Может ли дух перебить страсть?
После завтрака, напоминавшего праздничный банкет для помирившихся воробышков, во время которого они весело болтали и смеялись, Марья вдруг посерьёзнела, словно в разгар карнавала услышала тиканье часов судьбы.
Третий лишний ушёл в закат
Спросила:
– Андрюш, ты так возишься со мной, все мои душевные завихрения выслушиваешь, а о своих чувствах помалкиваешь. Теперь, когда наш общий «третий лишний» отчалил в закат, что ты ощущаешь? Вы же с ним уже как сиамские близнецы... Срослись на почве хронического стресса! Неужто нет фантомной боли после ампутации? Чувства потери?
– Нет потери, Марья, есть приобретение. Чувствую облегчение! Как будто после тысячелетнего ношения рюкзака с кирпичами вышел на прогулку в пижаме и тапках. Освободился от инородного тела в глазу. Мне стало легко и радостно, готов сальто мортале делать хоть каждый день! Спустя почти тысячу лет после той роковой встречи на мосту, на которую я, лох лохматый, опоздал, моё сокровище наконец-то вернулось ко мне! Зуши, наш медиатор, пообещал, что если я буду кротко переносить унижения, то в итоге заполучу тебя навеки. И он своё обещание сдержал! Как же мне не ликовать, девочка моя ненаглядная? А Романов, будь уверена, без нашего общества не засохнет. Он умеет быстро утешиться.
Тем не менее, многоопытный Андрей, как старый морской волк, приготовился стоически перенести очередной шторм нездоровой весёлости – фирменную реакцию Марьи на расставание с Романовым, похожую на танец с бубном на пороховой бочке. Но она вела себя на удивление ровно и спокойно. Огнев не мог нарадоваться. «Неужели, – думал он с суеверным восторгом, – на этот раз таки выгорело? Отпустила этого беса?»
Он изучающе заглянул ей в глаза, ожидая увидеть там привычный остекленевший ужас, но там плескалось безмятежье. Монарх-патриарх не выдержал и капитулировал перед этой благостью:
– Марь, ты как? Всё на месте? Как-то слишком тихо... Аж непривычно.
– Лучше не бывает, командир. Чувствую себя цельной, нераздробленной.
– И… ломки по Романову нет? Никаких рецидивов «синдрома отмены»?
– На душе благостно. Я окончательно и бесповоротно освободилась от наркотической зависимости по имени Святослав Романов. Закрыла гештальт. Переросла девочку, пристёгнутую к соседскому мальчику здоровенной ржавой булавкой. Мы теперь автономны. Осталось к нему тёплое, дружеское чувство. Надеюсь, взаимное.
После трапезы Марья забросила на плечо рюкзачок, чмокнула мужа в лоб и была такова. Её ждали съёмки грандиозного фильма-предвозвестия, по её же сценарию, – эдакого блокбастера о грядущем пришествии Спасителя.
Предвариловка фильма века
Идея сделать главными героями ленты двух подростков была не просто озарением, а диверсией против её собственного прошлого. Марья прописала в них себя и Романова с такой хирургической точностью, что сценарий стал похож на акт экзорцизма. Это был её способ вырвать с корнем колючий куст детства, который держал её мёртво, как мушку в янтаре. Она не просто написала сценарий – она проводила арт-терапию для вконец измученной себя.
Музыку, разумеется, заказала Севе Арбенину. Кто же ещё сможет положить на звуки биение сердца вселенной, смешанное с шёпотом ангелов и топотом бесов?
Режиссёра она нашла по наитию, словно лозоходец – воду для колодца. Им оказался молодой да ранний Антип Столпнин. Она нарыла его на каких-то полуподпольных киношных курсах. Марью поразила его дебютная работа о последних днях жизни маленького царевича Дмитрия. Это было абсолютное проникновение во внутренний космос ребёнка-мученика, снятое с такой болью, что у зрителя закипали слёзы на глазах. Парень был уроженцем исторической Латакии, бывшей Галилеи, и в его жилах текла кровь пророка Софония.
