— Да, мама, всё будет, как я и обещал! — голос мужа, Мирона, доносился из кухни. — Ты главное не волнуйся. Я всё решу. Квартира будет наша.
Яна замерла в коридоре, сжимая в руках пакет с продуктами. Ключ так и остался в замочной скважине. Она только что вернулась с изматывающей смены в «Магните», где гул кассового аппарата и бесконечный поток покупателей слились в одну сплошную головную боль. Мечтала только об одном: разуться, заварить крепкого чая и на несколько минут погрузиться в тишину. Но слова Мирона, произнесённые этим вкрадчивым, заискивающим тоном, который он приберегал исключительно для своей матери, Веры Михайловны, резанули по ушам похлеще визга тормозов.
«Какая квартира? Наша?» — пронеслось в голове. У них была своя — двушка в ипотеке на окраине города, за которую платить ещё лет десять. У Веры Михайловны — её собственная, хоть и скромная, однокомнатная. Единственная квартира, о которой могла идти речь, — это квартира её, Яниных, родителей. Трёшка в сталинке, в хорошем районе, где она выросла, где каждая царапина на паркете была родной. Наследство. Её будущее наследство.
— Мирон, ты же знаешь Янку, — продолжал муж, понизив голос до заговорщицкого шёпота. — Она упёртая. Но вода камень точит. Родители её уже старенькие, здоровье не то… Так что это вопрос времени. Да, конечно, я ей пока ничего не говорю. Зачем раньше времени нервировать? Придёт время — поставлю перед фактом. Всё, мама, давай, а то она скоро придёт. Целую.
Дверь за Яной тихонько щёлкнула. Она вошла в кухню с самым обыденным видом, какой только смогла изобразить. Мирон, вздрогнув, быстро сунул телефон в карман. На его лице промелькнуло что-то похожее на испуг, но тут же сменилось дежурной улыбкой.
— О, Яночка, ты уже вернулась! А я вот с мамой болтал, о даче… Говорит, помидоры в этом году уродились — просто чудо!
Он подошёл, попытался её обнять и забрать пакеты. Но Яна отстранилась, словно от огня. Её руки похолодели, а сердце, наоборот, забилось где-то в горле горячим, злым комком.
— О чём ты говорил с мамой, Мирон? — спросила она ровным, ледяным голосом, глядя ему прямо в глаза.
— Я же говорю, о даче, — он отвёл взгляд, засуетился, начал разбирать пакеты. — Ты устала, наверное? Садись, я сейчас чайник поставлю.
— Я слышала, Мирон. Про квартиру. Про моих родителей. Что ты там своей маме наобещал за моей спиной? Моё наследство?
Мирон застыл с пачкой макарон в руке. Его лицо стало багровым. На секунду в его глазах мелькнула паника, но потом он овладел собой. На смену панике пришло раздражение, как у ребёнка, которого поймали на горячем.
— Да что ты вечно подслушиваешь! — взорвался он. — Нельзя уже с родной матерью поговорить! Вечно тебе что-то мерещится!
— Мне не мерещится! — Яна сделала шаг к нему. Её голос дрогнул, но не от слабости, а от подступающей ярости. — Я отчётливо слышала, как ты делил шкуру неубитого медведя! Как ты обсуждал здоровье моих родителей! «Это вопрос времени», да? Ты чего ждёшь, Мирон? Когда они умрут, чтобы ты мог запустить свою мамочку в их дом?
— Прекрати истерику! — рявкнул он, бросив макароны на стол. — Ничего я не жду! Мама просто переживает за нас! Она видит, как мы в этой ипотеке барахтаемся, как ты на своей кассе с утра до ночи вкалываешь за копейки! Она нам добра желает!
— Добра? — Яна горько рассмеялась. — Это называется добро? Распоряжаться моим будущим, моей семьёй? А меня спросить забыли? Или я в ваших планах просто досадное приложение к квадратным метрам?
В этот момент она смотрела на мужа и не узнавала его. Куда делся тот Мирон, за которого она выходила замуж десять лет назад? Тот весёлый, лёгкий парень, который обещал носить её на руках и говорил, что главное — это они вдвоём, а остальное приложится. Сейчас перед ней стоял чужой, лживый человек с бегающими глазками, который за её спиной строил планы с мамочкой, как бы поудобнее устроиться за чужой счёт.
Вся их совместная жизнь вдруг предстала перед ней в ином, уродливом свете. Вспомнились бесконечные жалобы свекрови на маленькую пенсию, хотя Яна точно знала, что у той были неплохие сбережения. Вспомнились её вздохи о том, как ей тесно в «одной своей комнатке», и как хорошо было бы на старости лет жить «всем вместе, одной большой семьёй». Раньше Яна пропускала это мимо ушей, списывая на старческое ворчание. А теперь поняла: это была планомерная, методичная обработка сына. Капля за каплей, Вера Михайловна вливала яд в уши Мирона, и вот результат — он уже мысленно похоронил её родителей и поделил наследство.
