Анжела сидела на жёсткой скамье автовокзала, сжимая в руках небольшую светло-коричневую сумку. Пальцы немели — то ли от утренней прохлады, то ли от того, что она слишком крепко вцепилась в кожаную ручку. В воздухе висел приторный запах дешёвых пирожков из буфета, монотонный голос из динамика объявлял рейсы, и казалось, что это всё — не реальность, а какой-то странный сон.
Утром, когда снова подкатила тошнота, мать уже не стала слушать привычные оправдания: мол, отравилась в столовой, желудок слабый. Евгения Гавриловна никогда не терпела слабости и полуправды. Всю жизнь у неё было всё чётко и ровно: институт, работа в школе, десятки выпусков, одинаковые уроки, одинаковые отчёты. И теперь, глядя на дочь с холодным прищуром, она произнесла твёрдо, будто ставила оценку за сочинение: «Либо возвращайся домой с мужем, либо исчезни, чтобы мы с отцом тебя больше не знали. Нам такой позор в семье не нужен».
Слова матери, как тяжёлые камни, осели внутри. Анжела слушала молча, потому что понимала: возражать бесполезно. Да и что тут скажешь? Она сама виновата — разве не так? Родители верили, надеялись, отправили учиться в соседний город ради светлого будущего. А она… подвела. И их, и себя. Так глупо, так бездумно — теперь и сама не понимала, как смогла.
Воспоминания нахлынули вдруг, яркие, словно кадры фильма, который она видела вчера.
…Сдав выпускные экзамены, Анжела вместе с подругами — Лизой и Аней — решила отметить это событие. Столько бессонных ночей, конспектов, зубрёжки… И вот наконец можно выдохнуть. В маленьком кафе у парка, за чаем с пирожными, девушки обсуждали планы на будущее.
Часы пролетали незаметно. Беседа становилась всё оживлённее, смех всё звонче. И вдруг к их столику подошли трое парней.
Один высокий, с непослушной светлой чёлкой, другой широкоплечий, в тёмно-синей рубашке, с чуть насмешливыми глазами. Третий — низенький и темноволосый.
— Девчонки, у вас праздник? — весело спросил тот, что с чёлкой. — Слышали краем уха — последний экзамен, да? Поздравляем!
И, не дожидаясь ответа, предложили:
— Давайте отметим вместе. Чай — это, конечно, святое, но мы знаем толк в веселье.
Сначала девушки смущённо отмахивались, мол, поздно уже, домой пора. Но ребята были настойчивы: умело шутя и подначивая, они растопили сопротивление, и в итоге Анжела с подругами согласились остаться.
Они пересели за большой стол, парни заказали музыку и лёгкий ужин — пару пицц, вино в высоких узких бокалах.
Анжела сначала сидела чуть в стороне, наблюдая, как Лиза с Аней уже вовсю спорят с парнями о том, какая музыкальная группа круче. Но постепенно втянулась: смех ребят был заразительным, их лёгкая беззаботность будто отражала её собственную, новообретённую, свободу.
Время будто растаяло, уносясь куда-то вдаль. Когда Анжела, наконец, машинально взглянула на часы, сердце ухнуло вниз. Стрелки показывали уже за полночь.
— Девочки, я пропала! — ахнула она, резко поднимаясь. — Общежитие! Дежурная сегодня такая грымза. Не пустит даже на порог.
Лиза округлила глаза:
— Ой, и правда поздно. Меня дома убьют.
Анжела схватила её за руку, почти умоляя:
— Лиз, можно к тебе? Ну хоть на полу переночую, а утром тихонько уйду.
Но Лиза замотала головой, виновато прикусив губу:
— Мамка ужин приготовила, хотела по-семейному отметить. Я и так сбежала. Мне и самой достанется.
Анжела перевела взгляд на Аню, но та, поправляя выбившуюся из косы прядь, только развела руками:
— У нас брат с семьёй в гостях. Я сама сегодня на кухне сплю — там диван угловой… прости, Анжел.
Сердце у Анжелы опустилось ещё ниже. В ушах неприятно зашумело.
