— Ты опять принес это барахло? — голос Дарьи был тихим, но в нём пряталась усталость, такая, что слышал её только внимательный человек. А Олег не был внимательным. Он ухмылялся и с усилием ставил коробку на пол.
— Это не барахло, а книги. Ты же любишь книги, — он вытер пот со лба и покосился на неё, будто ждал похвалы за тяжёлую ношу.
Дарья стояла у двери, опершись плечом о косяк, и смотрела, как в её квартиру вваливаются чужие вещи, чужие запахи, чужие следы. Когда он только появился в её жизни, всё это казалось сладкой новизной: шум его ботинок в прихожей, его смех, когда он рассказывал про коллег на работе, его ладонь на её спине — уверенная, будто вёл её куда-то. А теперь каждый новый предмет был как камень в воду: квартира её тонула в нём.
— Поставь в гостиную, — нехотя сказала она. — Потом решим, куда всё это девать.
Олег улыбнулся и потянул её за руку:
— Дашка, давай без кислятины. Это же начало новой жизни! Мы ж теперь не по углам, а вместе.
Она улыбнулась в ответ, но в улыбке было столько принуждения, что даже он, толстокожий, должен был заметить. Но не заметил.
Через два часа у неё разболелась голова. Коробки расползались по коридору, как тараканы, и все пахло чужим — дешёвой мужской туалетной водой, кожей его старого портфеля, пылью с книг. Она пошла на кухню сварить чай, а там уже стояли три банки с его любимым кофе, пачка дешёвого печенья и стопка кружек, которых у неё никогда не было.
Она открыла шкаф и замерла: её белые тарелки, аккуратно расставленные по полочкам, были отодвинуты, а на переднем плане — его массивные кружки с логотипами конференций. Словно квартира уже сделала выбор не в её пользу.
Она взяла свою кружку с тонкой ручкой, ту самую, из которой всегда пила чай по вечерам, и на секунду захотела швырнуть её об стену. Но сдержалась.
— Ну как, моя хозяйка? — раздался его голос за спиной. Он вошёл, положил руки ей на плечи и наклонился к уху. — Ты счастлива?
Дарья кивнула. Слова застряли.
Вечером, когда коробки были распиханы по углам, они сидели на диване, и Олег рассказывал ей, как его мать рвётся помочь им со свадьбой.
— Она приедет раньше. Неделя — это немного, зато всё будет идеально. Платье выбрано? Меню согласовали? С рестораном я разберусь.
Дарья слушала и кивала, а внутри у неё что-то тянулось в тугой узел. Она боялась этой женщины — матери Олега. Не потому, что знала её плохо. Наоборот. Знала достаточно. Видела её однажды — сухая, строгая, с глазами, в которых всё время мелькал немой упрёк. Казалось, сама жизнь ей обязана.
— Пусть приезжает, — тихо сказала Дарья.
И в этот момент ей отчётливо захотелось сбежать: выключить свет, выйти и больше не вернуться. Но она осталась. Потому что умела терпеть. Всю жизнь терпела.
Свадьба прошла гладко, как по учебнику. Белое платье, цветы, смех гостей, штампы в паспорте. Олег сиял, его мать плакала, а Дарья пыталась запомнить всё, потому что знала — скоро всё это превратится в воспоминание, в котором будет больше горечи, чем радости.
После свадьбы их жизнь закрутилась в рутине. Дарья возвращалась домой после пар, ставила чайник, а Олег всё чаще задерживался на работе. Сначала её это устраивало: тишина, книги, свои мысли. Но вскоре тишина перестала быть утешительной. Она превращалась в угрозу.
Олег приходил поздно, ложился рядом, пахнущий чужими запахами, и спал. Она слушала его дыхание и думала, что живёт с человеком, которого почти не знает.
И всё же роковой разговор случился не ночью, а вечером, когда они сидели на диване и он вдруг сказал:
— Даш, нужно поговорить.
Дарья отложила книгу и посмотрела на него. В глазах — виноватое выражение. И сердце у неё ухнуло вниз.
— Мама звонила, — начал он. — У Катьки с её мужем проблемы. Они не могут жить вместе, им тесно. Мама предложила, чтобы они пожили у нас. Ненадолго.
Дарья молчала. Слово «ненадолго» звучало как приговор.
— И ты согласен? — наконец спросила она.
