— Я не могу так больше, — шёпот вырвался из меня сам, беззвучный, лишь губы шевельнулись в отражении. Я стояла в ванной, упершись руками в холодную столешницу, и слушала, как за дверью Артём смеётся с Максимом. Их смех был таким лёгким, таким естественным, единым целым. А мой, будто комок грязной ваты, застрял где-то в горле.
Всё началось как прекрасная сказка. Я встретила его на презентации нового проекта, такого раненого, такого одинокого с маленьким сыном на руках. Его бывшая погибла в автокатастрофе, и в его глазах стояла такая боль, что мне захотелось её заткнуть собой. Всей собой.
— Ты просто ангел, Марина, — говорил он, обнимая меня темным осенним вечером. — Ты принимаешь нас такими, какие мы есть. Не каждая женщина на это решится.
Я принимала. Сознательно, гордо, с каким-то исступлённым самоутверждением. Я заваливала трёхлетнего Максима игрушками, читала ему сказки на ночь, убеждая себя, что материнству нельзя научить, его можно только почувствовать. Я отодвинула свою мечту о собственном ребёнке — куда уж тут, с чужим-то надо сперва справиться. Стать ему матерью. Спасти их обоих.
Первая трещина появилась через год. Максим, глядя на меня своими чистыми, недетскими глазами, спросил:
— А где моя настоящая мама?
Артём засуетился, начал что-то лепетать про ангелов. А я почувствовала себя ужасной самозванкой. Гостем в собственном доме. Этой ночью я впервые расплакалась в подушку, но утром снова надела маму улыбку и приготовила Максиму его любимые сырники.
Потом я забеременела. Помню, как дрожала от счастья, делая тест. Это был мой шанс. Наша общая плоть и кровь.
— Артём, у нас будет ребёнок, — прошептала я, показывая ему заветные две полоски.
Он улыбнулся, обнял, но в его глазах мелькнула тревога.
— Только давай пока потише, ладно? Макс может не так понять. Он ещё не готов делить меня. Давай просто будем осторожны в словах.
Мою радость, как свечу, задуло сквозняком. Моя беременность снова стала неудобной. Табуированной. Мы «вели себя как обычно». А обычно — это всё для Максима. Его утренники, его капризы, его бесконечные «папа, поиграй со мной». Я ходила по квартире с растущим животом, словно тень, стараясь не напоминать о своем положении.
С рождением Лизы иллюзии рассыпались окончательно. Я погрузилась в бесконечные ночные кормления, в пахнущие молоком и стиральным порошком дни. Артём старался, но его главной заботой был сын. Его травмированный, нуждающийся в гиперопеке сын.
— Мам, а можно я с вами посплю? — Максим уже не звал меня тётей, но слово «мама» в его устах звучало как формальность.
— Конечно, иди, — Артём расстелил ему постель между нами
Каждое утро начиналось одинаково. Я вставала к Лизе, потом будила Максима в школу, готовила завтрак на троих. Артём целовал меня в щёку, говорил «ты у нас золото», но его взгляд уже бежал к сыну, проверяя, надел ли он тёплые носки, положил ли учебники.
Однажды моя свекровь, разглядывая Лизу, вздохнула:
— Ну, слава богу, у Максима теперь есть сестрёнка. Ты у нас молодец, Мариш, настоящая героиня — и мужа от тоски спасла, и мачехой стала как родная.
Героиня. Это слово вонзилось в меня как нож. Я не хотела быть героиней. Я хотела быть просто женой. Просто мамой. Не благодетельницей, не спасительницей. По вечерам, укачивая Лизу, я смотрела в окно на тёмные окна соседних домов и думала: а где же я? Куда подевалась та Марина, что смело защищала дипломные проекты и не боялась уехать в неизвестный город на практику?
Взрыв произошёл в обычный вечер. Лиза ползала по ковру, а Максим строил башню из кубиков. Я попросила его быть аккуратнее. Он посмотрел на меня с вызовом и нарочно толкнул конструкцию. Пластик больно ударил Лизу по ручке, она залилась слезами.
Артём влетел в комнату как ураган.