— Ну… — она пожала плечами, пытаясь улыбнуться, — ладно, разберусь как-нибудь.
Ребята, до этого весело спорившие о музыке, вдруг переглянулись. Высокий, тот самый с озорной чёлкой, поднял брови:
— Да чего тут думать! — сказал он с улыбкой. — Поезжай к Серёге. Он один живёт, недавно развёлся, квартиру просторную снимает.
Все взгляды невольно обернулись к Сергею — широкоплечему парню в тёмно-синей рубашке. Тот только пожал плечами, будто речь шла о пустяке:
— Места хватит, не жалко.
Горячая волна смущения пробежала по щекам Анжелы. На миг ей показалось, что слышит, как громко стучит собственное сердце. Но больше идти было действительно некуда, и она согласилась.
В квартире у Сергея они ещё немного выпили — не из желания продолжить праздник, а скорее по инерции. Смех становился всё легче, словно поднимался к потолку, теряя чёткие границы. Анжела чувствовала, как голова становится удивительно лёгкой, как будто внутри её разливается тёплый туман. В какой-то момент слова вокруг слились в невнятный шёпот, стены будто слегка покачнулись — и в этом зыбком кружении она перестала различать - где сон, а где реальность.
Когда она открыла глаза, мир был другим. Бледное утро осторожно просачивалось сквозь тонкие занавески, рисуя на полу мягкие полосы света. В комнате стояла почти нереальная тишина, нарушаемая лишь далёким гулом города.
Анжела повернула голову, и шок накрыл мгновенно — с ней в кровати лежал Сергей. Она рывком присела, ощутив, как в животе скрутило все тугим узлом. Как? Почему? Память предательски рвалась на куски: фрагменты вечернего смеха, звон бокалов, а дальше — пустота.
Сергей, почувствовав её резкое движение, приоткрыл глаза. Лёгкая тень смущения скользнула по его лицу. Он приподнялся на локте, провёл ладонью по волосам, вздохнул, словно собираясь с силами.
— Слушай… мы вчера… — он запнулся, потер затылок, подбирая слова. — Перебрали знатно. Прости, если что. Давай… ну… забудем?
Он улыбнулся виновато, будто мальчишка, застуканный за шалостью.
Анжела молчала, не находя слов. Только торопливо оделась, стараясь не встречаться с ним глазами. На улицу вышли вместе, Сергей проводил её до остановки.
— Не держи зла, ладно? — произнёс наконец, неловко улыбнувшись. — Удачи тебе.
Он улыбнулся ещё раз — коротко, будто извиняясь, — и пошёл прочь, не оглянувшись.
Анжела стояла, глядя ему вслед, и чувствовала, как внутри всё сжимается. Хотелось стереть из памяти эту ночь, как кошмарный сон, который даже страшно пересказывать самой себе.
Вернувшись в общежитие, она решила: забудет. Но через пару недель тело стало подавать тревожные сигналы: сначала лёгкая, непонятная слабость, потом утренняя тошнота. Анжела списывала это на желудок, на усталость после экзаменов. Но дни тянулись, а привычный цикл сбился.
Тревога росла, как ком. И когда врач, пожилая женщина, произнесла сухим, деловым тоном: «Вы беременны», — у Анжелы перехватило дыхание. Первая мысль — избавиться. Никто и не узнает. Но доктор, словно прочитав её мысли, опередила:
— Нет, девочка, — пожилая женщина посмотрела на неё уверенно, без права на спор. — Не смей и думать. У тебя по женской части всё очень хрупко. Сейчас сглупишь — потом всю жизнь жалеть придется. Может, другого шанса и не будет.
Анжела слушала и кивала, хотя внутри всё сжималось от страха. «Как жить дальше? Что делать?»
Первым делом она решила разыскать Сергея. Но по прежнему адресу, где они были той ночью, жили уже совсем другие люди: семейная пара с ребёнком. На вопрос «А где Сергей?» женщина в халате только пожала плечами:
— Кто его знает. Мы пару дней, как сюда заехали, прежнего арендатора даже не видели.