— А что делать? — пожал плечами он. — Мы же семья. Надо помогать.
Она кивнула, хотя внутри у неё зашевелилась ярость. Но она снова проглотила её.
— Ладно, — сказала. — Пусть будет так. Если ненадолго.
Через три дня свекровь въехала в её квартиру, и квартира перестала быть её. Всё переставлено, перекроено, перемешано. Стены будто изменили цвет, воздух стал густым, как суп, в котором невозможно дышать.
Дарья ловила себя на том, что избегает кухни, потому что там царила Валентина Петровна со своими кастрюлями и нравоучениями.
— Деточка, мужчину нужно кормить по-настоящему. Олежка любит котлеты, а твои салатики — это баловство.
Дарья улыбалась сквозь зубы и уходила в спальню, где Олег смотрел телевизор и делал вид, что ничего не происходит.
Но хуже всего были её слова, сказанные почти шёпотом в дверях спальни, когда Дарья вернулась поздно вечером после консультаций:
— Консультации важнее семьи?
В этих словах было всё: обвинение, приговор и объявление войны.
— Ты опять поздно, — голос Валентины Петровны раздался, как выстрел, едва Дарья вошла в квартиру.
Дарья поставила сумку в прихожей, сняла пальто и сделала паузу. Хотелось ответить колко, но внутри поднималась усталость, как кисель.
— Студенты, — сухо ответила она.
— Студенты, студенты… — протянула свекровь, выходя из кухни с половником в руках, будто с жезлом. — А муж? Муж сидит один, ест холодное. Негоже. Женщина обязана возвращаться домой вовремя.
Дарья сжала губы и прошла мимо. На кухне пахло жареным мясом и чесноком. В её голове мелькнула мысль: «А я ведь даже запахи свои теряю. Моя квартира пахнет теперь не мной, а ею».
Олег сидел в комнате, уткнувшись в телефон. Услышав шаги жены, поднял глаза и виновато пожал плечами.
— Мама волнуется, — сказал он. — Не принимай близко.
Дарья опустилась в кресло и закрыла глаза. Ей хотелось крикнуть, ударить чем-то тяжёлым по столу, но она молчала.
На следующий день ситуация повторилась. Потом ещё раз. И ещё.
Дарья начала замечать, что в её жизни появляются новые правила, которые она не принимала, но должна была выполнять. Звонки на мобильный: «Где ты?»; замечания по поводу одежды: «В этой юбке приличные женщины не ходят»; критика её занятий: «Зачем ты тратишь силы на этих студентов? Всё равно вырастут никчёмные».
И она начала срываться. Сначала тихо. Поджимала губы, резко ставила кружку на стол, уходила в спальню и закрывала дверь. Потом слова начали вырываться наружу:
— Я сама решу, что мне надеть!
— Моя работа — не твое дело!
— Это моя квартира, и я здесь хозяйка!
Каждый раз свекровь фыркала и обиженно шла жаловаться сыну. А Олег пожимал плечами:
— Мамы такие, их не переделаешь. Потерпи.
И Дарья понимала: он — не её союзник. Он — посредник. И посредничает всегда в одну сторону.
На фоне этих мелких войн появился новый герой. Соседка снизу, Ираида Петровна. Вечером Дарья возвращалась домой, когда та поймала её в подъезде:
— Девочка, подожди. Я тут слышу, у вас наверху крики. Всё в порядке?
Дарья смутилась. Хотелось отмахнуться, но глаза у соседки были внимательные, такие, что скрыть правду невозможно.
— У нас свекровь живёт, — выдохнула Дарья.
— А-а, — протянула Ираида Петровна. — Это хуже пожара. Я свою в девяностые выгнала. Мужа тоже. Ничего, жива. Ты, девочка, не молчи. Сначала они мебель переставляют, потом жизнь.
Дарья улыбнулась впервые за несколько дней. Соседка оказалась той самой случайной фигурой, которую подбрасывает судьба, чтобы не сойти с ума.
Тем временем в квартире происходили тихие перевороты. Валентина Петровна переставила диван в гостиной «для удобства», перевесила шторы и сняла со стены любимую картину Дарьи.
— Тёмная, давит, — объяснила она, аккуратно сложив холст и убрав его в кладовку.
Дарья открыла кладовку, увидела картину, прислонённую к стенке, и почувствовала себя преданной. Это было не просто полотно — память об отце, которого давно не было.
