— А почему, Машенька, всё время твои родители помогают, а не мы? — голос Светланы Петровны был резким, с металлической ноткой, будто нож по стеклу.
— Потому что мои родители этого хотят, — спокойно, но с дрожью в голосе ответила Мария. — Они продали дачу. Их решение.
— А ты не думаешь, что так некрасиво? — свекровь прищурилась. — В нашей семье всегда было принято делиться.
Алексей сидел рядом, опустив глаза в тарелку. Ложка в его руке застыла над картофелем, но он упорно делал вид, что ест. Мария почувствовала, как закипает внутри злость: муж, её единственный союзник, опять молчит.
— Светлана Петровна, — сказала она чуть громче, чем собиралась, — это моя жизнь. И квартира будет моей.
На секунду повисла тишина. Потом свекровь улыбнулась. Улыбка вышла такой фальшивой, что у Марии по коже пробежали мурашки.
Всю ночь Мария ворочалась, не находя себе места. Перед глазами стояла сцена — свекровь, говорящая о "некрасивости", Алексей, молчаливый и безучастный, и эти слова, прилипшие к сердцу: "в нашей семье принято делиться". Что значит "в нашей"? Разве она не жена? Разве не вложила свои силы, не прожила два года в этом тесном мире чужих замечаний и вечных укоров?
Мария была из тех людей, кто редко плачет. Но сейчас — разом прорвало. Она плакала не из-за денег, не из-за квартиры, а потому что вдруг отчетливо поняла: здесь её не ждут, здесь её терпят.
К утру решение созрело. Она поедет одна. Без Алексея, без свекрови. Сама будет смотреть квартиры, сама разговаривать с агентами. И пусть они думают, что хотят.
В агентстве недвижимости Мария чувствовала себя неловко — словно школьница на экзамене. Молодой риелтор, девушка с оранжевыми ногтями и слишком звонким голосом, что-то объясняла про "удачные планировки", "район с хорошей инфраструктурой". Мария слушала вполуха. Её мысли блуждали где-то в стороне: "А если они попробуют надавить? Если Алексей решит перетянуть всё на себя?"
Она поймала себя на мысли: впервые в жизни она думает не о том, как всем угодить, а как защитить себя. И от этого внутри стало немного теплее.
— Маш, — позвонил вечером Алексей, — мама думает, что нам надо поискать что-то поближе к ней. Чтобы и с покупкой помогла, и… ну, чтобы рядом была.
— Нет, — резко сказала Мария.
— Почему нет? — в его голосе послышалась неуверенность.
— Потому что я не хочу жить рядом с твоей мамой.
Повисла тишина. Мария даже услышала, как он тяжело дышит в трубку.
— Машка, ну ты чего… Это ведь логично. Мы семья.
— Алексей, семья — это мы с тобой. Не мы и твоя мама.
Она сама удивилась этим словам. Они прозвучали так твердо, будто произносила их не она, а кто-то другой, более сильный, чужой и решительный.
Через несколько дней всё решилось само собой. Мария увидела ту квартиру.
Светлая, с окнами на парк. Седьмой этаж, просторный балкон. Пол еще пах новым бетоном, а в воздухе стояла тишина, прерываемая только отдалённым гулом города.
"Вот она", — подумала Мария. И в груди что-то дрогнуло.
Она позвонила Алексею, и разговор стал тем самым поворотным пунктом, который меняет жизнь. Сначала радость: "Купим вместе". Потом — тень сомнения в его голосе. И, наконец, случайность: телефон не отключился.
— Мама, это Мария звонила, — сказал Алексей.
— И что, нашла? — отозвалась Светлана Петровна.
— Да. Но нужно оформить так, чтобы наша доля была.
Мария едва не выронила телефон. Мир качнулся. "Наша доля". "Дави сильнее". "Она упрямая".
Она слушала, как её муж и его мать спокойно обсуждают, как использовать её, словно вещь. Словно пакет с деньгами, который случайно оказался в руках, и надо только правильно распорядиться.
И в этот момент в ней что-то оборвалось.
Ночь превратилась в бесконечную череду мыслей. Мария сидела на подоконнике и смотрела на темное небо, где одинокая звезда пыталась пробиться сквозь тучи.
— "Польза", — шептала она себе. — Я для них польза.
Утром она уже знала, что делать. Агентство. Срочное оформление. Документы только на себя. И никаких разговоров.
К вечеру всё было решено.
Квартира куплена. Имя в договоре — одно. Её.
Когда Алексей позвонил и спросил, где она, Мария впервые в жизни не дрогнула.
— В своей квартире, — сказала она.
И это "своей" прозвучало, как приговор.
Поздно ночью Мария сидела среди коробок. Комната пустая, стены голые, но от этого было только лучше.