…И вот теперь она сидела на автовокзале, на коленях лежала её единственная сумка — всё её имущество умещалось там: немного вещей, паспорт, деньги — маленькая стопка купюр, которые отец сунул ей в ладонь торопливо, украдкой, пока мать отвлеклась. Анжела знала: этих денег надолго не хватит, искать работу придётся сразу. Но кто возьмёт девчонку, которую мутит от токсикоза чуть ли не каждый час?
Анжела закрыла лицо руками. Хотелось исчезнуть, раствориться в этом холодном, пахнущем пирожками зале.
— Анжела? — вдруг прозвучало рядом.
Она вздрогнула от неожиданности так, что сумка едва не скатилась на пол.
Перед ней стоял парень с билетиком в руке — высокий, в светлой ветровке, с чуть растрёпанной чёлкой. Он улыбался так, словно встретил давнюю знакомую, и в его улыбке не было ни капли насмешки — только радостное удивление.
Анжела растерянно моргнула, не понимая, откуда он знает её имя.
— Мы же вместе отмечали, помнишь? — подсказал он, чуть склонив голову. — Выпуск твой, экзамены…
И тут память, будто освещённая внезапной вспышкой, вернула тот вечер: маленькое кафе, смех подруг, трое парней за соседним столиком. И именно он — самый разговорчивый из них — тогда с весёлой лёгкостью предложил переночевать у Серёги.
— Юрий, — представился он, хотя имя его она вспомнила в тот же миг.
Он, как и тогда, говорил без умолку, словно боялся паузы: спрашивал, куда она едет, предлагал — вдруг им по пути, вдвоём веселее трястись в автобусе несколько часов.
Анжела опустила глаза, сжав сумку так крепко, что побелели пальцы. Голос её прозвучал тихо, почти шёпотом:
— Я сама не знаю, куда ехать... и что делать.
Юра нахмурился, хотел что-то сказать, но тут Анжелу будто озарило.
— Юра! — выдохнула она, и в голосе зазвенела надежда. — У тебя есть номер Сергея? Ну, того… у которого я тогда…
Юрий удивлённо поднял брови, но без лишних расспросов полез в карман за телефоном.
— Конечно, — сказал он просто. — Вот, записывай.
Анжела дрожащими пальцами набрала цифры. Долгие гудки растягивались мучительно, и наконец в трубке раздался знакомый, слегка хрипловатый голос.
— Алло…
Она почти закричала, спеша выговорить всё, что сжималось в груди:
— Серёжа, это я… Анжела. Послушай, я должна тебе рассказать…
Слова рвались сами собой — быстрые, без утайки, словно она боялась, что если замолчит хоть на секунду, связь оборвётся и он исчезнет навсегда.
На том конце повисла долгая пауза. Анжела слышала только слабый шум — может, ветер, может, его собственное дыхание.
— Приезжай, — сказал он наконец, и продиктовал адрес.
Они с Сергеем начали жить вместе так естественно, словно это было предопределено. Без долгих разговоров, без пафосных клятв или звонких обещаний — просто один день незаметно перетёк в неделю, потом месяц, и Анжела, сама того не замечая, привыкла к новой реальности.
Когда родилась дочка, мир словно открылся заново. Малышка появилась на свет крепкой и удивительно румяной, с пухлыми щёчками и ангельскими светлыми, мягкими кудряшками. Настоящим сюрпризом стала неожиданная схожесть девочки с матерью Сергея. И если раньше Сергей изредка, с лёгкой иронией, будто сомневаясь в том от него ли беременна Анжела, бросал шутливое «интересно, на кого она будет похожа», то теперь уже было очевидно: эта девочка — его плоть и кровь.
Кристину — так решили назвать дочку — он без колебаний записал на себя. Но когда разговор заходил о браке, Сергей всякий раз отмахивался, словно этот вопрос был для него колючим.
— Я уже обжигался, — произнёс он однажды, устало проведя рукой по лбу. — Больше рисковать не хочу. Семья — это не печать в паспорте.
