Книга 7. Завещание Завоевателя
Константинополь гудел, как растревоженный улей.
Казалось, весь город, от последнего нищего до патрициев в шёлковых тогах, высыпал на улицы, чтобы проводить свою армию. Это был не просто марш. Это было обещание реванша, зрелище возрождённой мощи.
Из знаменитых Золотых ворот, сверкая на полуденном солнце, нескончаемым стальным потоком вытекала последняя великая армия Империи.
Впереди, вызывая восхищённый ропот толпы, шла элита — катафракты. Закованные в непробиваемую сталь всадники на таких же защищённых бронёй конях. Их алые плащи полыхали на ветру, словно огненные крылья ангелов-мстителей.
За ними, вызывая уже не восторг, а суеверный страх, шли наёмники-аланы. Дикие, бородатые воины с чужими глазами. Их гортанные, резкие песни заставляли умолкнуть даже вездесущих чаек.
И, наконец, замыкала авангард варяжская гвардия. Мрачные, молчаливые гиганты с огромными секирами на плечах. Они не пели. Они шли, впечатывая каждый шаг в пыльные плиты древней дороги, и в их холодных глазах горела лишь жажда мести за унижение своего командира.
Во главе этого могучего потока, на белоснежном, как облако, скакуне, ехал Алексей Филантропин.
Он был в своей стихии.
Он буквально купался в восторженных криках, в обожании толпы. Девушки и женщины бросали под копыта его коня лепестки роз. Седовласые священники, рискуя быть затоптанными, пробивались вперёд, чтобы окропить его доспехи святой водой.
— Смотри на них, генерал! — громко, чтобы слышали все вокруг, воскликнул Алексей, обращаясь к своему помощнику. — Они уже видят нас победителями!
— Народ верит в вас, Великий дука, — сдержанно ответил тот.
— И правильно делает! — рассмеялся Филантропин, ловя очередной цветок. — Мы вернёмся героями! С головой этого степного выскочки Орхана на копье!
Он был абсолютно, непоколебимо уверен в своей победе. Хитроумная ложь, которую он с такой лёгкостью принял за чистую монету, казалась ему собственным гениальным планом. Он уже видел себя спасителем Империи.
***
В то же самое время, за сотни лиг от праздничного Константинополя, в душной тишине потайной комнаты в Бурсе, двое мужчин склонились над совершенно другой картой.
На грубом пергаменте не было изящных рисунков гор и лесов. Лишь точные, выверенные линии, знаки и пометки, которые каллиграф наносил по мере поступления донесений.
Каждый час, словно бесшумные тени, в комнату проникали гонцы-«невидимки» из шпионской сети Аксунгара. Они не произносили ни слова, лишь клали на стол крошечные свитки и тут же исчезали.
— Они вышли, — глухо произнёс Аксунгар, передвигая резную фигурку византийского всадника. — Движутся точно по нашему плану. Прямиком к Волчьему ущелью.
Мастер-шпион поднял глаза на Алаэддина.
— Их разведка полностью ослеплена. Наши дезинформаторы поработали на славу. Докладывают, что впереди «пусто и чисто».
— Хорошо, — коротко кивнул Алаэддин. Его лицо оставалось спокойным, как у гроссмейстера, видящего партию на десять ходов вперёд. — Значит, пора захлопнуть капкан.
Он отдал два коротких, рубленых приказа.
Первый гонец, не задерживаясь ни на миг, вихрем вылетел из города. Его ждал лучший скакун, и его путь лежал в горы, к Тургут-бею, который со своей тяжёлой конницей уже несколько дней ждал этого часа, скрываясь в лесах.
Второй помчался наперехват Султану Орхану. Тот с основными силами и новой, ещё не испытанной в бою пехотой Яя уже выдвигался к месту будущей битвы.
— Передай Султану весть тайно, — добавил Алаэддин вслед второму гонцу. — Никто при дворе, и особенно во дворце, не должен знать о том, что мы знаем. Ни одна душа. Понял?
Гонец молча кивнул и исчез.
***
В мирной и солнечной Никее, в прохладе своих покоев, Нилюфер-хатун получила очередное тайное послание. Её руки слегка дрожали, когда она разворачивала свиток, перевязанный шёлковой лентой.
Но в этот раз там не было зашифрованных просьб о передвижении войск.
Там были слова благодарности. И написаны они были от руки самого Великого дуки Алексея.
«Ваше мужество и ваша мудрость, моя принцесса, спасли тысячи жизней. Благодаря вашим бесценным сведениям, мы смогли избежать большой кровопролитной войны. Император, в знак своей глубочайшей признательности, уже готовит мирный договор на самых выгодных для вашего мужа условиях. Вы — наша голубка мира. Отныне ваш народ будет молиться за вас».
Нилюфер читала эти строки, и горячие слёзы облегчения и счастья текли по её щекам.
Она смогла! Она сделала это! Слабая женщина, смогла остановить войну, спасти свой народ и возвысить мужа! Чувство гордости и какого-то светлого, чистого счастья переполняло её.