Она включила лампу, налила себе чай в пластиковый стакан и улыбнулась.
"Вот оно, начало", — подумала она.
И впервые за долгие годы почувствовала: теперь её жизнь принадлежит только ей.
— Маша, ты меня уничтожаешь, — голос Алексея звучал почти искренне. Почти.
Он стоял у дверей новой квартиры, держа в руках жалкий букетик гвоздик. Лицо его было усталым, а глаза бегали — то к полу, то к стенам. Не к ней.
— Я хочу объясниться, — добавил он.
Мария опустила взгляд. Она впустила его, хотя знала: лучше бы закрыть дверь. Но внутри теплилась последняя надежда — вдруг он всё-таки другой? Не такой, каким предстал в том проклятом телефонном разговоре.
— Говори, — её голос был холодным, чужим.
— Маш, я правда люблю тебя. Мама… ну, она иногда перегибает. Ты же знаешь, как она умеет давить. Я между вами застрял. Хотел всем угодить.
— Угодить? — Мария усмехнулась. — Я слышала, как ты говорил про "нашу долю". Это твои слова, Лёша. Не её.
Алексей замялся, потянулся к её руке, но Мария отстранилась.
— Знаешь, что самое страшное? — продолжила она. — Я ведь тебе верила. Два года. Думала: муж, семья, общее будущее. А оказалось — инвестиция.
Он хотел что-то ответить, но замолчал. На лице мелькнуло раздражение, сменившееся покорностью.
После его ухода в квартире стало так тихо, что даже гул города за окнами показался громким. Мария заварила себе чай, но кружка осталась нетронутой.
"Развод", — повторяла она про себя. — "Это единственный выход".
Но чем больше она думала, тем яснее понимала: просто разойтись будет мало. Они не оставят её в покое. Свекровь точно не оставит.
И действительно, через пару дней звонки посыпались один за другим.
— Мария, — голос Светланы Петровны был медовым, но в нём слышалась сталь, — ты же понимаешь, что делаешь глупость? Квартира должна быть оформлена на всех. Так надежнее.
— Надёжнее для кого? — спокойно спросила Мария.
— Для семьи.
— Для вашей семьи, — Мария отключила телефон.
Звонки продолжились. Потом начались угрозы. "Мы не отдадим". "Ты обязана". "Мы знаем, где твои родители живут".
И тут Мария впервые по-настоящему испугалась.
Однажды вечером кто-то постучал в дверь. Настойчиво, громко. Она подошла, заглянула в глазок. На лестничной площадке стоял высокий мужчина в старой куртке и кепке. Лица не разглядеть.
— Кто там? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.
— Я от вашей свекрови, — ответил он. — Нужно поговорить.
Мария отпрянула, сердце заколотилось. Она не открыла. Мужчина постоял, потом ушёл. Но с того вечера её сон стал тревожным.
Спасение пришло неожиданно. На работе, где Мария обычно была тенью, цифрами в таблице, она разговорилась с коллегой — женщиной по имени Елена. Та была старше, мудрее и удивительно спокойна.
— Тебя прессуют, да? — спросила Елена, когда Мария нечаянно обмолвилась о звонках.
— Да. Не знаю, что делать.
Елена улыбнулась.
— У меня бывший муж тоже пытался через суд отнять квартиру. Всё возможно, Маш. Только нужно держать удар.
— А если они… ну… перейдут к чему-то серьёзному?
Елена посмотрела прямо в глаза:
— Тогда надо перестать бояться. Страх — это их главный инструмент.
Слова Елены не отпускали. Вечером Мария пошла в новую квартиру и впервые в жизни купила замок "с верхним ригелем". Потом — газовый баллончик в хозяйственном. И, самое главное, записалась к юристу.
"Не дам себя в обиду", — думала она.
Но давление росло. Алексей писал длинные сообщения — от слёзных до угрожающих. Светлана Петровна устраивала сцены по телефону: то рыдала, то кричала, что "разрушает семью".
А однажды вечером на Мариином рабочем месте появился он. Алексей.
— Поговорим, — сказал он, хватая её за руку.
Она попыталась вырваться, но он держал крепко. Коллеги отвели глаза: мало ли, семейные дела.
— Ты не понимаешь, что делаешь! — прошипел Алексей. — Квартира должна быть общей. Так будет правильно.
— Нет, — твёрдо сказала Мария. — Это моя квартира.
Он посмотрел так, будто хотел ударить. Потом резко отпустил руку и ушёл.
Ночью Мария долго не могла уснуть. В голове крутились его глаза — холодные, чужие. И одна мысль: "Они не остановятся".
Она включила свет и достала блокнот. Начала записывать всё: звонки, угрозы, разговоры. Даты, время, слова. Словно собирала досье.