Анжела только кивнула, хотя внутри, в самом глубоком уголке души, что-то болезненно сжималось. Конечно, ей хотелось, чтобы их союз был настоящей семьёй, закреплённой документально. Но она понимала: судьба уже подарила ей больше, чем она когда-либо смела ожидать. Ведь неизвестно, где бы она сейчас была с ребёнком на руках, если бы не этот человек.
Она старалась ему во всём угодить: дом сиял чистотой, из кухни то и дело тянуло ароматом свежих булочек, или наваристого борща, а утром — мягкой горечью свежесваренного кофе. Сергей уходил на работу «с иголочки»: одежда всегда идеально чистая и гладкая, без единой складки.
Но примерно через год после рождения дочери в их доме начали появляться едва заметные перемены. Сначала мелкие, почти неуловимые. Сергей всё чаще возвращался поздно, объясняя это усталостью и «неотложными делами» на работе. Он всё реже играл с Кристиной, и если раньше мог подолгу кружить её на руках, теперь порой лишь рассеянно гладил дочь по макушке, прежде чем уйти спать.
А потом пришла весть: у Сергея умерла бабушка. Печаль от потери переплелась с неожиданной новостью — бабушкина квартира по завещанию переходила ему. Больше не нужно было снимать жильё, платить чужим людям.
Анжела выдохнула с облегчением, почти с надеждой: может, теперь он перестанет так надрываться, перестанет пропадать допоздна. Может, новая, своя квартира принесёт им долгожданное спокойствие и снова вернёт те тихие, простые вечера, когда их маленькая семья казалась цельной и незыблемой.
Однажды Сергей вернулся домой гораздо раньше обычного. Дверь тихо скрипнула, и Анжела, услышав непривычно ранний звук ключа в замке, даже обрадовалась — значит, ужинать будут все вместе. Но радость угасла, едва он переступил порог. В его походке, в сжатых плечах, была какая-то чужая, тяжёлая решимость. Он не поцеловал Кристину в макушку, как делал всегда, не заглянул в кухню. Молча прошёл в комнату, не снимая ботинок, и начал открывать дверцы шкафа.
Анжела застыла с половником в руке, чувствуя, как из кухни тянет запахом свежего супа и внезапно — холодом, будто кто-то приоткрыл зимнее окно. Сердце болезненно сжалось: что-то неладное.
— Серёж? — голос предательски дрогнул.
Он не обернулся. Ровным, отрешённым движением стал складывать свои вещи в дорожную сумку: рубашки, пару джинсов, свитер.
— Что случилось? — она бросилась к нему, сжимая половник в руках. — Куда ты?
Он продолжал молча укладывать вещи, и только когда застегнул молнию на сумке, коротко произнёс, не поднимая глаз:
— Я ухожу. К другой.
— Что? — Анжела не сразу поняла смысл этих слов. — Ты… шутишь?
— Вы с дочкой можете пока здесь пожить, — произнёс он глухо, словно оправдываясь перед самим собой.
Мир на миг стал чужим, как в дурном сне. Сердце будто провалилось в бездонную пустоту.
— Как ты можешь?! — крик вырвался сам собой, вместе с горячими слезами. — Мы же семья!
Сергей лишь едва заметно пожал плечами:
— Я ничего не обещал.
После его ухода Анжела долго сидела на диване, прижимая к себе Кристину. Та, почувствовав материнскую дрожь, тихо всхлипывала, теребя в ручонках подол её халата. Сначала Анжела плакала, потом слёзы иссякли, оставив лишь вязкую усталость. Ей оставалось лишь смириться.
Прошло несколько недель. Она жила словно в тумане: дни тянулись однообразно, в голове гудела бесконечная пустота. И вдруг — знакомая слабость, тревожное головокружение, странная сонливость. Сначала списала на усталость, но сердце подсказало раньше любых тестов: она снова беременна.
Страх и растерянность переплелись с неожиданной, тихой надеждой — такой робкой, что Анжела боялась даже думать о ней вслух.
Когда Сергей узнал, он появился на пороге так же внезапно, как когда-то ушёл. Не произнёс лишних слов: просто снял обувь, прошёл в детскую, осторожно обнял Кристину и, наконец, глухо произнёс:
— Дурак я… Прости.
В этих двух словах было больше раскаяния, чем во всех объяснениях.