Мирон тем временем перешёл в наступление, выбрав лучшую тактику защиты — нападение.
— А ты эгоистка, Яна! Всегда была эгоисткой! Только о себе и думаешь! Моя мать всю жизнь горбатилась, а теперь что, ей в нищете старость встречать? А твоим что? У них и так всё есть, и дача, и квартира эта огромная! Могли бы и поделиться! Семья на то и семья, чтобы помогать друг другу!
— Помогать — это не значит отбирать! — крикнула Яна, уже не сдерживая слёз обиды и гнева. — Твоя мать палец о палец не ударила, чтобы нам помочь с ипотекой! Зато на дачу свою она тратит больше, чем я зарабатываю! Покупает какие-то редкие сорта роз, удобрения заморские! А как нам помочь — так у неё пенсия маленькая!
Это была правда. Дача для Веры Михайловны была священной коровой. Шесть соток, на которых она не столько выращивала огурцы, сколько создавала ландшафтный дизайн, о котором потом с придыханием рассказывала подругам. Яна знала, что один только саженец сортовой гортензии, который свекровь купила прошлой весной, стоил как три её рабочих смены. Но при этом Вера Михайловна умудрялась при каждой встрече жаловаться на дороговизну лекарств и коммуналки, выставляя себя едва ли не мученицей.
— Не трогай мою мать! — взвился Мирон. — Она святая женщина! Она сына вырастила! Тебе этого не понять, ты же у нас принцесса, на всём готовеньком выросла!
Оскорбление было настолько несправедливым и жестоким, что у Яны перехватило дыхание. Она, которая после работы бежала на вторую, мыть полы в офисе, чтобы быстрее закрыть эту проклятую ипотеку. Она, которая штопала Мирону носки, потому что «некогда купить новые, вся в делах, в такси ни минуты продыху нет». Она, которая экономила на себе, чтобы купить ему новый навигатор или чехлы на сиденья в его «ласточку».
— Ах, я принцесса... — тихо проговорила она, и в её голосе зазвенел металл. — Что ж, Мирон. Может, ты и прав. Может, принцессе и правда пора подумать о своём королевстве.
Она развернулась и вышла из кухни, оставив его одного среди разбросанных продуктов. Мирон что-то кричал ей в спину, но она уже не слышала. В ушах стоял гул. Обида была такой сильной, что казалось, она может сжечь всё изнутри. Но сквозь эту обиду, как росток сквозь асфальт, пробивалось другое чувство — холодная, ясная решимость.
Она не будет плакать и бить посуду. Она не будет умолять его одуматься. Она поняла, что её муж, человек, с которым она делила постель и жизнь, оказался предателем. И не просто предателем, а слабым, безвольным человеком, пляшущим под дудку своей жадной и хитрой матери. Они решили поиграть с ней. Что ж, игра так игра. Только теперь правила будет устанавливать она.
Всю ночь Яна не спала. Она лежала рядом с отвернувшимся к стене и демонстративно сопевшим Мироном и думала. План созревал медленно, деталь за деталью, как искусная вышивка. План-сюрприз. Сюрприз, который её дорогой муж и ненаглядная свекровь запомнят на всю оставшуюся жизнь.
Утром она была на удивление спокойна. Даже приготовила Мирону завтрак, как ни в чём не бывало. Он, видя её умиротворённое состояние, решил, что буря миновала. Что Янка, как обычно, «перебесилась и успокоилась». Он даже попытался заговорить с ней, снова заводя шарманку про то, как она его неправильно поняла.
— Яночка, ну ты прости, если я вчера резковат был. Устал просто, день тяжёлый... Мама же не со зла, она просто...
— Всё в порядке, милый, — прервала его Яна с ангельской улыбкой. — Я всё поняла. Ты прав. Мы — семья. И должны думать о будущем. О нашем общем будущем.
Мирон недоверчиво посмотрел на неё, но улыбка Яны была такой искренней, что он расслабился. Он не знал, что эта улыбка — всего лишь маска, за которой скрывался холодный расчёт. Война не была окончена. Она просто перешла в партизанскую фазу.
Первым делом Яна поехала к родителям. Не жаловаться, нет. Она приехала с тортом и хорошим настроением, щебетала о пустяках, помогла матери с уборкой. А потом, как бы между прочим, завела разговор.
— Мам, пап, а вы завещание написали?
Родители переглянулись. Отец, Виктор Семёнович, отложил газету.
— А тебе-то что за спешка? — добродушно проворчал он. — Мы ещё, знаешь ли, на тот свет не собираемся.
