Жуткие истории от Совы.

Она не была ни монашкой, и ни той, про кого шепчутся в подъезде. В тридцать семь уже знаешь цену себе и чужим обещаниям: где улыбнуться, где промолчать, где развернуться и уйти, не тратя нервы. Она съехала от родителей давно, без скандала, просто потому что хотела жить своей жизнью. Квартира досталась от бабушки после смерти, старый фонд, высокий потолок, окна на двор, где летом пахло липой, а зимой тянуло холодом от рамы, как ни заклеивай. Денег хватало не всегда. Кредиты висели не как катастрофа,...

Сказать это вслух оказалось проще, чем выдержать тишину, которая стояла вокруг. Я попытался усмехнуться, но губы не слушались. Во рту вкус крови, горло пересохло так, будто я сутки жевал пыль. Под курткой липло — то ли опять кровь пошла, то ли грязь и пот, уже не разберёшь. Я потрогал бок, плечо, голову. Болит, но кости целые. Значит, пока живой. Деревня тянулась вдоль одной улицы, как будто её когда-то поставили наспех: дом, сарай, баня, колодец. Между дворами — узкие проходы, забитые снегом и прошлогодней травой...

Я добрался до деревни. Вылез на берег реки, по которой сплавлялся, и сразу подумал, что это какая-то ошибка. Откуда здесь может жить то зло, о котором говорил человек в костюме. Дьявол, тоже мне. Фокусник, иллюзионист. А может, мне всё померещилось. Может, мой мозг после того, что я сотворил со своей женой, сам выстраивает картинки, лишь бы найти оправдание, лишь бы не смотреть прямо в то, что уже сделано. Да плевать! Важно другое. Что я буду делать сейчас? Посреди тайги, без документов, без денег...

Он стоял рядом с убитым лосем и чувствовал, как у него внутри всё сжимается не от холода, а от того, что это сделали не по охоте, а по наживе. Туша лежала на боку, тяжёлая, неестественно тёплая среди белого. Снег под грудью был в бурых пятнах, у кромки леса валялась пустая банка из под тушёнки, окурки, обрывок полиэтилена. Рядом, чуть в стороне, в сугробе торчала петля из троса, как издёвка. Пятеро мужиков. Двое ему знакомые, деревенские, лица не чужие, руки те же, что летом жмут на празднике, а зимой помогают вытащить машину из колеи...

На термометре за окном было минус тридцать один. Такие цифры на Коми не пугают, но они делают всё честным: если ты где-то схалтурил, тайга это покажет сразу, без разговоров. Мы с сыном выехали ещё в темноте, к окраине Сыктывкара, где частный сектор быстро переходит в лесную дорогу. Он у меня хулиган. В школе вечные жалобы: то учителю ответил, то драка, то мат. Дома он умеет быть шёлковым, но стоит ему выйти к своим, и его будто подменяют. Я устал слушать чужие морали и решил по-своему: выдернуть его туда, где лишние слова не работают...

Марина больше не могла терпеть. Ни пьяных выходок мужа, ни вечных придирок свекрови, ни этого затхлого, въевшегося ощущения тупика в её жизни. Новый год она решила встретить с огоньком — буквально. Алексей спал в соседней комнате. Не просто спал — валялся, раскинувшись на диване, в одежде, с приоткрытым ртом. Мерзкий дух перегара уже не первую неделю стоял в квартире плотным слоем, будто часть их ужасной жизни. Алкаш!, подумала Марина с неожиданной для себя холодной ясностью. Как же я за него вышла? По какой такой глупости? Она стояла перед ёлкой...

Кухня была тесная, тёплая от плиты и чужая от молчания. Артём снял куртку, повесил на спинку стула, как делал это каждый вечер. На столе стояла её кружка с недопитым чаем, рядом телефон экраном вниз. В раковине лежала сковорода, присохшая по краю, и нож на разделочной доске. Лера вошла не сразу. Сначала щёлкнул замок, потом долго шуршала молния на сапоге, и только потом она появилась в дверях кухни, усталая, с натянутой улыбкой. — Ты чего не спишь? — спросила она, как будто они вчера не разошлись переругавшись...

Дорога тянулась через тайгу одним серым швом. Снег лежал ровно, как насыпали лопатой, только по обочинам его сдуло в высокие валы. Сосны стояли стеной, редкие берёзы торчали тонкими прутьями, и всё это растворялось в молоке зимнего неба. Машину трясло на перемёрзшей колее, дворники лениво скребли по стеклу, снимая мелкую изморозь. На заднем сиденье, в автолюльке, сопела дочь. Ребёнок спал, рот приоткрыт, щёки розовые от тепла печки. Женщина сидела рядом с люлькой боком, придерживая ремень, чтобы не натирал...

Зима стояла крепкая, сухая. Снег под ногами скрипел так, что казалось, слышит вся улица. Ерёмка уже натянул ватник, сунул руки в рукава, поправил шапку — собирался бежать к ребятам, на пустырь за кузницей, где сугробы по пояс и целый день можно кидаться снежками, валяться, строить крепости. Дед окликнул его с лежанки. Голос был слабый, сиплый, будто воздух застревал в груди. — Ерёмка… постой. Мальчишка обернулся. Дед лежал, укрытый старым одеялом, лицо серое, глаза ввалились. Пахло в избе холодной золой и чем-то кислым — так пахнет, когда давно не топили и не варили...

Зина выскочила из посёлка так, будто за спиной уже горит дом, хотя никакого огня не было. Было хуже. Было то, что не объяснишь ни пожаром, ни дракой, ни пьянкой. Вроде бы всё то же лето, та же пыль на дороге, те же собаки у ворот, те же заборы из серого штакетника. Но в воздухе стоял резкий запах пороха, и время стало рваным в такт стуку сердца. Она не успела взять ничего. Только подхватила сына, ещё тёплого от сна, пахнущего молоком и домашним одеялом. Он был в тягость ей, хотя весил смешные килограммы...

************** Я ехал на тонированной девятке. На пассажирском сиденье справа лежал топор. В этот раз он мне не понадобился. Достаточно было просто держать его в руках и подойти к тем сволочам, что пихали девушку в машину. А ещё — расстегнуть рубашку. Под одеждой всё было в крови. Уже подсохшей. Этого хватило. Они сразу поняли, что перед ними не герой и не мент — а человек, у которого уже сорвало тормоза. Ключи мне отдали без разговоров. Даже не спорили. Я сел, завёл и спокойно уехал из города. В больнице Середавина я занёс девушку в приёмный покой...

Надя! Зачем! Зачем! — я бежал по улице и знал, что увижу дома. Мы жили в обычной хрущёвке на третьем этаже. Вдвоём. Сегодня я отпросился с работы пораньше. И точно знал, что увижу дома. Сосед с четвёртого этажа. Игорёша. Уж не первый раз выходит из моей квартиры, когда я возвращаюсь… то кран чинит, то ещё что-то. Дверь открывается ровно в тот момент, когда я поднимаюсь на этаж… до того оборзели, сволочи! А я ведь её любил. Не скажу, что красавица, но с Надей мы познакомились ещё в техникуме. Прошли через огонь и воду...