— Что случилось? Макс, ты в порядке?
— Он толкнул кубики на Лизу! — выдохнула я, прижимая к себе ревущую дочь.
— Он не специально! Он же ребёнок! — загородил он сына собой, как щитом.
И тут во мне что-то оборвалось. Все эти годы терпения, жалости, самоотречения вырвались наружу лавиной.
— Ребёнок?! А она что?! — я закричала, и голос мой сорвался на хрип. — Ты когда-нибудь подумаешь о ней? Обо мне?! Я так устала, Артём! Устала от этого вечного спектакля! Я приняла твоего сына, а теперь жалею, что вообще вас встретила! Жалею, что родила от тебя дочь, которую ты не замечаешь! Я исчезаю, понимаешь? Просто перестаю существовать!
В комнате повисла гробовая тишина. Максим смотрел на меня с ужасом и ненавистью. Артём был бледен как полотно.
— Ты… чего ты говоришь… — пробормотал он. — Мы же семья…
— Какая семья?! — рыдала я. — Семья — это когда про всех помнят! А вы с ним — замкнутый круг, куда нет входа ни мне, ни Лизе! Я пять лет пыталась вломиться в ваш круг! Пять лет! И с каждым днём ненавижу себя всё сильнее за эту попытку!
Я не помню, как выбежала из комнаты. Я сидела на полу в ванной, прижавшись лбом к холодному кафелю, и рыдала беззвучно, чтобы никто не услышал. Всё кончено. Притворяться больше не было сил. Я слышала, как за дверью Артём утешал напуганного Максима, слышала плач Лизы. Но встать и пойти к ним я уже не могла. Во мне не осталось ничего.
Сейчас я пишу это, а за стеной тишина. Артём уложил детей. Он прислал смс:
«Нам надо поговорить».
Я знаю, о чём. О разводе. О том, как мы будем делить Лизавету. О том, что моя жертва оказалась напрасной.
Я приняла его с сыном от другой, а теперь жалею обо всём. И самое страшное — я понимаю, что жалею не их. Я жалею себя. Ту, что добровольно заперла себя в этой клетке из чужих ожиданий и своей наивной веры в то, что любовь должна быть жертвой. Ту, что отдала лучшие годы, пытаясь растопить лёд в глазах чужого ребёнка. И теперь мне предстоит самая трудная работа — собрать по кусочкам ту себя, которую я когда-то с такой легкостью отдала. Мне придется научиться слышать свой голос сквозь гул чужих ожиданий и разрешить себе поставить свое счастье на первое место.
Этот путь назад — к себе — будет долгим и болезненным, но это единственная дорога, которая ведет к настоящей жизни.
Спасибо, что дочитали эту историю до конца.
Вот ещё история, которая, возможно, будет вам интересна:
Загляните в психологический разбор — будет интересно!
Психологический разбор
Эта история — крик души, загнанной в ловушку собственной жертвенности. Марина совершила классическую ошибку многих женщин: она решила, что любовь — это самоотречение. Она вошла в роль спасительницы, забыв о себе. Её боль рождается не из-за того, что она плохой человек, а из-за тотального обесценивания её собственных чувств и потребностей.
Сначала она задвинула свою мечту о материнстве, чтобы справиться с воспитанием Максима. Потом её собственная беременность стала неудобным фактом. А с рождением дочери она окончательно превратилась в тень на фоне сложившейся системы «отец и его травмированный сын».
Её крик — это не ненависть к Максиму, а отчаянная попытка вернуть себе право на существование. Это история о том, как опасно строить отношения на жертвах, потому что рано или поздно придет счет, и расплачиваться придется всем.
А вам знакомо это чувство — когда растворяешься в других? Поделитесь в комментариях, как вы сохраняете себя в отношениях. Если эта история отозвалась в вас — поставьте лайк и поделитесь ею с теми, кто может понять эту боль. Ваша поддержка помогает нам говорить о самом важном.
Загляните в мой Телеграмм канал — там мы говорим о сложных эмоциях и чувствах простыми словами. Подарок за подписку книга "Сам себе психолог"