— Света, ну что ты возишься, как сонная муха! Неси уже чай, самовар твой электрический сейчас взорвется от нетерпения! — голос свекрови, Виктории Семёновны, подобно ледяному сверлу, впивался в виски, вытесняя остатки субботнего умиротворения.
Светлана вздрогнула, едва не выронив из рук фарфоровую сахарницу — единственную уцелевшую реликвию от бабушки. Она глубоко вдохнула, стараясь сосчитать до десяти, но сбилась уже на третьей цифре.
— Иду, Виктория Семёновна, иду. Сахар искала, вы же с двумя ложками пьете, — с натянутой до предела улыбкой ответила она, выходя в гостиную.
Там, на их с Сашей любимом диване, который они выбирали полгода и за который до сих пор выплачивали кредит, восседала свекровь. Рядом с ней, как верная фрейлина при королеве, примостилась её младшая сестра, золовка Светы — Клара. Обе смотрели на неё с таким видом, будто она была не хозяйкой дома, а нерадивой прислугой, пойманной на краже серебряных ложек.
— Нашла она сахар! — фыркнула Клара, поджав тонкие, вечно недовольные губы. — В собственном доме сахар ищет. У хорошей хозяйки всё под рукой.
— А у нас хозяйка, видать, не очень хорошая, — поддакнула Виктория Семёновна, окинув комнату презрительным взглядом. — Пыль на пианино. Саша, ты что, не видишь? Твой сын дышит этой гадостью! Дима, иди сюда, мой мальчик, бабушка тебе конфетку даст. Не ешь мамины котлеты, от них изжога будет.
Саша, вжавшись в кресло, делал вид, что увлеченно читает новости в телефоне. Он ненавидел эти моменты. Мать и Света — это как два тектонических разлома, и он, Саша, маленький, беспомощный домик прямо на их стыке. Любое неосторожное движение — и от домика останутся одни руины.
— Мам, ну перестань, — пробормотал он, не отрывая глаз от экрана. — У Светы всегда чисто.
— Конечно, сынок, для тебя всегда чисто! Ты же мужчина, что ты в этом понимаешь? А я женским глазом вижу — запущено всё! И обои эти... попугайские. Кто вообще выбирал? — она посмотрела на Свету так, словно та только что лично оскорбила весь её тонкий аристократический вкус.
— Мы вместе выбирали, — тихо, но твердо сказала Света, ставя на стол поднос с чашками. — Нам нравится.
— «Нам нравится»! — передразнила её Клара. — Сашеньке всегда всё нравилось, что ему подсунут. Он у нас мягкий, добрый. Этим некоторые и пользуются.
Дверь в комнату приоткрылась, и на пороге показались две детские головки: восьмилетний Дима и шестилетняя Нина. Они смотрели на взрослых испуганными глазами, чувствуя, как сгущается в воздухе гроза.
— А вот и мои ягодки! — фальшиво-ласково пропела Виктория Семёновна, но тут же нахмурилась, разглядев Нину. — Света, почему у ребенка платье мятое? Ты что, не гладишь детские вещи? Это же рассадник микробов! И коленка сбита! Где ты так, внученька? Опять мать за тобой не смотрела?
Нина от страха спряталась за брата. Дима, нахмурив брови точь-в-точь как отец, шагнул вперед.
— Мы в футбол играли, я нечаянно её толкнул. Мама тут ни при чём. И платье чистое, мы только утром надели!
— Защитник выискался! — хмыкнула Клара. — Весь в отца. Тот тоже свою жену вечно защищает, даже когда она не права.
Света почувствовала, как внутри у неё что-то оборвалось. Эта вежливость, это терпение, которое она копила годами, лопнуло, как перетянутая струна. Она посмотрела на мужа, моля его глазами о поддержке, но он лишь еще глубже зарылся в свой телефон, ставший для него спасительным бункером.
И тогда она поняла. Спасения не будет. Никто не придёт и не защитит её и её детей в её же собственном доме. Никто, кроме неё самой.
Она выпрямила спину. Улыбка исчезла с её лица, оставив лишь холодное, спокойное выражение.
— Так, — произнесла она неожиданно громко и властно. Комната затихла. Даже Виктория Семёновна удивленно приподняла бровь. — Давайте проясним несколько моментов. Первое: в мой дом без приглашения, да еще и с чемоданами, больше никто не входит. Сегодняшний день — исключение, которое я делаю из уважения к мужу.
— Что?! — ахнула свекровь. — Да ты…
— Я не договорила, — отрезала Света, и в её голосе зазвенел металл. — Второе: критиковать мою уборку, мою готовку и мой выбор обоев вы можете у себя дома. Здесь — моя территория. Третье, и самое главное: моих детей и то, как я их воспитываю, вы не обсуждаете. Никогда. Вам понятны мои условия?
