Она протягивала Ирке новое пальто. Мне доставались обноски.
***
Я стояла у окна своей однокомнатной и смотрела, как мать выходит из подъезда. Шестнадцатого числа написала в мессенджере, попросила встретиться.
Приехала с района, села за стол, телефон положила на стол. Чай не пила. Минут пять молчала, потом выложила.
Ирка продала квартиру. Третий муж ушёл вместе с деньгами. Снимает комнату в коммуналке за пятнадцать тысяч, работы нет, пятьдесят восемь лет — никому не нужна.
— Пусти её к себе, — сказала мать. — Хоть на время.
Я посмотрела на свою кухню — шесть метров, холодильник старый, но работает. На диван в зале, где спала первые пять лет после переезда, пока не накопила на кровать. На окно с видом на стройку, которую наблюдаю седьмой год.
Всё это я заработала сама.
— Нет, — сказала я.
Когда вспоминается всё
Мать смотрела так, будто я сказала что-то на непонятном языке.
— Как нет?
— Не пущу.
Она отставила чашку. Пальцы сжимали ручку — побелели костяшки.
— Ты понимаешь, что говоришь? Сестра твоя на улице окажется!
Я молчала. Вспоминала.
Вспоминала, как в девятом классе Ирке купили импортные сапоги — тогда это было событие. Мне сказали: поносишь её прошлогодние, они ещё хорошие. Носила. Жали в пальцах, натирали пятки, но я молчала.
Вспоминала институт. Ирке оплатили коммерческое место — она баллов не набрала. Мне на третьем курсе сказали: «Сама зарабатывай, взрослая уже».
Зарабатывала. Расклеивала объявления, мыла подъезды, сидела с чужими детьми. Сдала сессию на пятёрки — похвалы не дождалась.
Вспоминала первую Иркину свадьбу. Родители купили двушку в новостройке. Не самый центр, но своё. На мою свадьбу даже не приехали — сказали, далеко, устали. Подарили пять тысяч в конверте — тогда, в две тысячи седьмом, на эти деньги можно было три недели прожить, если экономить.
— Старшей положено больше, — объясняла мать каждый раз. — Она первая, ей труднее.
Труднее было мне. Но я привыкла.
— Чай остыл, — сказала я. — Налить свежего?
— Да при чём тут чай?! — Мать повысила голос. — Ты что? Родная сестра!
— Родная, — согласилась я. — Только когда вы делили, я тоже родная была. Помнишь?
Она замолчала. Потом снова:
— Ты же всегда была умная, самостоятельная. Сама справлялась. А Ирка... она другая. Ей помощь нужна была.
— Мне тоже помощь была нужна, — сказала я спокойно. — В девятнадцать лет, когда на общежитие денег не было. В двадцать четыре, когда на съёмную комнату копила. В тридцать два, когда развелась и осталась ни с чем.
— Ты же справилась!
— Справилась. Потому что пришлось.
Правда без злости
Мать встала. Прошлась по комнате. Остановилась у окна.
— Ты изменилась, — сказала она тихо. — Раньше ты понимала.
— Я не изменилась, — ответила я. — Я просто помню.
Мать ушла через полчаса. Хлопнула дверью — в первый раз за всю жизнь. Я осталась у окна. Чайник закипел, выключился сам.
Позвонила подруга — Валя, вместе в институте учились. Я рассказала. Она слушала, не перебивая.
— И как ты? — спросила она.
— Нормально.
— Правда?
— Правда, — сказала я. — Странно, но я спокойна.
— Потому что правильно сделала.
Я не была уверена, правильно ли. Но чувствовала: честно для себя.
Соседи и стыд
Через неделю мать позвонила снова. Голос другой — не требовательный, просящий.
— Лен, ты подумала?
— Думать не о чем.
— Ирка плачет каждый день. Она в отчаянии.
— Пусть работает, — сказала я. — Пятьдесят восемь — не восемьдесят. Руки-ноги целые.
— Куда её возьмут в таком возрасте?
— Куда угодно. Уборщицей, продавцом, сиделкой. Людей везде не хватает.
Мать вздохнула так, будто я предложила что-то невозможное.