Марья позвала его на беседу и изложила суть дела. Без лишних предисловий, глядя прямо в его бездонные глаза, заявила:
– Материал – сложнее ядерной физики, ответственность – громадная, работы – непочатый край! А опыта у тебя – кот наплакал и ушёл в запой. Возьмёшься?
Черноволосый юноша с огоньками в глазах-маслинах загадочно уставился в пространство:
– Почту за высшее счастье и честь. Я ассистировал самым матёрым мэтрам режиссуры, подносил им чай, учился у них технологиям, взял от них всё лучшее и отмёл худшее. Готов приступить хоть сейчас, но сначала совершу паломничество в древнюю Почаевскую Лавру. Хочу заручиться поддержкой горнего мира.
А Марья тем временем подыскала актёров на главные роли. Она выкопала их в далёком сибирском городке – подростков, поразительно похожих на них со Святом в детстве, словно их скопировали со старой фотографии. Оба занимались в театральной студии «Росток» и уже сами снимали на телефон популярные фильмецы про одноклассников и привидения в школьной столовой, по которым она их, собственно, и вычислила.
Дело осталось за самым сложным – образом Спасителя. Здесь любая попытка казалась кощунством. Но Антип одной фразой успокоил Марью, сказав, что горний мир в последний момент пришлёт нужного человека, способного хотя бы схематично, намёком передать непередаваемое. «Ангелы его на своих золотых крыльях прямо на съёмочную площадку доставят, – заверил Столпнин. – Главное – кофе и бутерброды успеть приготовить».
Марья мучительно размышляла над главной задачей: надо подать эту космическую по масштабу тему не как занудный учебник по теологии, а выпукло, сочно, чтобы от ярких образов и метафор у зрителя аж в мозгу зазвенело и сердце ёкало.
Она искала универсальный ключ, который отопрёт двери к сокровенным струнам человеческих душ.
Холмы из мела
Местом для съёмок стал потаённый участок Дивногорья. Там, вдали от туристических троп, в укромной роще Романов когда-то в порыве архитектурного вдохновения возвёл небольшую резиденцию и… благополучно о ней забыл. Она за столетия изрядно обветшала, но по приказу хозяина усадьбы армия строителей-ботов за две недели придала ей жилой вид.
Она напоминала ту самую дачу семейств Романовых и Корнеевых с двумя парадными входами, двумя дворами и огородами без межи и разграничивающей рабицы.
Когда Марья появилась на локации, роботы уже достраивали улицу с макетами особняков богачей. Съёмочная группа расселилась в двух флигелях при резиденции, а для государыни Романов устроил новейший царский трейлер–дворец на колёсах со всеми мыслимыми и немыслимыми удобствами.
Она дала команде сутки на то, чтобы обжить территорию и подогнать себя под новую, сюрреалистическую реальность, а сама отправилась на разведку – исследовать местность. Ей нужно было вдохнуть воздух этого края, прочувствовать его пульс, ведь именно здесь предстояло творить историю.
Сентябрьская теплынь разморила её. Сопровождавшие Марью енот Проша и кот Тигрёха устали от беготни по дубраве за хозяйкой и бабочками. Они побрели в тень под развесистую липу, разлеглись там в живописных, почти геральдических позах и уснули, как убитые, выронив языки.
А Марья сбежала по тропке на берег лесной речушки и вошла в прозрачную воду, чтобы немного охладиться. Но не утерпела – разделась, бросила платье на ближайший куст, словно сбрасывая оковы цивилизации, и принялась плескаться в нагретой солнцем купели, превратившейся в её личный райский бассейн.
Ласковые струи, сотнями серебряных ладошек оглаживая её свежее, как утренняя заря, сдобное тело, подталкивали Марью к середине водоёма. Она нырнула вглубь, насладилась прикосновениями к ней стеблей кувшинок, выскочила на поверхность и размашисто поплыла вдоль реки, а потом распласталась на спине, раскинула руки и ноги и уставилась в бездонное небо, как будто пыталась прочесть в нём некие знаки. Стрекозы, приняв её за необычный водяной цветок, немедленно уселись на рыжие её волосы, покачивавшиеся в такт ленивым волнам. «Только бы не уснуть», – мелькнуло в её голове. И она уснула.