Саша оторвал взгляд от телефона, глаза его были размером с блюдца. Он никогда не видел свою тихую, мягкую Свету такой.
Виктория Семёновна побагровела. Она открыла рот, чтобы извергнуть поток проклятий, но Света её опередила.
— Дима, Нина, идите в свою комнату, поиграйте. Нам нужно поговорить со взрослыми.
Дети, почувствовав мамину силу, безропотно выскользнули из комнаты.
— Ах ты, хамка! — наконец обрела дар речи свекровь. — Да я мать твоего мужа! Я жизнь ему дала! Этот дом… он и мой дом тоже, потому что здесь живет мой сын!
— Вы ошибаетесь, — спокойно парировала Света. — Этот дом принадлежит мне и моему мужу на правах совместной собственности. Куплен в браке. Вашей доли тут нет ни одного квадратного сантиметра. И если вы не прекратите этот цирк, то ваши чемоданы окажутся на лестничной клетке быстрее, чем вы успеете допить свой чай. Без сахара.
Наступила оглушительная тишина. Клара смотрела на Свету с ужасом, смешанным с каким-то странным восхищением. Виктория Семёновна тяжело дышала, как загнанный зверь. Она повернулась к сыну, ища в нём последнюю опору.
— Саша! Ты слышал, что она сказала?! Ты позволишь этой… этой мещанке выгнать твою родную мать?!
Саша медленно встал. Он посмотрел на мать, потом на жену. Он увидел в глазах Светы не злобу, а смертельную усталость и решимость идти до конца. И он понял, что сейчас решается всё. Не только судьба этого вечера, но и судьба его семьи. Он может, как обычно, промямлить что-то примирительное и на долгие годы превратить свою жизнь в ад. А может, наконец, стать мужчиной.
— Мама, — сказал он тихо, но так, чтобы слышали все. — Света права. Это её дом. И мой. И если ты хочешь быть здесь гостьей, веди себя как гостья. А не как ревизор из ОБХСС.
Это был удар под дых. Виктория Семёновна задохнулась от возмущения. Она-то думала, что сын, её кровиночка, сейчас поставит на место эту зарвавшуюся выскочку. А он… он предал её.
— Понятно, — прошипела она, поднимаясь с дивана с таким видом, будто покидала тонущий корабль, полный крыс. — Всё с вами понятно. Променял мать на юбку. Клара, мы уходим! Ноги моей больше в этом вертепе не будет!
Она гордо прошествовала в прихожую, схватила свой ридикюль и замерла у порога, ожидая, что сын бросится за ней, будет умолять остаться.
Но Саша не двинулся с места. Он подошел к Свете и взял её за руку. Его ладонь была теплой и сильной.
Клара, семеня за сестрой, бросила на Свету злобный взгляд:
— Ты еще пожалеешь об этом, змея!
Дверь за ними захлопнулась. В квартире воцарилась звенящая тишина. Света стояла, не шевелясь, чувствуя, как по щекам текут слёзы. Но это были не слёзы обиды. Это были слёзы освобождения.
Саша крепко обнял её.
— Прости меня, — прошептал он ей в волосы. — Прости, что я так долго был трусом.
— Ничего, — ответила Света, прижимаясь к нему. — Главное, что ты всё понял.
Она знала, что это еще не конец. Будут звонки, будут жалобы родственникам, будут попытки манипулировать. Но она также знала, что самый главный бой она сегодня выиграла. Бой за свою семью, за свой дом и за своё достоинство. И в этом бою она больше не была одна.
Прошла неделя. Неделя блаженной тишины. Никаких звонков, никаких сообщений. Света и Саша наслаждались покоем, как люди, выжившие после кораблекрушения и добравшиеся до необитаемого острова. Они стали больше разговаривать, чаще смеяться. Саша каждый вечер спешил домой с работы, а по выходным они всей семьей гуляли в парке. Дети, больше не чувствуя удушающей атмосферы напряжения, стали спокойнее и веселее.
Но в пятницу вечером, когда семья как раз садилась ужинать, идиллию нарушил резкий звонок в дверь. Саша и Света переглянулись.
— Ты кого-то ждешь? — спросила Света.
— Нет, — нахмурился Саша. Он пошел открывать.
На пороге стояла Виктория Семёновна. Но на этот раз она была не одна. Рядом с ней, скрестив на груди руки, стоял её родной брат, дядя Саши — Степан Семёнович. Мужчина внушительных размеров, с тяжелым взглядом и репутацией «решалы» в их маленьком провинциальном городке. За ними маячила вездесущая Клара.
— Разговор есть, — без предисловий заявил Степан, проходя в квартиру и бесцеремонно отодвигая племянника в сторону.
— Здравствуйте, дядя Степа, — растерянно пробормотал Саша.
— Здравствуй, здравствуй, — буркнул тот, проходя прямо в гостиную и усаживаясь в Сашино кресло, которое жалобно скрипнуло под его весом.