— Ирка не привыкла...
— Вот именно, — перебила я. — Не привыкла. Потому что ей всю жизнь всё давали. Ты создала проблему, мам. Не я.
— Как ты можешь так говорить с матерью?
— Спокойно могу, — ответила я. — Я взрослая. Давно.
Она помолчала. Потом тихо:
— Соседи спрашивают, помогаешь ли сестре. Мне неудобно отвечать.
Вот оно. Соседи. Всегда эти соседи.
— Что ты им отвечаешь? — спросила я.
— Что пока решаем.
— Скажи правду. Что одной дочери всю жизнь всё отдавала, а вторая теперь отказывается расхлёбывать. Послушаем, что соседи скажут.
Мать положила трубку.
Иркина жизнь
Я вспоминала Ирку. Мы не были близки — никогда. Она жила своей жизнью, я своей. Виделись по праздникам, редко.
Первый раз она вышла замуж в двадцать два. Красивая свадьба, ресторан, белое платье. Развелась через четыре года — муж, по её словам, оказался жадным. Не дарил подарки, не возил в поездки. Она ушла, забрав половину квартиры через суд.
Второй брак продлился шесть лет. Муж неплохо зарабатывал, но требовал, чтобы она тоже работала. Ирка обиделась: «Я что, прислуга?» Развелась. Снова суд, снова деньги.
Третий раз вышла в сорок семь. За мужчину на шесть лет младше. Он был обаятельный, лёгкий в общении. Ирка продала родительскую квартиру — мать к тому времени переехала к тёте. Деньги вложили в какой-то бизнес. Подруга звала в долю — открывали салон красоты.
Подруга исчезла. Потом исчез и муж. С остатками денег. А потом начались загулы — Ирка ушла в себя, перестала выходить из дома, запустила всё.
— Она несчастная, — говорила мать. — Жизнь её обманула.
Но жизнь Ирку не обманывала. Ирка сама себя обманывала. Всю жизнь думала, что ей положено. Больше. Лучше. Просто так.
— Она не умеет жить, — говорила мать.
А меня кто учил? Никто. Научилась сама.
Неожиданная новость
Прошло полгода. Я почти забыла про тот разговор. Работала, ходила в магазин, встречалась с Валей. Жила обычной жизнью.
А потом мать снова позвонила.
— Лен, — сказала она. — Ирка устроилась.
Я удивилась:
— Куда?
— В школу. Уборщицей.
Я молчала.
— Встала в пять утра, пришла к директору. Попросилась. Её взяли.
— Хорошо, — сказала я.
— Тяжело ей, — продолжала мать. — Полы мыть, лестницы. Руки устают.
— Привыкнет.
— Зарплата маленькая.
— На первое время хватит.
Мать помолчала. Потом:
— Я вот подумала... Может, ты всё-таки чем-то поможешь? Хоть немного?
Я смотрела в окно. На стройку. Там уже поставили окна — скоро сдадут.
— Мам, — сказала я. — Я тоже в своё время попросила у тебя помочь. Помнишь? Мне нужно было сорок тысяч на первый взнос за комнату. Я копила четыре года.
— Ну...
— Ты сказала: у Ирки свадьба, нам на неё нужны деньги. Потерпи.
— Это было давно.
— Для тебя — давно. Для меня — вчера.
Справедливость
Мать вздохнула.
— Значит, не поможешь?
Я задумалась. Потом сказала:
— Знаешь что, мам? Я подумала. Помогу.
Голос матери сразу изменился:
— Правда? Доченька, спасибо! Я знала, что у тебя доброе сердце!
— Буду переводить Ирке две тысячи рублей в месяц.
Пауза. Долгая.
— Что? — переспросила мать.
— Две тысячи рублей. Каждый месяц.
— Это... это копейки!
— Нет. Примерно столько вы тратили на меня в месяц в детстве. Ирке — новые вещи, институт, квартира. Мне — обноски и три скупых слова. Справедливо, правда?
Мать молчала.
— Так что переводить? — спросила я. — Или сама справится?
Она отключилась.
Я села к столу. Посмотрела на телефон.