— Пожалуйста, верните её, — попросила она.
— Зачем? — удивилась свекровь. — Тут теперь мы живём. Надо думать о гармонии.
Дарья закрыла дверь кладовки и пошла в ванную, чтобы не расплакаться.
И вот тут начался настоящий перелом. Олег стал проводить ещё больше времени на работе. Вечерами он задерживался, и в квартире оставались только две женщины, которые изматывали друг друга одним лишь присутствием.
— Ты плохо смотришь за собой, — говорила свекровь, разглядывая Дарью, когда та завязывала волосы в хвост. — Сыну нужна жена, а не замученная училка.
— Вы бы на себя посмотрели, — огрызнулась Дарья.
— Ах ты… — Валентина Петровна вспыхнула, но слов не нашла. И тогда просто схватила тряпку и яростно начала вытирать стол.
В тот вечер Дарья впервые поняла: она не боится этой женщины. Она её ненавидит.
В университете коллега, Андрей Николаевич, заметил перемену в ней. Это был сухой человек лет пятидесяти, преподавал философию и слыл ворчуном. Но однажды он сказал:
— Дарья Сергеевна, у вас вид загнанного зверька. Нельзя так. Нужно уметь защищать границы своей личности.
Дарья усмехнулась:
— А если границы уже разрушены?
— Тогда их надо строить заново. Но учтите: это всегда война.
Она вернулась домой и долго думала над его словами.
Через неделю конфликт вышел наружу.
— Опять работа? — встретила её свекровь у порога. — Ты мать когда-нибудь станешь? Или так и будешь книжки чужим детям читать?
Дарья поставила сумку на пол и посмотрела ей прямо в глаза:
— А вам какое дело?
— Мне? — возмутилась Валентина Петровна. — Я хочу внуков! И хочу, чтобы мой сын жил в порядке, а не в хаосе, который ты тут устроила.
— Это мой дом! — сорвалась Дарья. — Мой! Купленный мной до брака!
В коридоре повисла тишина. И только тиканье часов звучало как выстрелы.
— Мы ещё посмотрим, чей он, — тихо сказала свекровь. И ушла на кухню.
Дарья села на табуретку и поняла: война началась всерьёз.
На следующий день в прихожей стояли два её чемодана. Уже собранные.
Она зашла в квартиру и увидела, как свекровь поливает цветы у окна.
— Что это? — голос дрогнул.
— Твои вещи. Ты уезжаешь. — Спокойно, почти ласково. — Так будет лучше для всех.
Дарья почувствовала, как что-то в ней надломилось. Но она ещё молчала.
— Это моя квартира, — произнесла Дарья тихо, но твёрдо, будто каждое слово было камнем. — Я купила её до брака. На меня записана.
Свекровь моргнула. Её губы дрогнули, лицо вытянулось. Но тут же она собралась, выплюнула слова, как яд:
— Ты думаешь, бумажка тебя спасёт? Сын — мой. И он решит, где ему жить. А ты… ты вообще здесь никто!
Дарья почувствовала, как внутри поднимается давно копившаяся злость, распирая грудь, как пар в котле. И впервые за всё это время она не стала её сдерживать.
— Никто? — переспросила она. — Это вы — никто. В этой квартире, в моей жизни, в моём браке.
Свекровь вспыхнула:
— Ах ты!..
Но Дарья не слушала. Она прошла в гостиную, схватила вышивки, которыми та увешала стены, и швырнула их в коробку. Гулко упали рамки, одна треснула.
— Соберите свои вещи и уходите.
Валентина Петровна закричала, как раненая птица. Металась, хваталась за голову, звала Олега, которого дома не было. А Дарья впервые в жизни чувствовала, что у неё вырос голос.
Через пару часов вернулся Олег. Дверь хлопнула, как выстрел. Он влетел в квартиру, глаза налились кровью.
— Ты что натворила?! — орал он, даже не здороваясь. — Как ты могла выгнать мою мать?!
Дарья стояла у окна, спиной к нему. Повернулась медленно, посмотрела прямо в глаза:
— Она собрала мои вещи. Выставила меня. В моём доме.
— И правильно! — рявкнул он. — Она права. Ты… ты вообще не знаешь, как жить с мужем. Ничего не умеешь! Даже кормить нормально!