Вечером, когда Орхан вернулся после долгого осмотра городских строек, она впервые за долгое время встретила его не с привычной вежливой и сдержанной, а с искренней, лучистой улыбкой.
Он замер на пороге, удивлённый и обрадованный этой внезапной переменой. Подошёл и осторожно обнял её.
— Ты сегодня сияешь, моя госпожа. Случилось что-то хорошее?
— Просто… сегодня очень хороший день, — ответила она, доверчиво прижимаясь к его плечу.
Она не знала.
Она не могла знать, что в этот самый «хороший день» армия её народа, обманутая ею, уверенно маршировала на верную гибель.
А её муж, который так нежно обнимал её, уже знал о начале войны. И мысленно готовился к самой страшной и кровавой битве в своей жизни.
***
Византийская армия, шумная и весёлая, вошла в предгорья.
Солдаты перешучивались, предвкушая лёгкую добычу и богатые трофеи. Они приближались к Волчьему ущелью — тому самому «секретному» проходу, который, как они верили, должен был привести их прямо к славе и победе.
Авангард, состоящий из бесстрашных варягов, без малейшей опаски вошёл в тёмную, зловещую пасть каньона.
А высоко над их головами, на скалистых, поросших редким кустарником уступах, затаившись за каждым валуном, лежали тысячи османских воинов.
Тургут-бей, старый седой волк, лично проверял позиции лучников. Он жестом приказал им лежать неподвижно. Внизу, в узкой каменной мышеловке, медленно, метр за метром, двигалась бесконечная, блестящая на солнце колонна врага.
Он поднял руку, подавая знак своим командирам на другом склоне.
«Ждать. Ждать, пока вся змея целиком не вползёт в нору».
Он смотрел на гордые знамёна с двуглавым орлом, на сверкающие доспехи, на самоуверенные лица. И не чувствовал ненависти. Лишь холодную, отстранённую жалость охотника к добыче, которая сама идёт в расставленный капкан.
Ну же… ещё немного…
Входите, гости дорогие…
Время будто замерло. Загустело, как смола.
Вся византийская армия — двадцать тысяч отборных воинов — полностью втянулась в каменную кишку Волчьего ущелья.
Они шли, уверенные в своей хитрости, в своём обманном манёвре, не подозревая, что над их головами, за каждым камнем, за каждым деревом, уже изготовилась к прыжку смерть.
На самой вершине северного склона, лёжа на грубом плаще, Тургут-бей смотрел вниз. Он уже не видел отдельных солдат. Он видел одну длинную, чешуйчатую, блестящую змею, которая наконец-то полностью вползла в ловушку.
Он ждал, пока её хвост — арьергард с обозами — скроется за последним поворотом.
Пора.
Он медленно, почти лениво, поднял свой широкий ятаган.
Солнце хищно блеснуло на полированной стали.
И в этот самый миг оглушительная тишина гор взорвалась.
***
Первым ударом был не крик и не звон стали.
Первым ударом был грохот. Оглушающий, первобытный рёв, от которого задрожала земля.
Сотни гигантских валунов, которые воины Тургута неделями, надрываясь, закатывали на самые вершины, разом покатились вниз. Они прыгали по склонам, как чудовищные ядра, набирая невероятную скорость, и врезались в хвост византийской колонны.
Звук ломающихся костей, треск раздавливаемых телег, дикое ржание лошадей и предсмертные, обрывающиеся на полуслове крики людей смешались в один страшный, протяжный вопль.
Путь к отступлению был отрезан. Ущелье превратилось в могилу.
«Теперь», — подумал Тургут.
И взмахнул мечом, отдавая второй приказ.
С обоих склонов, из тысяч укрытий, на головы ошеломлённого врага обрушился огненный ливень. Это не были обычные стрелы. Это были специальные, тяжёлые стрелы с гранёными бронебойными наконечниками, способные пробить даже толстые латы катафрактов.
Лучники не целились. Они просто стреляли вниз, в плотную, скученную массу людей и лошадей, которая металась в панике.
Для византийцев начался ад.
Они не видели врага. Они видели лишь смерть, что тысячами чёрных ос летела на них с небес.
— ЩИТЫ! К СТЕНАМ! ЧЕРЕПАХА! — отчаянно кричали центурионы.
Но было слишком поздно. Слишком тесно. Стрелы находили щели в доспехах, поражали незащищённые лица, шеи. Лошади, обезумев от боли и страха, вставали на дыбы, сбрасывая своих седоков и давя под копытами пехотинцев.
Некогда великая армия Империи за несколько мгновений превратилась в паникующую, вопящую, мечущуюся в агонии толпу.
Алексей Филантропин был в самом центре этого ада. Чья-то обезумевшая лошадь без всадника чуть не сбила его с ног. Стрела ударила в его нагрудник с такой силой, что он едва удержался в седле.
— ВПЕРЁД! ПРОРЫВАТЬСЯ! — не своим голосом кричал он, выхватывая меч. — НЕ СТОЯТЬ! ВПЕРЁД, К ВЫХОДУ ИЗ УЩЕЛЬЯ!