Вдруг чьи-то сильные и уверенные руки, словно клешни, подхватили её под колени, забросили на широкое, смутно знакомое плечо и вынесли на берег. У Марьи не было сил открыть глаза. От страха и со сна они слиплись намертво.
Но тут она вспомнила, что раздета, и с усилием разлепила ресницы. На неё смотрел Романов собственной персоной, с каменным выражением лица, словно вытащил из воды не прекрасную наяду, а затонувшее бревно, мешавшее судоходству.
На манеже – всё те же
Он молча, с видом опытного садовода, сорвал большой лопух, стряхнул с него мурашек, постелил на пень и усадил на него Марью. Сам отправился искать платье. Принёс, когда она уже обсохла. Протянул облачение, словно передавая секретный пакет. Пока она одевалась, он деликатно отошёл в сторону, но, тем не менее, не отрывал от неё прищуренных глаз. Потом приблизился, погладил её по мокрой голове, пощекотал травинкой шею и… пропал. Сколько потом она ни озиралась по сторонам, его нигде не было. Не состоявшаяся утопленница даже не успела поблагодарить спасителя.
Тогда она попыталась убедить себя, что никакого Романова не было. Разомлела на солнце и уснула, и он ей привиделся. Но откуда взялся вон тот бордовый георгин, вальяжно расположившийся аккурат на её сандалиях?
Марья засмеялась. Блин, как же здорово жить на свете! Ей стало так хорошо, так радостно! Она почувствовала себя прежней шальной девчонкой. Хитро улыбнулась, закрыла глаза, сфокусировалась и позвала:
– Романов! Подь ко мне. Скажу тебе что-то.
Он материализовался мгновенно, словно стоял за кулисами в ожидании своего выхода. Приподнял её за подмышки, сел на пень и усадил её к себе на колени.
– Сама нарвалась. Ну, слушаю, государыня, – произнёс он с лёгкой усмешкой.
– Ты забыл добавить: хреновая, – подсказала она. – Как тебе удалось меня засечь?
– Нечаянно. Шёл мимо, умирал от скуки. Увидел, кто-то тонет. Решил, развлекусь. Оказалось, это ты, – он отряхнул невидимую соринку с рукава с видом человека, совершившего рутинную работу. – Тебе просто повезло. На моём месте мог оказаться какой-нибудь водяной.
– Я очень тебе благодарна, милый Святик.
Он ткнул пальцем себе в щёку:
– Ну, выражай признательность. Целуй быстрее сюда. А то ещё передумаешь. С тебя станется.
Она чмокнула его в указанное место. Он подвигал челюстью, оценивая качество поцелуя, и деловито спросил:
– У тебя всё? Или есть невысказанные восторги?
– Есть ещё кое-что.
– Выкладывай. Только покороче, дел полно. Надо ещё кого-нибудь спасти, – он вздохнул, изображая глубокую усталость спасателя МЧС. – График расписан.
Марья удобнее устроилась на его коленях, переплела пальцы рук, вздохнула и перешла на серьёзный тон:
– Ты в курсе, что наш народ проделал громадную работу над улучшением своего внутреннего мира, чтобы подвести его под лекала духовной реальности. На земле не осталось безбожников, и абсолютное человеческое большинство признаёт примат совести над законом. Но люди остались людьми. Они всё так же грешат и эмоционируют: радуются, плачут, любят, ненавидят, обижаются, страдают, завидуют, болеют, раскаиваются и снова грешат. Далеко ходить не надо: возьмём тебя, Огнева и меня. Наглядное пособие по человеческой суетности.
Романов плотнее обнял Марью за талию, но это не отразилось на её вдохновении, как не влияет оправа на яркость алмаза.