— Да я не тороплю, что ты! — рассмеялась Яна. — Просто... жизнь такая непредсказуемая. Всякое бывает. Надо, чтобы с документами порядок был. Я вот читала недавно, как правильно комнатные цветы пересаживать, чтобы они не болели. Знаешь, мам, оказывается, если у фиалки листья желтеют, это не всегда от недостатка света. Часто это признак корневой гнили из-за перелива. Нужно достать цветок из горшка, осмотреть корни, всё чёрное и мягкое обрезать, присыпать срезы толчёным углём и посадить в свежую, рыхлую землю. И поливать потом очень умеренно. Вот и с документами так же — лучше заранее всё «подлечить», чтобы потом проблем не было.
Мать, Анна Петровна, всегда любившая практичные советы, заинтересовалась.
— Про фиалки — это ты хорошо подметила, у меня как раз одна чахнет. А с документами... и правда. Столько историй всяких рассказывают, как родственники потом годами судятся.
Яна кивнула, развивая мысль.
— Вот именно! А завещание... его же оспорить можно. Есть такое понятие, как обязательная доля в наследстве, и всё такое. Сложно. А вот есть другой вариант, более надёжный. Дарственная. Оформляется при жизни, и потом уже никто ничего не оспорит. Подарили — и всё, это собственность того, кому подарили.
Она говорила спокойно, приводя вымышленные примеры про каких-то дальних знакомых, которые «так сделали и теперь спокойно живут». Она не сказала ни слова о Мироне и Вере Михайловне. Она знала, что если расскажет правду, отец тут же схватится за сердце, а мать — за валокордин. А то и хуже — отец, человек прямой и вспыльчивый, пойдёт разбираться с зятем, и скандала будет не миновать. Нет, действовать нужно было тоньше.
Родители, далёкие от юридических тонкостей, слушали её внимательно. Идея с дарственной им понравилась. Она казалась простой и понятной.
— А что, дочка, ты, может, и права, — задумчиво сказал отец. — Чего тянуть? Кому мы ещё оставим всё, кроме тебя? Ты у нас одна.
Яна почувствовала укол совести. Она манипулировала самыми близкими ей людьми. Но тут же отогнала это чувство. Она защищала их. Защищала их дом, их спокойствие, их будущее и своё собственное от хищных когтей, которые уже тянулись к их гнезду.
Через неделю все документы были готовы. Втайне от Мирона Яна съездила с родителями к нотариусу. Теперь трёхкомнатная квартира в сталинке принадлежала ей. Официально. По договору дарения. Она положила папку с документами в самый дальний ящик комода, под стопку старого постельного белья. Это была её бомба замедленного действия. Осталось только подготовить сцену для взрыва.
И Яна начала подготовку. Она изменила тактику поведения с мужем. Стала подчёркнуто ласковой и заботливой. Интересовалась его работой, хвалила за каждую принесённую в дом копейку. И потихоньку, исподволь, начала вплетать в их разговоры новую тему.
— Милый, я тут подумала... — начала она однажды вечером, когда они ужинали. — Ты был прав. Мы действительно должны помогать твоей маме. Ей так тяжело одной.
Мирон поперхнулся котлетой. Он смотрел на жену с нескрываемым изумлением.
— И я придумала, — продолжала Яна, не давая ему опомниться. Её глаза сияли вдохновением. — Зачем нам всем ютиться по разным углам? Твоя мама в своей однушке, мои родители в своей трёшке, мы в этой ипотечной двушке... Это же нерационально!
— В смысле? — Мирон всё ещё не мог поверить своим ушам.
— А в том смысле, что нам нужно продать всё! — торжественно объявила Яна. — Продаём нашу квартиру, гасим ипотеку. Продаём квартиру твоей мамы. И... я поговорю с родителями. Уговорю их продать их квартиру тоже!
Мирон выронил вилку. Та со звоном ударилась о тарелку.
— Ты... ты серьёзно? — пролепетал он.
— Абсолютно! — Яна театрально всплеснула руками. — Представляешь, сколько у нас будет денег? Мы купим большой, нет, огромный дом за городом! С садом, с баней! Чтобы всем места хватило! Мои родители переедут к нам, будем о них заботиться. И Вера Михайловна, конечно! Выделим ей лучшие комнаты! Она ведь так любит свежий воздух, землю! Будет своими розами заниматься не на шести сотках, а на целом гектаре! Представляешь, как она будет счастлива? Мы все будем жить вместе, одной большой, дружной семьёй!
Картина, нарисованная Яной, была настолько соблазнительной, что у Мирона загорелись глаза. Жадность и мечта о лёгкой, красивой жизни вмиг затмили остатки разума. Он даже не задумался, почему Яна так резко изменила своё мнение. Он видел перед собой только сияющие перспективы: огромный дом, никаких долгов, довольная мать, и всё это — за счёт наследства, которое само плыло в руки.