Анжела стояла в дверях, чувствуя, как откуда-то из глубины поднимается волна облегчения и — да, радости. Казалось, жизнь снова встала на свои рельсы. Она позволила себе поверить в это чудо — и почувствовала себя победительницей: он вернулся.
Сергей снова вёл себя как муж и отец. По вечерам приносил в дом пахнущие морозом пакеты с продуктами, возился с дочкой, с улыбкой слушал Анжелу, когда они вместе выбирали пелёнки и крошечные ползунки для младенца.
Вторая девочка родилась крепкой и розовощёкой, как и Кристина. Первые месяцы снова были полны привычных мелочей — запаха молока, шороха ночных пелёнок, тихих колыбельных. Казалось, беда больше не вернётся.
Но когда малышке исполнилось полгода, Сергей начал незаметно отдаляться. Сначала говорил, что задерживается на работе. Потом приходил всё реже, а вскоре перестал ночевать дома.
Так и пошло: то уходил, то возвращался. Годы тянулись, как медленные качели — то надежда поднимала сердце, то разочарование роняло его в бездну.
Когда обе дочки уже учились в старших классах, Анжела вдруг поняла: её силы иссякли. Однажды, после очередного его загула, она просто не открыла дверь.
Сергей долго стучал. Сначала настойчиво, потом тише. Наконец за дверью наступила тишина. Лишь утром раздался звонок телефона. Его голос был непривычно ровен, почти умоляющ:
— Анжела… давай начнём всё заново. Я… хочу жениться.
Она замерла, сжимая трубку, будто боялась спугнуть хрупкие слова.
— Мы узаконим отношения, — продолжил он тихо. — И всё станет иначе.
Анжела закрыла глаза. В груди, среди накопленной за годы тихой обиды, медленно поднималась тёплая, мягкая волна прощения — снова, в который уже раз.
Они расписались тихо, без шумных застолий — только близкие и пара друзей. Анжела стояла рядом с Сергеем, чувствуя тепло его ладони в своей, и всё никак не могла поверить, что это происходит с ней. Голос регистратора казался отдалённым, будто доносился сквозь лёгкую дымку. Штамп в паспорте внезапно придал их жизни вес, которого раньше будто не хватало. Теперь они не просто «гражданские», теперь — семья, официально, по всем правилам.
После той тихой церемонии их дни какое-то время шли удивительно ровно, будто жизнь наконец-то нашла правильную колею. По вечерам они всей семьёй рассаживались в гостиной и смотрели фильмы; девочки наперебой делились школьными новостями, а Сергей шутил, притворяясь строгим учителем. По воскресеньям выбирались в парк — девочки наперегонки бежали по аллеям, собирая охапки жёлтых листьев, как в детстве, а Анжела шла рядом с Сергеем, ловя себя на том, что улыбается просто так, без всякой причины.
И всё же в глубине памяти настойчиво звенел голос Евгении Гавриловны, матери Анжелы: «Чёрного кобеля не отмоешь до бела». Эти слова, когда-то произнесённые вполголоса, теперь всплывали сами собой каждый раз, когда Сергей задерживался на работе дольше обычного или слишком сосредоточенно переписывался в телефоне. Стараясь не поддаваться страху, Анжела всё же чувствовала, как знакомая тревога медленно поднимается изнутри, словно тёплый туман. Ведь она знала: он уже уходил — и способен уйти снова.
К тому времени она уже вжилась в роль законной жены — хозяйки уютного дома, матери двоих детей. И всеми силами старалась удержать то призрачное счастье, которое досталось ей такой высокой ценой.
Порой, оставаясь одна на кухне поздним вечером, Анжела ловила себя на дерзкой мысли: если появится ещё один малыш, Сергей точно не сорвётся. Не сможет уйти, когда в доме будет трое детей, когда самый младший — совсем крошка, нуждающийся в нём.
Эта мысль постепенно перестала быть только мечтой — она стала тихим планом. И когда спустя какое-то время тест показал заветные две полоски, Анжела ощутила не только робкое волнение, но и странное чувство победы.