– Да, люди сознают разницу между добром и злом. Да, они богоустремлены. Однако побороть страсти в полной мере не могут по определению. К счастью, отпущенное нам тысячелетие ещё не истекло. Текущие семьдесят лет – водораздел. Христос скоро сойдёт в наш мир. Но что найдёт Спаситель на земле: религиозную благочестивость, витрину, обрядоверие или истинную, незамутнённую, органическую веру? Какие чувства будут преобладать у людей: страх разоблачения или радость встречи со Светоносным?
Она замолчала и горестно вздохнула.
– Я тут при чём? – спросил Романов, обнюхивая её волосы с видом знатока, оценивающего дорогой парфюм. – Я что ли, должен был их воспитывать? Извини, был занят. Спасал тебя. И это вообще-то задача Андрюхи. Он у нас главный по духовному производству.
– Сейчас будешь при чём.
– Ну-ну! – лениво подначил он, играя прядью её волос. – Пока что мне скучно. Насвисти что-нибудь более сущностное. А то я сейчас усну, как твой енот.
– Я поднимаю эти вопросы в новом фильме, чтобы каждый зритель ответил на них себе сам. И я тебя уже как-то мимолётом предупредила, что для живости персонажей я списала их с себя и тебя в нашем детстве.
– Ага, понял, – он прищурился, и в его глазах заплясали смешинки. – Боишься выставить меня идиотом в массовом прокате? Чтобы потом вся страна надо мной ржала? Злая ты женщина, Марья.
– Нет, Свят. Оба подростка – обычные дети. Мальчик – очень хороший. И мало кто узнает в нём тебя, потому что наши с тобой биографии засекречены.
– Хороший, говоришь? – в его голосе зазвучал преувеличенный скепсис. – Не пьёт, не курит, уроки делает? Зубрит «Люблю грозу в начале мая»? Не верю. Блекло как-то.
– Благородный, добрый, но драчун, как все мальчишки.
– А девочка?
– Бегает за своим главарём хвостиком.
– Да-а-а-а, Марья, а ведь так всё и было… – в его голосе прорвалась ностальгическая нотка, редкая и потому особенно ценная. – Ты бегала за мной как нитка за иголкой – хорошенькая, пушистенькая, доверчивая, с ясными фиалковыми глазками. И я тебя защищал от окрестных пацанов! И подкармливал деликатесами, которыми у нас был забит холодильник, а твоя бабушка впихивала в тебя только гречку и капустняк.
Он вдруг спохватился, и голос вновь стал колким и отстранённым. – Смотрю, ты опять начала за мной ухлёстывать! Подзываешь, как пса, от дел отрываешь! Ну так чего тебе надо? Говори, а то начну подозревать худшее.
– Значит, ты не против?
– Против чего? – сделал он удивлённые глаза, словно его спросили о полётах на Юпитер. – Против того, что ты в фильме будешь волочиться за мной? Уже поздно протестовать. Это, можно сказать, исторический факт.
– Романов, не тормози! Против использования нашего совместного детского опыта в творческом проекте державной значимости.
– А, ты об этом… – он томно вздохнул, изображая глубокомыслие. – Не против. Но ты должна меня задобрить. Такова суровая правда жизни, её не обойти.
– Чем?
– А то не знаешь! – ухмыльнулся он. – Стандартной валютой таких переговоров.
Марья сразу же потухла.
– Свят, впервые в жизни я говорю тебе “нет”!
Это слово прозвучало как удар ведра об асфальт – громко, неожиданно и нелепо. Он оцепенел. Его маска острослова на мгновение сползла, обнажив чистое недоумение. А Марья продолжала долбить, словно дятел:
– Или тебе тапки в зубах принести? Ты ведь этого однажды от меня потребовал.
– И ты помнишь ту глупейшую шутку спустя сотни лет? – он смотрел на неё с неподдельным, почти детским изумлением.
– Все твои фразы и действия помню.