— Зато умею покупать квартиры, — холодно сказала Дарья.
На секунду он замолчал, будто его ударили. Потом опять:
— Это не имеет значения! Ты унизила мою мать. Ты обязана извиниться!
— Нет, — отрезала она. — Теперь выбирай. Я или она.
Тишина ударила в уши. Олег уставился на неё, потом зло бросил:
— Значит, она.
И вышел.
Дарья осталась одна. Села на пол, уронив голову на колени. В груди было пусто и странно спокойно. Она знала: всё кончено.
Но история не остановилась. На следующий день в дверь позвонили. Дарья открыла — на пороге стояла соседка снизу, Ираида Петровна. В руках у неё была банка варенья.
— Я слышала, как они вчера орали. Ты жива?
— Жива, — устало улыбнулась Дарья.
— Ну и слава богу. Слушай, девочка, я через это проходила. Если муж встал на сторону матери, он уже не твой муж. Это чужой человек. Ты его не вернёшь. Но ты можешь вернуть себя.
Дарья взяла банку, и вдруг у неё защипало глаза.
На работе тоже заметили. Андрей Николаевич пригласил её в свой кабинет.
— Я видел тебя вчера в коридоре. Ты изменилась. Как будто перестала бояться.
— Может быть, — сказала Дарья.
— И правильно. Страх — это то, на чём держатся тираны. У тебя был домашний тиран, только в юбке. Теперь его нет. Не дай вернуться.
Дарья кивнула.
Вечером в квартиру снова ворвался Олег. Но уже не один. С ним была мать и какой-то мужчина — юрист, судя по виду.
— Мы пришли мирно, — сказал он. — Надо обсудить, как разделить жильё.
Дарья рассмеялась. Сухо, горько.
— Жильё? Оно моё. Ты прекрасно это знаешь.
Юрист заговорил о «совместно нажитом», о браке, о правах. Дарья слушала и вдруг поняла: они готовы пойти до конца. Они хотят вытравить её из собственного дома.
Она встала и сказала:
— У вас полчаса, чтобы уйти. Иначе вызываю полицию.
Валентина Петровна закричала:
— Ведьма! Ты разрушила мою семью!
— Нет, — спокойно ответила Дарья. — Семья разрушилась, когда вы решили, что я лишняя.
Юрист попробовал вставить слово, но Дарья взяла телефон и набрала «112». Голос диспетчера прозвучал в тишине, и мужчины переглянулись. Через минуту они ушли.
Ночью Дарья сидела на кухне с чашкой чая. За окном моросил дождь. Она впервые за долгое время почувствовала себя хозяйкой в собственном доме.
Но это была не победа. Это было начало новой войны — теперь уже в суде. Она понимала: впереди развод, бумаги, тяжбы. Но теперь у неё была сила.
Она достала из кладовки картину отца, повесила её обратно на стену. И смотрела долго.
— Я справлюсь, — прошептала она.
Через неделю она подала на развод. В коридоре суда встретилась с Олегом и его матерью. Они смотрели на неё с ненавистью, но Дарья не отвела глаз.
И тут произошло неожиданное. К ней подошёл Андрей Николаевич.
— Я тоже здесь по делам. Держись, Дарья Сергеевна. У тебя есть право на свою жизнь.
И в этот момент она поняла: у неё впервые есть союзники. Соседка снизу, коллега… даже сама тишина её квартиры теперь стала союзницей.
Судья зачитывал документы, а Дарья смотрела в окно. Дождь шёл, но ей было легко. Она знала: всё только начинается.
Вечером она вернулась домой. Разобрала остатки вещей свекрови, выкинула старые кастрюли, собрала коробку с ненужным и вынесла во двор. Там к ней подошла Ираида Петровна.
— Ну что, выгнала?
— Да, — сказала Дарья. — Теперь дом мой.
Соседка усмехнулась:
— Запомни: твой дом — это ты сама. Если там будет порядок, никто не сможет разрушить.
Дарья кивнула. Впервые за долгое время ей стало легко дышать.
Она закрыла за собой дверь, включила свет и прошла по комнатам. Всё вернулось на свои места. Картина отца на стене. Тарелки в шкафу. Её книги, её запах.
Дарья села в кресло у окна с чашкой чая и книгой. И подумала:
«Жизнь продолжается. Но теперь — моя жизнь».