Беременность далась ей нелегко, но вместе с усталостью пришло и ощущение, что она держит судьбу в своих руках. Сергей словно и впрямь изменился: стал мягче, внимательнее, сам предлагал помощь, дарил цветы, а в его взгляде появился тот самый тёплый блеск, по которому Анжела так скучала последнее время.
Когда на свет появилась третья дочка, Анжела почувствовала, что их семья будто начала жизнь заново. Ей уже было далеко не двадцать, но с этой малышкой они с Сергеем гуляли, как самые молодые родители: вместе катили коляску по утренним аллеям, вместе слушали первый неуверенный лепет. Сергей охотно помогал — сам купал крошку, вставал по ночам, умело укачивал её на руках.
Постепенно Анжела расслабилась и в душе поселилась тихая, устойчивая радость. Но однажды прозвенел до боли знакомый тревожный звоночек. Сначала незаметно — Сергей стал чаще ссылаться на завалы на работе, задерживался дольше обычного. Потом телефон начал странно молчать, когда она звонила вечером. Анжела пыталась отгонять тяжёлые мысли: может, действительно начальство прижало сроками, может, просто устал. Но где-то в глубине, там, где память хранит старые раны, снова заныло.
Анжела всё больше убеждалась: нужно действовать, как прежде. В её воображении рождался один-единственный план — ещё один ребёнок. Тогда Сергей, окончательно осознав масштаб своей семьи, наверняка поймёт, что его место здесь, рядом с ней и детьми. Эта мысль казалась ей почти спасительной ниточкой, за которую можно ухватиться, пока мир не рассыпался.
Когда младшей дочке исполнилось всего семь месяцев, тест снова показал две полоски. Сердце Анжелы на мгновение наполнилось робкой радостью — вот оно, решение, вот ключ к его сердцу!
Но Сергей встретил новость без прежнего блеска в глазах. Он лишь выслушал, нахмурив лоб, и после долгой паузы глухо произнёс, будто в пустоту:
— Не вовремя…
Это «не вовремя» эхом отозвалось в груди Анжелы. Она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла кривой.
После рождения четвёртой дочки в доме воцарились новые заботы, но Сергей уже не проявлял той прежней вовлеченности. Помощь стала редкой и какой-то формальной. Всё чаще он уходил рано утром и возвращался за полночь.
— Мне теперь надо больше работать, — объяснял он, не глядя ей в глаза, словно каждая фраза — заранее выученная отговорка. — Старшим нужно оплачивать учёбу, младшим всё покупать…
«Ничего страшного, пусть работает. Некогда будет думать о ерунде. Он рядом, и этого достаточно» — успокаивала себя Анжела.
Но расчёт оказался иллюзией.
В один из вечеров Сергей не пришёл домой. Часы тянулись так медленно, что ей хотелось выть. Телефон молчал — глухие гудки раз за разом. Анжела набирала снова и снова, пока пальцы не свело судорогой. Лишь ближе к полуночи экран вспыхнул короткой фразой:
«Не жди. Я устал».
Слова врезались в сознание, как острый нож. Она перечитывала их снова и снова, будто надеялась, что буквы расплывутся, изменятся, исчезнут. Но текст оставался прежним.
Анжела не собиралась мириться с таким положением вещей. С первыми проблесками рассвета она уже мчалась к нему на работу. Осенний холод пробирал до костей, но она его не чувствовала.
«Устал… — шептала она, сжимая ручку сумки. — Устал он…»
Охранники у проходной предприятия, где работал Сергей, сперва пытались остановить её:
— Куда? Рабочий день только начался.
Но Анжела, не обращая внимания, проскользнула в двери и прямо к его кабинету. Увидев Сергея в дверях, она уже не помнила, что собиралась сказать. Слова сами сорвались — громкие, резкие, как удары плётки:
— Ты что творишь, Сергей?! Дети ждут! Дом пустой! Ты хоть понимаешь, что делаешь?!
Голоса из соседних кабинетов стихли. Появились двое охранников, готовые вмешаться, но он только поднял руку:
— Всё в порядке.