Чувствовала себя странно. Не виноватой. Не злой. Просто... свободной.
Впервые в жизни я сказала правду. И не испугалась.
Тишина и ожидание
Прошло ещё три месяца. Осень сменилась зимой — ранней, снежной. Я ходила на работу, возвращалась, готовила себе ужин. Жила как обычно.
Мать не звонила. Я тоже.
Валя как-то спросила:
— Не думаешь о них?
— Думаю, — призналась я. — Иногда.
— И что думаешь?
— Что всё правильно сделала.
Она кивнула. Мы сидели у меня на кухне, пили кофе со сгущенкой. За окном падал снег.
— А если Ирка правда на улице окажется? — спросила Валя.
— Не окажется, — сказала я. — Мать у тётки, Ирку с собой заберёт. Или Ирка сама справится. Люди справляются.
— Ты справилась.
— Я справилась, — повторила я. — Потому что выбора не было.
Валя посмотрела на меня внимательно.
— Ты не жалеешь?
Я задумалась. Правда ли не жалею?
— Нет. Я просто устала быть удобной.
Встреча на морозе
В марте я встретила Ирку. Случайно. У магазина возле работы.
Она стояла на остановке, в старой куртке, вязаной шапке. Без того блеска, который выкладывала раньше в соцсети. Лицо осунулось, под глазами тени. Руки красные от мороза — перчаток, видимо, не было.
Я остановилась. Она меня заметила.
Мы смотрели друг на друга секунд десять. Потом она отвернулась.
— Привет, Ир, — сказала я.
Она не ответила.
— Как дела?
Она повернулась. Глаза сузились.
— Отлично, — сказала она. — Просто замечательно. Полы мою, лестницы драю. Живу в комнате на троих. Зарплату жду как праздник. Всё отлично.
Я молчала.
— Довольна? — спросила она.
— Чем? — не поняла я.
— Тем, что я вот такая. Что докатилась.
Я смотрела на сестру. И вдруг поняла: она до сих пор не понимает.
— Ир, — сказала я тихо. — Я тут ни при чём.
— Конечно, — усмехнулась она. — Ты святая. Ты всегда всё сама. А я дура, которая жизнь прожгла.
— Я так не говорила.
— Не надо говорить. Я вижу, как ты на меня смотришь.
Я вздохнула. Подошла ближе.
— Знаешь, что я вижу? Женщину, которая впервые в жизни сама за себя отвечает. Это не стыдно, Ир. Это нормально.
Она отвернулась. Спина напряглась.
— Легко тебе говорить, — пробормотала она. — У тебя своя квартира. Работа нормальная. Ты привыкла.
— Привыкла, — согласилась я. — Потому что пришлось. С девятнадцати лет.
Она промолчала.
— Тебе тоже придётся, — добавила я. — Но ты справишься.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что ты моя сестра, — сказала я просто. — Та же кровь.
Она посмотрела на меня. Странно так посмотрела. Будто впервые увидела.
Подошёл автобус. Она молча села. Я осталась на остановке.
Больше мы не разговаривали.
Мать пришла с правдой
В мае позвонила мать. Поздно вечером, после десяти.
— Лена, — сказала она. — Не спишь?
— Не сплю.
— Можно к тебе приехать?
Я удивилась. Мать никогда так не спрашивала — обычно просто приезжала.
— Приезжай, — сказала я.
Она приехала на следующий день. Постаревшая какая-то, усталая.
— Я хотела поговорить, — начала она.
Я ждала.
— Ирка... — мать запнулась. — Ирка устроилась на вторую подработку. В кафе. Посуду моет по вечерам.
Я кивнула.
— Она сняла себе комнату. Отдельную. Двенадцать тысяч, но своя.
— Хорошо, — сказала я.
Мать смотрела в стол.
— Я всю жизнь думала, — сказала она медленно, — что помогаю ей. Что она слабее, ей нужнее. А теперь вижу...
Она замолчала.
— Что видишь? — тихо спросила я.
— Что я сделала из неё беспомощную. А из тебя — сильную. Только не так надо было.
Я молчала. Не знала, что ответить.
