись, добавил:
— Я обещаю: если вы согласитесь, эта ветвь останется нетронутой. Никаких тварей, никаких переплетений. Просто обычная жизнь. Сон без конца.
Тишина.
Только слабое биение мозга в колбе, похожее на дыхание великана.
Илья посмотрел на Вовку.
Тот сжал зубы, глядя на монстра, и тихо сказал:
— По рукам, да?
Илья не ответил, но по его взгляду было ясно: они оба уже поняли, что выбора нет.
**********************
Илья очнулся.
Медленно, тяжело — будто возвращался не из сна, а из небытия. Потолок, ровный свет, белые стены. Запах антисептика, гул аппаратуры. Всё до боли знакомо. И в то же время — чужое, мёртвое.
Он моргнул, на секунду подумав, что всё, что было — лес, замок, рыжий, монолит — лишь бред воспалённого разума.
Больница. Всего лишь больница.
Голова гудела, будто кто-то бил в череп изнутри. Под ребром саднило, ноги казались ватными. Рядом на тумбочке стояли костыли. Илья осторожно поднялся, проверяя себя — жив.
Всё кончено. Значит, просто сон.
Он доковылял до двери, выглянул в коридор. Медсёстры суетились у поста, воздух пах лекарствами и кофе.
— Девушка... та, что вчера с бараков. В какой она палате? — спросил он у проходящей мимо женщины в халате.
Та посмотрела на него с жалостью.
— Третья, — коротко ответила и отвернулась.
Илья пошёл. Каждый шаг отзывался болью. Пол скользил под резиновыми тапками, по бокам — одинаковые двери, одинаковые занавески.
Он толкнул третью.
На койке лежала она.
Лицо бледное, губы искусаны, один глаз перевязан бинтом, другой — влажный, полный безмолвных слёз. Волосы спутаны, кожа сероватая, чужая.
Под простынёй на ней угадывались следы грубых рук — синяки, царапины. Дышала неровно, тихо, будто старалась не занимать место в мире.
Илья стоял у дверей, не решаясь подойти.
Вошёл врач — мужчина лет пятидесяти, с усталыми глазами.
— Ей повезло, — сказал он, меняя катетер. — Выжила. Но... над ней надругались. Повреждения серьёзные. Возможно, детей у неё больше не будет.
Он вздохнул.
— Какая же это скотина могла сделать. Просто... от скуки.
Илья не ответил. Девушка повернула голову — на мгновение их взгляды встретились. Один живой глаз дрогнул, наполнился слезой.
Он вышел в коридор.
Воздух будто стал тяжелее. Мир звенел, пульс бился в висках. Всё расплывалось — люди, стены, голоса. Только одно крутилась в голове: из-за него. Из-за того, что не успел. Что не смог.
Он пошёл по коридору, хромая, держась за стену.
С каждым шагом внутри поднималось что-то горячее — не боль, не страх. Злость. Чистая, холодная ярость, будто кто-то открыл в нём клапан.
Он ощутил биение — не сердца, а чего-то другого, глубже. В груди, под кожей, что-то светилось, пульсировало.
Он расстегнул больничную рубаху — и замер.
На коже, прямо над сердцем, лежал золотой браслет. Тот самый — скоробей с зелёным камнем, будто вплавленный в плоть.
В голове пронеслось:
Ты будешь моим стражем. Режь время. И строй свою вселенную. Пока не решишь, что можешь в ней жить… «счастливо».
Хриплый голос, тварь из тьмы — её лицо мелькнуло на секунду, как ожившая память.
Илья почувствовал, как мир разрывается вокруг.
Белые стены расплылись. Время скрутилось в узел.
Он закричал — и в тот же миг стоял уже в поле, среди копоти и стали. Вокруг ревели лошади, гремели мечи, люди кричали на непонятном языке. Средневековая сеча кипела в закатном дыму.
Он нагнулся, поднял меч, выдернув его из мёртвого тела. Острый, тяжёлый, холодный.
— Ну что ж… — сказал он хрипло. — Проверим, как это работает.
Мир моргнул.
Всё исчезло.
Темнота. Крик. Та самая девушка — у бараков, ночь, мерзкие голоса, смех, звон стекла.
Он шагнул из тьмы, как из неоткуда. Меч блеснул зелёным отсветом от камня на груди.
Подонки не успели ничего понять — время дрогнуло, растянулось, и он прошёл сквозь него, как нож сквозь воду.
Один — рухнул с перерезанным горлом. Второй, успевший вытащить нож, получил удар в шею. Кровь фонтаном, глухой стон — и тишина.
Девушка стояла, прижимая руки к груди, дрожала.
Илья вытер лезвие, обернулся к ней.
— Всё... теперь всё будет хорошо, — сказал он тихо, улыбаясь.
Она не успела ответить — он исчез.
Ветер прошёлся по улице, закружил пыль и обрывки мусора, пакеты.
А на месте, где он стоял, остался лишь запах озона — и еле заметное свечение на асфальте.
ПЕРВАЯ ЧАСТЬ <<<< ЖМИ СЮДА
ВТОРАЯ ЧАСТЬ <<<< ЖМИ СЮДА
ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ. <<<< ЖМИ СЮДА
ЧЕТВЕРТАЯ ЧАСТЬ <<< ЖМИ СЮДА
ПЯТАЯ ЧАСТЬ <<< ЖМИ СЮДА
ШЕСТАЯ ЧАСТЬ<<< ЖМИ СЮДА
ЭТО ФИНАЛ. (ЕСЛИ НАБЕРЕМ ТЫСЯЧУ РУБЛЕЙ НА ДОНАТЕ "НА ЕДУ", Я СМОГУ ЗАПИЛИТЬ ПРИКВЕЛ. К ЭТОМУ НЕБОЛЬШОМУ РОМАНУ.)
НАПИШИТЕ В КОММЕНТАРИЯХ КАКУЮ ИСТОРИЮ СЛЕДУЮЩУЮ ВЫ БЫ ХОТЕЛИ УСЛЫШАТЬ..ПОДАЙТЕ ИДЕЮ. НУ ИЛИ НА ИДЕЮ =) ПОДДЕРЖИТЕ.