Виктория Семёновна и Клара последовали за ним, как свита. Света вышла из кухни, вытирая руки о передник. На её лице не было страха, только холодное любопытство.
— Чем обязаны столь внезапному визиту? — спросила она, останавливаясь в дверном проеме.
— А ты, язва, помолчи, когда старшие разговаривают! — рявкнул Степан. — Я приехал с племянником поговорить, а не с тобой. Саша! Подойди сюда.
Саша подошел, чувствуя себя школьником, вызванным к директору.
— Значит так, — начал Степан, глядя на Сашу в упор. — Сестра мне тут пожаловалась. Ты, говорят, совсем от рук отбился. Мать родную из дома выгнал по наущению вот этой… особы. Это правда?
— Никто никого не выгонял, — вмешалась Света. — Они ушли сами.
— Я сказал, молчать! — Степан ударил мясистым кулаком по подлокотнику. — Саша, я тебя спрашиваю!
Саша сглотнул. Он посмотрел на свою жену, стоявшую, как скала, и почувствовал прилив сил. Трусость прошлой недели испарилась.
— Дядя Степа, я не хочу обсуждать свои семейные дела в таком тоне. Мама повела себя некорректно. И Света была права, когда…
— «Права»?! — взвилась Виктория Семёновна. — Он говорит, она была права! Степочка, ты слышишь? Он полностью под её каблуком! Она его приворожила, не иначе!
— Цыц! — оборвал её Степан. — Значит, так. Ситуация мне ясна. Вы тут, я вижу, гнездо свили и о матери забыли. А кто тебе, Александр, на первый взнос на эту самую квартиру деньги давал? А? Не мать ли последнюю копейку со сберкнижки сняла, которую на старость откладывала?
Света напряглась. Это был их самый уязвимый пункт. Действительно, пять лет назад, когда они покупали квартиру в ипотеку, свекровь дала им триста тысяч рублей. Тогда это казалось спасением. Теперь же стало удавкой.
— Мы помним, Виктория Семёновна, и благодарны, — ровным голосом сказала Света. — И мы готовы вернуть вам эти деньги.
— Вернуть? — ухмыльнулся Степан. — Девочка, ты в своем уме? Инфляцию посчитала? Пять лет прошло! Эти деньги тогда были деньгами, а сейчас — пшик! Нет, так дело не пойдет. Мы посоветовались с юристом.
Сердце Светы ухнуло вниз. Юрист?
— Раз вы такие умные, — продолжил Степан, наслаждаясь эффектом, — то мы будем действовать по-умному. Мы подаем в суд. О признании права собственности на долю в квартире. Пропорционально вложенным средствам.
— Что?! — выдохнул Саша. — Какую долю? Это был подарок!
— Подарок на словах к делу не пришьешь, — отрезал Степан. — А у нас есть свидетели. Клара, например. Она подтвердит, что деньги давались именно на покупку жилья, с уговором, что мать на старости лет будет здесь жить. Это называется — инвестиция. И наш юрист говорит, что дело верное. Суд присудит матери как минимум одну пятую доли. А с долей она может делать что хочет. Прописаться, например. И жить. Вместе с вами.
Виктория Семёновна смотрела на невестку с нескрываемым триумфом. Вот оно, возмездие. Теперь эта змея будет плясать под её дудку.
Света почувствовала, как земля уходит из-под ног. Суд, доля в квартире, свекровь, живущая с ними постоянно… Это был даже не кошмар. Это был приговор. Она посмотрела на Сашу. Он был бледен как полотно.
— Это… это подло, — прошептал он.
— Подло — это мать на порог не пускать, — назидательно сказал Степан. — А это — справедливость. Так что у вас два пути. Либо вы сейчас извиняетесь перед матерью, принимаете её как хозяйку, и мы живем дружно. Либо встречаемся в суде. И учтите, судебные издержки тоже на вас повесят. Думай, племянник. Головой думай, а не тем, что тебе жена в уши напела.
Он откинулся в кресле, уверенный в своей победе. Виктория Семёновна и Клара переглянулись с победными улыбками. Шах и мат.
Света стояла посреди комнаты, и в голове у неё был туман. Она перебирала варианты, и каждый был хуже другого. Прогнуться сейчас — значит, навсегда потерять себя и свою семью. Судиться — значит, влезть в долги, нервотрепку, и, скорее всего, проиграть. Они действительно не брали никакой расписки, всё было на доверии. На проклятом, наивном доверии.
Она посмотрела на лица своих мучителей. На их самодовольные, уверенные в своей безнаказанности физиономии. И холодная, звенящая ярость, которую она испытала неделю назад, вернулась с новой силой. Нет. Они не победят. Она не позволит.
— Хорошо, — сказала она так спокойно, что даже Саша вздрогнул. — Суд так суд.
— Что? — Степан даже наклонился вперед. — Ты хорошо подумала, дура?...