Ночь преодолений
Он столкнул её со своих колен так стремительно, что она шлёпнулась в траву. Сквозь зубы буркнул «извини», механически поднял её, словно опрокинутый стул. Пробурчал, отряхиваясь от невидимых следов конфликта:
– Ладно, некогда мне тут с тобой лясы точить. У тебя всё?
– Да.
– Ну, бывай! И лихом меня не поминай. У нас с тобой много светлых воспоминаний, я их всё бережно храню в памяти. А плохое благополучно забыл. Так жить легче. Почему бы и тебе не сделать то же самое? Меньше морщин будет. И седых волос.
– Давно забыла. Бывай, Свят! – сдавленно крикнула она и отвернулась, когда он завихрился и исчез, оставив после себя лишь лёгкое движение воздуха, привкус обиды на губах и тот самый георгин, лежавший на сандалиях.
Марья с той встречи не то чтобы потеряла покой, но какой-то невидимый штырь засел в её сердце. «Зачем я обидела Свята? – корила она себя, бродя по залам отреставрированной резиденции Романова. – И всегда-то я была с ним груба! Провоцировала его на ответные грубости, а потом подставляла щёку под затрещину!»
Она послала ему мысленную депешу с просьбой о прощении за те самые «тапки», но приложила к ней дипломатическую ноту: это послание – не ухлёстывание, а проявление элементарной вежливости и дань его героическому поступку.
Он ответил с той же скоростью: «Ну так что, задобришь?»
Она мысленно фыркнула: «Хам!» – и с грохотом захлопнула в сознании бронированную дверь.
И тут же поймала пущенную в неё стрелу – острый, как шип, вопрос Андрея: «Милая, у тебя с Романовым – роман?»
Она улыбнулась про себя и, как опытный телеграфист, отстучала ему в ответ всю историю «романа». Андрей послал телепатему, полную стоического смирения:
«Этого и следовало ожидать. На манеже – всё те же! Романов начал свою старую карусель. Снова кружит над тобой, как ястреб над цыплёнком. Он действует моими же методами, но ловушки стал подстраивать не мне, а тебе. Берегись его капканов, припудреных сахарной пудрой ностальгии! Или тебе снова охота получить порцию колотушек?»
Подумав, добавил со вздохом: “Придётся снова с ним бодаться. По-мужски. Спокойной ночи, любимушка”. “Да уж, поговори, – вздохнула она. – Спокойной и тебе”.
Марья, словно лунатик, движимая неведомой силой, вошла в какую-то комнату, слабо освещённую алым светом разожжённого камина, тени от которого отплясывали немой балет. В углу, как приглашение к забытью, стояла широкая тахта. Государыня прилегла и сразу провалилась в сон. Но сквозь бархатную его пелену она почувствовала ласковое прикосновение рук. Его рук.
– Ты же борешься с искушениями плоти, – пробормотала она, уверенная, что это мираж, рождённый усталостью и каминным жаром.
– Нет слов, как борюсь, – услышала она реальный, обжигающий шёпот, от которого по телу пробежал электрический разряд. – Не выразить ничем, только слезами, которых я выплакал за эти века больше, чем вмещаю.
Марья обречённо вздохнула. Сопротивление её таяло, как воск.
– Ты заметила, что я этой комнатой воссоздал ту самую подсобку в читалке? – вкрадчиво, с застарелой болью спросил Свят. – И теперь ты два с лишним года ты будешь умирать в моих объятьях, как умирала в Андрюшкиных, а я, как последний лох, ждал свою юную жену, слепо доверяя ей.
– А если сюда кто войдёт? – прошептала она, уже сдаваясь.
– Дом защищён от вторжения режимом «ночной непроницаемости». Кроме меня и тебя, сюда никто не сунется. Ты пришла, потому что я мысленно приказал. И потому что любишь меня без памяти, а я без памяти люблю тебя. И никуда мы с тобой друг от друга не денемся, хоть разбегись по разным вселенным.
– Святик, но если я снова нарушу заповедь, силы света отвернутся от меня, и я не смогу создать фильм нужной степени убедительности, – пролепетала Марья.– Высокое вдохновение улетучится, как дым от этого камина!