— Янка... ты... ты гений! — выдохнул он. — Это же... это просто невероятно! Мама будет на седьмом небе от счастья!
Он тут же схватил телефон.
— Я должен ей позвонить! Прямо сейчас!
— Конечно, милый, позвони, — ласково проворковала Яна, убирая со стола. — Порадуй маму. Она это заслужила.
Мирон выскочил на балкон, чтобы разговор был более конфиденциальным. Но Яна и не собиралась подслушивать. Она и так знала, что он скажет. Она знала, как захлебнётся от восторга Вера Михайловна, как они вдвоём начнут мысленно делить комнаты в ещё не купленном доме и планировать, какой высоты ставить забор.
Она спокойно домыла посуду. Включила музыку. На душе у неё было странное, холодное спокойствие. Она расставляла ловушку, и её жертва с радостным гиканьем неслась прямо в неё.
Через несколько минут Мирон влетел в комнату, сияя, как начищенный самовар.
— Она в восторге! Просто в восторге! Говорит, Яночка у меня — самая лучшая невестка в мире! Говорит, всегда знала, что у тебя золотое сердце! Мы уже даже прикинули, что её квартиру можно быстро продать, там желающие есть. И с твоими... ты поговоришь, да? Ты сможешь их уговорить?
— Не сомневайся, — твёрдо сказала Яна, глядя ему прямо в глаза. — Я всё устрою. Этот вопрос я уже практически решила.
И это не было ложью. Вопрос с квартирой её родителей она действительно уже решила.
Мирон счастливо выдохнул и плюхнулся на диван. Он уже был там, в большом доме, хозяин жизни. Он не заметил ни странного блеска в глазах жены, ни её ледяного спокойствия. Он был ослеплён собственной алчностью.
Представление подходило к своей кульминации. Яна выждала ещё пару дней, давая мужу и свекрови вдоволь насладиться предвкушением. Вера Михайловна звонила теперь по пять раз на дню, лебезила, называла её «доченькой» и уже начала раздавать советы, какие обои лучше клеить в «её будущей спальне». Яна со всем соглашалась, поддакивала и улыбалась в трубку.
И вот, в субботу вечером, она решила, что пора.
Мирон смотрел по телевизору футбол, попивая пиво. Вера Михайловна как раз в очередной раз позвонила, чтобы уточнить, не забыла ли Яна, что у неё аллергия на лилии, поэтому в саду их быть не должно.
— Всё хорошо, Вера Михайловна, никаких лилий, — терпеливо отвечала Яна. — Да, конечно. Мирону привет передам.
Она положила трубку и повернулась к мужу.
— Милый, — начала она торжественным тоном. — Помнишь, я говорила, что уже сделала первый шаг к нашему большому семейному дому?
Мирон оторвался от телевизора.
— Да? И что? Ты поговорила с родителями? Они согласны?
— Ещё лучше, — улыбнулась Яна своей самой обворожительной улыбкой. — Я приготовила для нас с тобой сюрприз. Чтобы ты не сомневался в серьёзности моих намерений.
Она подошла к комоду и достала ту самую папку. Сердце Мирона забилось чаще. Он был уверен, что там — предварительный договор с риелтором или согласие родителей на продажу. Он подался вперёд, нетерпеливо протягивая руку.
— Ну, что там? Показывай!
Яна медленно открыла папку. Она не стала протягивать её мужу. Она просто достала оттуда один-единственный лист и положила его на журнальный столик перед ним.
— Вот, любимый. Первый и самый главный шаг к нашему светлому будущему.
Мирон схватил бумагу. Его глаза быстро забегали по строчкам. Футбол, пиво, будущий дом — всё померкло. Его лицо на глазах менялось. Радостное предвкушение сменилось недоумением, потом — растерянностью, и, наконец, на нём застыло выражение тупого ужаса. Улыбка сползла с его губ, словно тающий снег.
Это был не договор о продаже. Это был договор дарения. Чёрным по белому там было написано, что её родители, Виктор Семёнович и Анна Петровна, дарят своей единственной дочери, Яне Мироновне, принадлежащую им на праве собственности квартиру. И дата стояла недельной давности.
Мирон несколько раз перечитал документ, словно не веря своим глазам. Потом медленно поднял взгляд на жену. В его глазах плескался страх и непонимание.
— Что... что это такое? — прохрипел он.
Яна села в кресло напротив, изящно закинув ногу на ногу. Её лицо было абсолютно спокойным, а в глазах плясали насмешливые огоньки.
— Это, дорогой мой муж, называется «сюрприз», — произнесла она медленно, смакуя каждое слово. — Это моя квартира. Только моя. И я её продавать не собираюсь. Как, впрочем, и жить с тобой и твоей мамой в большом доме. Представление окончено, Мирон…