Если семья Бровкиных выведена в романе А.Н.Толстого как верные сторонники Петра, как иллюстрация к царскому указанию «отныне знатность по годности считать», то изображение князя Буйносова служит явно для показа неготовности старого боярства к переменам, поддержке смелых замыслов. «Всё минуло! Проснёшься, — батюшки! неужто минуло? Дико и вспомнить: были когда-то покой и честь...» - так размышляет князь.
Позвольте несколько слов не совсем о романе. Возможно, сейчас фамилия князя звучит несколько комично, но использует Толстой имя одной из знатнейших боярских династий. Правда, русский княжеский род Буйносовых-Ростовских (действительно, Рюриковичей), из которого происходила вторая жена царя Василия Шуйского, угас ещё в 1665 году. Как мы видим, автор использует лишь половину фамилии и создаёт очень яркий образ.
Князь Буйносов действует и в пьесе «Пётр Первый», и в одноимённом фильме, где Толстой выступил одним из авторов сценария. И в пьесе, и в фильме Буйносов поддерживает царевича Алексея; в пьесе, правда, отрекается от него, даже угрожает: «Донесёшь на меня – я со страху наговорю, чего и не было», - а затем, согласно с другими сенаторами, вынося приговор, «поспешно» произносит: «Царевич Алексей Петрович повинен смерти». В фильме же князь погибает на Дону, где пытается привлечь казаков на сторону Алексея.
Трудно судить, каким получился бы Буйносов в романе, если бы он был дописан. Хочу только напомнить, что Толстой собирался довести повествование до Полтавы (1709 год) или Прутского похода (1711-ый), то есть гибель царевича Алексея (1718 год) отражена не была бы. Так что судить можно лишь по написанным главам, где Буйносов выведен достаточно комично.
В романе он появится довольно поздно, уже во второй книге. Оговорюсь сразу: в фильме С.А.Герасимова именно Буйносову отданы сетования бояр на неподобающий вид и занятия Петра («царь, в вязаном колпаке, в одних немецких портках и грязной рубашке… С холопами, как холоп, как шпынь ненадобный, бегает по доскам»), но это только в фильме, хотя, по логике характера князя, он вполне мог произнести подобное - будет же рассуждать, слушая письмо Волкова: «Сам куёт, сам конопатит... Сил, значит, девать некуда...»
«Князь Роман, княж Борисов, сын Буйносов», с одной стороны, воплощает собой то, с чем борется царь. А с другой – показывает не слишком умелое и искреннее следование новым веяниям. Первая же деталь – «по старой привычке лез в бороду, но отдёргивал руку: брито, колко, противно...»
Сцена расставания бояр с «древней красотой», когда «два богопротивных карла», «Томос и Сека тянулись на цыпочках и овечьими ножницами отхватывали расчёсанные, холёные бороды», была дана несколько раньше.
Конечно, все знают, почему Пётр боролся и с бородами, и со старинной одеждой. Но вот рассуждения Романа Борисовича попросту великолепны. Толстой, передавая их, блестяще использует так называемую «несобственно-прямую речь», то есть говорит так, как сказал бы сам князь Роман: тут и убранство опочивальни («Вон, висит на тесовой стене — где бы ничему не висеть — голландская, ради адского соблазна писанная, паскудная девка с задранным подолом. Царь велел в опочивальне повесить не то на смех, не то в наказание. Терпи...»), и наряд («Шерстяные, бабьи, поперёк полосатые чулки, штаны короткие жмут спереди и сзади, — зелёный, как из жести, кафтан с галуном. На гвозде — вороной парик, из него палками пыль-то не выколотишь», «неизвестно — какой бабы волосы»), и еда («Роману Борисовичу хотелось бы выпить с холоду чарку калганной, закусить чесночком... Водки ещё так-сяк, но чесноку не дадут...», «ни капусты с брусникой на столе, ни рыжичков солёных рубленых, с лучком», «пирожок маленький, чёрт-те с чем»).
Конечно, над всем этим можно просто посмеяться. Можно искренне посочувствовать князю, униженному царскими забавами («вспомнил, как в последний день его, напоивши вином до изумления, спустив штаны, посадили в лукошко с яйцами... И не смешно вовсе... Жена видела, Мишка видел»).
Но встаёт и ещё один вопрос: а чем всю свою жизнь занимался князь Роман? «Каждое утро, во всякую погоду, ехал Роман Борисович во дворец — ждать, когда государевы светлые очи (а после — царевнины очи пресветлые) обратятся на него. И не раз того случая дожидался...» А что интересует бояр до дворце? Что они обсуждают?
Вот читается (обратим внимание, что «по складам») «царский указ. В нем говорилось, что ему, царю и великому князю и пр., и пр., много докучают князья и бояре, и думные, и московские дворяне челобитными о бесчестьи». И, как пример, - та самая жалоба на Алёшку Бровкина, о которой я уже писала. И сам указ - «Царь и великий князь и пр., чтобы ему не докучали в такое трудное для государства время, за докуку и себе в досаду повелел на челобитчике, князе Мартыне, выправить десять рублёв и те деньги раздать нищим и ныне челобитные о бесчестьи воспретить...» Князь Лыков возмущён («Что же будет-та? Теперь каждый и облает и обесчестит... Одна была управа и ту отнимают»). Но тут же мы видим и даже как будто слышим яростный спор князей, чей род древнее и славнее: «Оба князя поднялись с лавки, стали оглядывать друг друга с ног до головы. И быть бы лаю и шуму великому, — не вступись Ендогуров и Свиньин. Усовестили, успокоили». А вот в фильме 1937 года мы этот «лай и шум великий» видим воочию:
И очень скоро мы поймём, кто Роман Борисович ещё не худший из бояр: когда заходит разговор о готовящейся войне, он будет возражать тем, кто считает, что «сидеть нам смирно, зачем нам турков дражнить»: «Это — как смирно?.. Как, перед турками, перед татарами — смирно? А для чего мы князя Василия Голицына два раза в Крым посылали?» И даже будет приводить и экономические, и политические доказательства необходимости воевать: «В Амстердаме за польскую пшеницу по гульдену за пуд дают. А во Франции — и того дороже. В Польше паны золотом завалились… А я по винокурням прошлогодний хлеб Христа-ради продал по три копейки с деньгой за пудик... Ведь досадно мне — рядом: вот — Ворона-река, вот — Дон, и — морем пшеничка моя пошла... Великое дело: сподобил бы нас Бог одолеть султана... А ты — смирно!.. Нам бы городишко один в море, — Керчь, что ли бы... И опять: мы, как Третий Рим, — должны мы порадеть о гробе Господнем? Али мы совсем уже совесть потеряли?»
Правда, отклика он не находит. И услышим мы высказанные князю Роману боярами обвинения и насмешки: «Только не гнаться дочерям шлёпы навешивать да галант заводить дома», «Конечно, таких дураков, которые ещё в Немецкой слободе кофей покупают по два и по три четвертака за фунт, таких никакой мужик не прокормит».
И вот здесь, наверное, нужно уже говорить, как князь пытается приноровиться к новым временам и что у него из этого получается.
До следующего раза!
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал! Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
"Путеводитель" по циклу здесь
Навигатор по всему каналу здесь