– И что ты предлагаешь? Взять тайм-аут до конца съёмок? – его голос звучал притворно-смиренно, но в нём чувствовалась стальная пружина.
– Как минимум. А вообще… этот вопрос стоит решить с Андреем. Он заверил меня, что я его законная жена.
– А я могу доказать, что ты моя законная! – страсть его прорвалась наружу. – Мы с тобой поженились и повенчались девятьсот тридцать семь лет назад! А он магическим способом стал тебя у меня подтыривать!
– Но сейчас другое тысячелетие, другой век, месяц и день. Ты почему-то после всех разборок не проявил ко мне интереса. Андрей сказал, что ты полностью ко мне охладел.
– Нашла кого слушать! – в его голосе зазвучала обида. – Я всего лишь соблюдаю дурацкий табель о рангах. Ты ж вся из себя государыня. Я ждал от тебя сигнала… Взгляда, мысли, намёка! Но уткнулся в глухую стену равнодушия.
Марья нежно погладила его жёсткие, как щетина, волосы.
– Романов и робость? Это сенсация... Не могу разлюбить тебя, Свят.
– Как и я. Это аксиома, не требующая доказательств.
– Андрей сказал, что у нас с тобой – всего лишь телесно-душевная любовь, но этот формат, мол, отработан и безнадёжно устарел.
– А у него с тобой – духовная! – усмехнулся он. – Мне он тоже эту чушь втирал. Удобненько, да? Утюжит тебя напропалую и видит в этом… возвышенный духовный аспект! А ты, моя доверчивая глупышка, ушки и развесила. Он любит тебя, а ты любишь меня. И точка! А наша с тобой любовь трёхкомпонентна – задействованы и дух, и душа, и плоть, что бы наш патриарх-соловей тебе ни свистел!
– Святославушка, – тихо начала она, прижимаясь к его груди. – У меня к тебе будет вопрос и предложение. С чего начать?
– Всё равно. Для меня любые твои слова – как музыка сфер.
– Тогда вопрос. Ты знаешь о поэтичной, почти рыцарской влюблённости в меня бедняжки Антония. Зачем надо было рассказывать ему о том самом «беспроигрышном способе» обольщения меня, которым вы с Огневым якобы пользуетесь попеременно? Ты же убил не только романтику! Но и любовь. Превратил тайну в инструкцию по эксплуатации!
– Ответ на поверхности! – ухмыльнулся Романов в полутьме от прогоревшего камина. – Чтобы устранить свалившегося как снег на голову соперника. В любви, как на войне, все способы хороши. Но, по-моему, этот твердолобый водоплавающий ещё больше в тебя втюрился…
– Принято. Теперь предложение. А давай, Святик, докажем Андрею, себе и всему миру, что у нас с тобой – действительно духовная любовь! Покажем этой крикливый плотской любви её место в углу. А для этого давай прямо сейчас смотаемся в монастырь. Он тут рядом, за холмом.
– Так спит же братия! – удивился Романов.
– Монахи не спят, они вечно молятся, – парировала Марья. – И ждут нас. Им ведь тоже хочется духовной встряски… А тут государыня с одним из двух царей нарисуется. Уважим молельников, подарим им ночной визит. Ну что, в путь? Пролетим над спящим Дивногорьем... Луна – яркая, освещение – идеальное. Ага?
– Как скажешь, земляничка, – неожиданно бодро согласился разнежившийся царь.
Марья достала из рюкзака тёплую кофту, сгенерировала для Свята шерстяной пуловер.
Они вышли из дома, как два заговорщика. В перевёрнутой круглой чаше звёздного неба, окаймлённого чёрными щётками спящих лесов, висел серебряный светильник луны, освещая путь к их личному, странному и неистовому спасению.
Продолжение следует.
Подпишись – и случится что-то особенное.
Копирование и использование текста без согласия автора наказывается законом (ст. 146 УК РФ). Перепост приветствуется.
Наталия Дашевская