И вдруг ощутила странное облегчение. Как будто не она — жертва, а они.
В квартире всё ещё не было мебели, только коробки и матрас на полу. Но стены будто наполнялись её решимостью. Она смотрела на голые обои и думала: "Здесь я начну новую жизнь. Но сначала придётся выдержать их войну".
И она была готова.
Телефон зазвонил в четыре утра. Мария подскочила — сердце ухнуло вниз.
На экране — неизвестный номер.
— Алло? — хрипло.
— Слушай внимательно, — мужской голос, глухой, чужой. — Или оформляешь квартиру на семью, или пожалеешь.
Связь оборвалась.
Она сидела на кровати, сжимая телефон. Комната пустая, свет фонаря падал полосами через шторы.
"Они всё-таки пошли дальше", — подумала Мария.
День прошёл в тревоге. Коллеги заметили, что она бледная, но никто не решился спросить. Вечером, возвращаясь домой, она вдруг почувствовала: за ней идут. Мужчина в сером плаще держался на расстоянии, но шаг его совпадал с её. Мария свернула во двор, ускорилась. Незнакомец тоже.
Она почти бегом влетела в подъезд, захлопнула дверь перед его лицом. Стояла, прижимая спину к стене, пока дыхание не выровнялось.
На следующий день она решилась. Пошла в полицию.
— Угрозы, слежка, — объясняла дежурному, пока тот лениво крутил ручку. — Я подозреваю бывшего мужа и его мать.
— Доказательства? — приподнял бровь тот.
— Звонки, сообщения, свидетели.
— Ну, пишите заявление.
Он говорил так, будто всё это пустяк. Но Мария написала. И внутри у неё появилась крохотная опора: пусть бумажка, но уже что-то.
Через неделю на пороге её квартиры снова появился Алексей. На этот раз трезвый, злой и настойчивый.
— Машка, я тебя последний раз прошу по-хорошему. Подпиши, что квартира общая.
— Нет.
— Тогда не жалуйся.
Он шагнул к ней, но тут из соседней квартиры вышел человек — худой, седой, в старом свитере.
— Девушка, всё в порядке? — спросил он, глядя прямо на Алексея.
Алексей отшатнулся, пробормотал что-то и ушёл.
Мария впервые заметила этого соседа. Его звали Виктор Павлович, бывший следователь.
— Я слышал ваши разговоры, — сказал он. — Если что, я рядом.
С этого дня у неё появился неожиданный союзник.
Но Светлана Петровна не отступала. Она звонила её родителям, обвиняла их: "Вы разрушили семью", "Вы научили дочь жадности". Ольга Сергеевна плакала, Игорь Викторович ругался.
Мария держалась. Но однажды мать позвонила среди ночи:
— Машенька, к нам кто-то звонил и сказал: "Берегите свою дочь". Что это значит?
Мария сидела с телефоном, и слёзы катились сами собой.
Виктор Павлович пришёл вечером с термосом чая.
— Маш, — сказал он, садясь прямо на коробку, — у вас идёт не просто семейная ссора. Это психологическая осада. Если прогнёшься, они сломают.
— А если не прогнусь?
— Тогда ты выйдешь из этого человеком.
Его слова стали для неё якорем.
И вот — суд. Алексей всё-таки подал: "Совместно нажитое имущество". В зале — запах пыли, тяжёлые шторы. Светлана Петровна сидела рядом с сыном, вся в чёрном, будто на похоронах. Смотрела на Марию, как на предательницу.
Судья задавал вопросы. Мария отвечала спокойно, хотя руки дрожали. Она передала переписку, записи звонков, выписку о том, что деньги были подарены только ей.
Алексей мялся, говорил сбивчиво. Светлана Петровна пыталась вмешаться, но судья её одёрнул.
В тот момент Мария почувствовала: сила перешла к ней.
Решение было вынесено через месяц. Квартира — в её единоличной собственности.
Алексей после заседания догнал её в коридоре.
— Ты гордись, да? Думаешь, победила? — его лицо было перекошено. — А жить ты теперь будешь одна. Навсегда. Никто тебя не полюбит.
Мария посмотрела на него — и впервые не почувствовала ни боли, ни страха. Только пустоту.
— Лучше одна, чем с тобой, — сказала она и ушла.
Вечером она сидела в своей квартире. Уже появились мебель, книжная полка, шторы. На кухне пахло свежесваренным кофе.
За окном шумел парк, в котором желтели первые листья.
Мария смотрела в окно и думала:
"Да, я одна. Но это моя жизнь. Мой воздух. Мой дом".
И впервые за долгое время улыбнулась — тихо, устало, но по-настоящему.
А где-то там, за пределами этой квартиры, остались чужие интриги, манипуляции и шёпот про "нашу долю". Теперь это было не её.