Сергей медленно выдохнул и, глядя ей прямо в глаза, произнёс тихо, отчётливо, словно ставил точку в долгом, мучительном предложении:
— Анжела, твои истерики ничего не изменят. У меня… другая женщина. Та, которую я всегда любил.
Эти слова повисли в воздухе, как звон разбитого стекла. Казалось, даже шаги за стеной стихли, и весь мир резко замер. Анжела ощутила, как что-то внутри с глухим треском обрывается — так рвется тонкая, натянутая струнка.
Сергей слегка отвёл взгляд, будто боялся столкнуться с её глазами.
— Снежана, — произнёс он глухо, словно через силу. — Мы встречались ещё в институте.
Имя чужой женщины отозвалось в груди Анжелы холодным звоном, как удар ложкой о стекло. Сергей, не замечая её бледности, продолжал, глядя куда-то мимо, на стену за её плечом:
— Я хотел жениться, но у неё проблемы со здоровьем — детей родить она не могла. Сказала, что не станет губить мою жизнь и… уехала.
Он на мгновение прикрыл глаза, словно вновь проживая давнюю боль.
— Я женился на другой, но забыть Снежану не смог. И вскоре развёлся…
Анжела слушала молча, не перебивая.
— А когда я уже жил с тобой, — продолжал Сергей. — Она вдруг вернулась в город и мы встретились случайно. Тогда я впервые ушёл от тебя — к ней. Потом… дети. Снежана настаивала, что я должен быть с ними… с вами. Я возвращался, но не мог о ней не думать. Болтался, как неприкаянный. Я даже расписался с тобой, чтобы что-то доказать ей. И себе. Думал — смогу жить с нелюбимой ради детей. Но нет.
Он тяжело вздохнул:
— Не важно, есть ли дети. Когда две души — одно целое, когда сердце рвётся на части вдали от того, кто дороже всего на свете…
Он на секунду замолчал, и эта тишина показалась Анжеле страшнее любых слов. Сергей выдержал паузу, будто ставил последнюю точку в давно написанной фразе:
— Жалею, что тогда привёл тебя в свой дом. Что поддавался твоим… манипуляциям. Но пришло время всё закончить. Детям буду помогать, но не больше. Я подал на развод.
Слова падали медленно, с глухим стуком — как тяжёлые камни в глубокий колодец, и не оставляли ни места возражению, ни даже крохотной искры надежды.
Анжела стояла, будто лишённая опоры. Пол под ногами качнулся, воздух в комнате сгустился до вязкой мглы. В груди поднималась горячая, удушливая волна — то ли крик, то ли рыдание. Но ни звука не сорвалось с ее губ.
Она развернулась, с трудом переставляя ноги, и вышла. Мир за дверью встретил её резким, колючим ветром. Снег крупными, тяжёлыми хлопьями бил в лицо, но Анжела не чувствовала ни холода, ни боли. Шла вслепую, с пустотой внутри, как человек, который внезапно потерял почву под ногами.
Дома, в полумраке, где каждый угол казался чужим, Анжела металась, словно зверь в клетке. Проклинала всё на свете: Сергея — за предательство, детей — за то, что теперь их придётся поднимать одной, и эту Снежану — женщину, что вернулась лишь затем, чтобы разрушить чужую жизнь. Злилась на соседей, которые наверняка уже шепчутся. На мать, которая предупреждала, но не уберегла. На каждую мелочь в доме — от штор до старого чайника. Но сильнее всего — на саму себя. Ведь она видела, как постепенно рушились их отношения. Видела — и всё равно упорно строила замок на песке, надеясь удержать того, кто давно уже смотрел в другую сторону.
Теперь уже ничего нельзя было исправить. Приходилось учиться жить с этим.
А Сергей, впервые за многие годы, чувствовал себя свободным — и, как ему казалось, наконец, по-настоящему счастливым. Рядом с той, с которой, как он всегда верил в глубине души, должен был прожить всю свою жизнь.
Сколько бы человек ни пытался поставить многоточия, в конце всё равно рано или поздно наступает точка.
Рекомендую к прочтению:
И еще интересная история:
Благодарю за прочтение и добрые комментарии! 💖