Запыхавшись от быстрого шага с тяжелым чемоданом, Людмила наконец протиснулась через оживленный вагонный коридор к своему купе. Билет на нижнюю полку она ухватила еще за три месяца, когда открылась продажа – все-таки в ее почти шестьдесят взбираться на верхнюю и провести там двое суток было совсем не тем, о чем мечтаешь.
Переступив порог купе, Людмила замерла в недоумении. На ее законной нижней полке вольготно расположилась грузная женщина средних лет в кричаще-ярком сарафане с крупными цветами. Незнакомка буквально сверкала от обилия золотых украшений – массивные серьги-кольца, браслеты на обеих руках и перстни на каждом пальце. Черные волосы были собраны в высокую прическу, закрепленную шпильками. Вокруг громоздились сумки, тюки, пакеты и потертые дорожные саквояжи, занимавшие не только пространство полки, но и половину прохода.
– Добрый день, вы, похоже, на моем месте сидите, – вежливо, но твердо произнесла Людмила, доставая из сумочки билет и протягивая его женщине.
Незнакомка медленно подняла на нее темные глаза с густо накрашенными ресницами и безразлично пожала плечами. Затем пробормотала что-то на неизвестном языке – быстро, с гортанными звуками и странными интонациями. После чего демонстративно отвернулась к окну, словно Людмилы не существовало.
– Извините, но это семнадцатое место, оно мое! – повторила Людмила громче, указывая на номер на стене купе и потом на свой билет.
Женщина снова пожала плечами и отрицательно покачала головой, продолжая что-то говорить на своем языке, теперь уже с такими нотками, будто ее притесняли.
В купе также находилась семейная пара – мужчина и женщина примерно пятидесяти лет. Они сидели на противоположной нижней полке, прижавшись друг к другу, и с явной тревогой наблюдали за происходящим. В их взглядах читалась та особая растерянность образованных людей, не привыкших к конфликтным ситуациям.
– Она так с самого начала, – тихо сказала женщина, опасливо косясь на нарушительницу. – Вошла следом за нами, расположилась как дома, а на все вопросы только молча кивает.
– По-русски, судя по всему, совершенно не понимает, – добавил ее супруг, нервно поправляя очки. Было видно, что он всеми силами старается держаться подальше от неприятной ситуации.
Людмила ощутила, как внутри нарастает волна негодования, смешанная с чувством беспомощности. После трех недель размеренного санаторного режима, процедур и спокойных вечерних прогулок такой поворот событий казался просто невыносимым.
– Хорошо, придется позвать проводника, – решительно заявила она и, аккуратно перешагивая через разложенные по полу сумки, направилась к служебному отсеку.
Проводница Елена Сергеевна, энергичная женщина лет сорока пяти, внимательно выслушала жалобу и тяжело вздохнула.
– Господи, опять эти проблемы с нижними полками. Сейчас разберемся, не переживайте вы так, – она похлопала Людмилу по плечу.
Но в купе все попытки проводницы навести порядок оказались безуспешными. Она обратилась к нарушительнице сначала по-русски, медленно и четко произнося слова, потом попробовала на корявом английском. Женщина лишь разводила руками и отвечала на своем непонятном языке – эмоционально, с активной жестикуляцией, но совершенно непонятно для окружающих.
– У нее хоть документы какие-то есть? – спросила Людмила, чувствуя, как ноют ноги от долгого стояния в тесном проходе среди нагроможденных вещей.
– Документы в порядке, и билет тоже имеется, – проводница покачала головой, изучая бумаги. – У нее верхнее место, восемнадцатое. Все по правилам оформлено. Но донести до нее, что она не на своем месте сидит, я, честно говоря, не могу. Сейчас начальника поезда приглашу – может, он найдет подход.
Через десять минут появился начальник поезда Виктор Андреевич – солидный мужчина под шестьдесят с проницательным, слегка циничным взглядом человека, повидавшего всякое за годы работы на железной дороге.
– Так, с чем тут у нас затруднения? – деловито поинтересовался он, мгновенно оценив обстановку в купе.
Он внимательно изучил оба билета, сверил с документами, а затем попытался объяснить женщине, что она должна занять свое верхнее место. Говорил он размеренно, четко артикулируя, помогая себе жестами. В ответ снова последовал поток непонятных слов, сопровождаемый активной жестикуляцией.