Он всё ещё не верил в масштаб катастрофы. Он думал, что это лишь засада на флангах. Что главный бой, решающий, ещё ждёт его впереди, на равнине.
Авангард — варяги и катафракты, элита из элит, — с рёвом бросился вперёд по ущелью, надеясь прорубить себе путь и вырваться на спасительный простор.
Они вылетели из теснины, ожидая увидеть поле.
И наткнулись на стену.
На равнине, у самого выхода из Волчьего ущелья, в идеальном боевом порядке их ждала армия Султана Орхана.
Но это была не привычная им рыхлая тюркская орда, которую можно было легко растоптать тяжёлой конницей.
Это было нечто новое. Страшное в своём холодном молчании.
В три идеально ровных ряда, плечом к плечу, стояла пехота Яя.
Они не кричали. Они молчали. Их огромные щиты образовывали сплошную, монолитную стену. Над этой стеной, как щетина исполинского дикобраза, торчали тысячи длинных, отточенных копий.
Это была не армия кочевников. Это была римская фаланга. Их собственное, древнее, непобедимое оружие, обращённое теперь против них самих.
Первая волна катафрактов, разогнавшись в узком ущелье, не успела затормозить. Они на полной скорости врезались в эту стену копий.
И были просто насажены на них.
Кони и всадники, пронзённые насквозь, рухнули, создав перед османским строем страшный, кровавый бруствер из умирающих тел.
— ДЕРЖАТЬ СТРОЙ! — ревел Орхан, скача за рядами своих воинов. — НИ ШАГУ НАЗАД!
Пехота Яя не дрогнула. Они выдержали первый, самый страшный удар закованной в сталь элиты. В этот момент они доказали своё право называться армией.
И тут же, с фланга, с оглушительным, яростным боевым кличем: *«За Османа! За Бамсы-бея!»,* в самую гущу беспорядочной, застрявшей в ущелье византийской колонны ударила тяжёлая конница Тургут-бея.
Капкан захлопнулся окончательно.
Началась жатва.
***
Алексей Филантропин, видя, как его авангард гибнет на копьях, слыша позади крики и лязг металла, понял всё. Его обманули. Его армия уничтожена. Его гениальный план был чужой ловушкой.
Разум покинул его. Он больше не был Великим дукой. Он был просто смертельно напуганным человеком, который отчаянно хотел жить.
В окружении горстки телохранителей, бросив свои знамёна, бросив своих умирающих воинов, он развернул коня и в дикой панике бросился назад, вдоль склона, пытаясь найти хоть какую-то щель в завалах, чтобы сбежать.
***
В Бурсе, в прохладной тишине своего кабинета, Алаэддин молился.
Вся его многоходовая стратегия, вся его хитрость были теперь в руках его брата и в воле Всевышнего.
Дверь без стука отворилась. Вошёл Аксунгар. Его лицо было непроницаемо, но в глазах плясали огни.
— Гонец, — сказал он коротко.
Алаэддин вскочил.
— Началось, — почти выдохнул шпион. — Византийцы в ловушке. Тургут-бей атакует. Орхан держит выход. Всё идёт по плану.
Алаэддин медленно подошёл к окну и посмотрел на запад. Туда, где прямо сейчас, в эту самую минуту, решалась судьба их молодой Империи.
Он не мог помочь им мечом, мог лишь своей верой. Он опустился на колени...
***
К вечеру всё было кончено.
Волчье ущелье превратилось в братскую могилу для последней великой армии Византии.
Орхан, спешившись, медленно шёл по полю битвы. Он видел не триумф. Он видел страшную цену, которую они заплатили за эту победу. Повсюду лежали тела. Его воинов и воинов врага.
Но он видел и другое.
Он видел, как его новые пехотинцы Яя, не нарушая строя, методично оказывают помощь раненым — и своим, и чужим.
Он видел, как Тургут-бей, старый безжалостный волк, со слезами на глазах обнимает выживших всадников своей кавалерии.
Он видел, как два воина, тюрок и грек из его армии, делят одну флягу с водой, прислонившись спинами к окровавленному валуну.
И он понял. В этом страшном ущелье сегодня погибла не только византийская армия.
Сегодня здесь родилась наша армия. Армия Османской Империи.
В этот момент к нему подвели пленного. Это был один из византийских генералов, в разорванной одежде, с залитым кровью лицом. Он чудом уцелел в этой бойне.
— Где ваш предводитель? — без предисловий спросил Орхан. — Где Великий дука Алексей Филантропин?
Генерал, сломленный и униженный, поднял на него глаза, полные ненависти, и плюнул кровью на землю.
— Сбежал, — прохрипел он. — Сбежал, как последний трус. Бросил нас здесь умирать… а сам сбежал.
Орхан долго молчал, глядя на запад. Туда, в сторону далёкого Константинополя.
Ты сбежал, Алексей. Но ты не уйдёшь.
Ты принесёшь им не весть о победе. Ты принесёшь им весть о нашем рождении.
И этот страх будет страшнее любого поражения.
🤓 Уважаемые друзья, ваши лайки, комментарии и поддержка очень радует. Лучшая мотививация, чтобы писать еще лучше новые главы.