— Ты злишься на меня? — спросила мать.
Я задумалась. Злюсь ли?
— Нет, — сказала я честно. — Я не злюсь. Я просто... отпустила.
— Отпустила?
— Отпустила обиды. Отпустила ожидания. Отпустила надежду, что ты когда-нибудь скажешь: «Извини, я была не права».
Мать вздрогнула.
— Но я же сейчас это говорю, — прошептала она.
— Сейчас, — согласилась я. — Через тридцать шесть лет. Когда мне уже пятьдесят пять.
Она опустила голову.
— Прости, — сказала она. — Я правда не понимала.
Я протянула руку. Накрыла её ладонь своей.
— Всё хорошо, мам, — сказала я. — Правда.
Новая Ирка
Мы посидели молча. Потом мать встала.
— Я пойду, — сказала она.
Я проводила её до двери. На пороге она обернулась.
— Ты стала... другой, — сказала она. — Сильной какой-то.
— Всегда была, — ответила я. — Просто ты не замечала.
Она кивнула. Ушла.
В начале лета я снова встретила Ирку. Опять случайно — в парке возле дома.
Она сидела на скамейке с телефоном. Простая толстовка, джинсы, кроссовки. Волосы собраны в хвост. Без макияжа.
Выглядела моложе, чем раньше. И спокойнее.
— Привет, — сказала я.
Она подняла голову. Не отвернулась на этот раз.
— Привет.
— Можно? — кивнула я на скамейку.
— Садись.
Мы сидели молча минуты две. Потом Ирка заговорила:
— Я уволилась из кафе.
— Почему?
— Устроилась в цветочный. Рядом с домом. Платят меньше, но работа спокойная. И цветы люблю.
Я улыбнулась.
— Хорошо.
— Лен, — сказала она вдруг. — Я хотела... Извини.
Я посмотрела на неё.
— За что?
— За всё. За то, что брала. Не думала. Считала, что мне положено.
— Ты не виновата, — сказала я. — Тебя так учили.
— Но я же взрослая была. Должна была понимать.
Я пожала плечами.
— Теперь понимаешь.
Она кивнула. Помолчала. Потом:
— Мне нравится.
— Что?
— Самой зарабатывать. Знать, что я могу. Странно, но нравится.
Я улыбнулась.
— Не странно. Нормально.
Мы ещё посидели. Потом я встала.
— Мне пора.
— Лен, — окликнула она. — Может, как-нибудь... встретимся? Просто поговорить?
Я задумалась. Потом кивнула.
— Может быть.
Все правы, все виноваты
Вечером я сидела у окна. За окном светлело — лето, дни длинные.
Я думала о матери. О сестре. О себе.
Думала о том, что справедливость — штука сложная. Не чёрно-белая.
Мать была не права. Но она любила по-своему — как умела.
Ирка брала всё. Но она не знала другого.
Я отказала в помощи. Но имела право.
Все правы. Все виноваты. Все люди.
Позвонила Валя.
— Как ты? — спросила она.
— Хорошо, — сказала я. — Правда хорошо.
— Мать звонила?
— Приезжала. Извинилась.
— И что ты?
— Приняла, — сказала я. — Не простила до конца, не забыла. Просто приняла.
— Это мудро, — сказала Валя.
— Не знаю, — призналась я. — Но честно.
Мы попрощались. Я осталась у окна.
Стройка напротив закончилась. Дом сдали, въехали жильцы. В окнах горел свет.
Я смотрела на эти окна и думала: жизнь такая разная. У каждого своя. Своя правда, своя боль, свой путь.
Я прошла свой. Без помощи, без поддержки. Но прошла.
И теперь смотрю на мир спокойно. Без обид. Без злости.
С пониманием, что каждый получает свой урок.
Мать получила одиночество, которое заставило её задуматься.
Ирка получила испытание, которое её закалило.
Я получила свободу, которую заслужила.
А что будет дальше — покажет время.
Знаете, у меня тут ещё штук двадцать историй про то, как женщины перестают быть удобными и начинают жить.
Подписывайтесь, если хотите читать про настоящих людей, а не про картонных персонажей.