– По правилам перевозки пассажиров каждый обязан занимать только то место, которое указано в проездном документе, – строго заявил начальник, повысив голос. – Вы нарушаете установленный порядок!
Но женщина лишь еще шире развела руками, округлила глаза и протяжно что-то произнесла на своем языке, всем видом показывая абсолютное непонимание ситуации.
Людмила почувствовала, как внутри все буквально клокочет от возмущения:
– Это… Это же форменное издевательство! – воскликнула Людмила, не сдержав эмоций. – Я билет на нижнее место заранее брала, целых три месяца назад! Полную стоимость заплатила!
– Понимаю ваше негодование, поверьте, – устало ответил начальник, явно перебирая в голове возможные решения. – Но как объяснить ситуацию человеку, который абсолютно не понимает русского языка? Языковой барьер – серьезная проблема. К тому же... – он окинул критическим взглядом внушительную фигуру пассажирки, которая занимала практически всю ширину полки, – Боюсь, для верхней полки она слишком грузная. Это может создать опасность и для неё самой, и для других пассажиров!
– Значит, получается, что незнание языка и избыточный вес важнее справедливости и честно оплаченных билетов? – голос Людмилы дрогнул от негодования. – Так любой может делать что вздумается!
– Я вижу только один выход из сложившейся ситуации, – произнес начальник после минутного размышления. – Займите временно верхнее место. Завтра она сойдет, и вы спокойно переберётесь на свою законную полку. А по прибытии в Москву мы обязательно оформим вам документы для компенсации разницы в стоимости между нижним и верхним местом. Понимаю, что это крайне неприятно, но иного выхода сейчас не вижу.
Супруги молча наблюдали за происходящим, их лица выражали искреннее сочувствие к Людмиле, но вмешиваться они явно не решались – страх перед неприятным инцидентом перевешивал желание восстановить справедливость.
Людмила посмотрела на женщину, которая теперь сидела с отсутствующим видом, задумчиво разглядывая пейзаж за окном, и с горечью осознала, что выбора у нее действительно нет.
– Хорошо, – уступила она, чувствуя, как внутри всё сжимается от бессилия. – Но это просто возмутительно.
На протяжении всей поездки захватчица её места с попутчиками практически не контактировала, лишь изредка что-то говорила себе под нос на своём непонятном языке. Когда супруги пытались заговорить с ней, она только приветливо улыбалась и отвечала на своём наречии, разводя руками.
Людмила провела тяжелейшую ночь на неудобной верхней полке, ворочаясь и негодуя на несправедливость судьбы. Супружеская пара периодически с сочувствием поглядывала наверх, но ничем помочь не могла.
Утром, когда за окнами проплывали пейзажи Ростовской области, женщина на нижней полке начала методично упаковывать свои многочисленные пожитки. По всему было видно, что она готовится к выходу. Людмила с облегчением предвкушала, как наконец-то сможет спуститься и занять своё законное место.
Когда поезд плавно остановился на станции, нарушительница с натужным кряхтением поднялась, нагруженная своими объёмными сумками. И тут произошло то, что повергло всех присутствующих в настоящий шок.
У самого выхода из купе женщина вдруг обернулась к Людмиле и совершенно чётко, на безупречном русском, без малейшего акцента, произнесла:
– Спасибо, дорогуша, что место уступили. Здоровья и долгих лет!
И с победоносной улыбкой исчезла в коридоре вагона.
В купе повисла оглушительная тишина. Людмила почувствовала, как вспыхнуло лицо, а в висках застучало от негодования. Супружеская пара застыла с выражением полного потрясения.
– Она... она же всё прекрасно понимала с самого начала! – первой опомнилась женщина, и голос её дрожал от возмущения.
– Какая невероятная наглость! – воскликнул её муж, вскакивая с места. – Как ловко она всех нас обвела вокруг пальца!
Людмила медленно спустилась с верхней полки и молча села на освободившееся место – своё законное место, за которое она честно заплатила три месяца назад. Справедливость в очередной раз потерпела поражение от обыкновенной человеческой беспринципности, умело прикрытой мнимым языковым барьером. И самое горькое было осознавать, с какой лёгкостью их всех – и пассажиров, и железнодорожников – провели, как детей малых.