День учителя — есть такой праздник — первое воскресенье октября.
Как не вспомнить моих дорогих учителей!
Не люблю торжественных речей, мне ближе камерность и тишина.
НИНА ДЕМЬЯНОВНА
Седьмую школу я закончила очень давно — в 1972 году. Учительницей нашего 1А класса была Нина Демьяновна Денеко, жена директора школы Николая Моисеевича Каберника. Семья директора школы — у Нины Демьяновны подрастали две дочки, Наташа и Таня — жила в квартире при школе, с отдельным входом на первом этаже. Позже из квартиры сделают класс по домоводству, здесь мы будем учиться кроить, шить юбки, делать домашние заготовки: по осени мариновать в банках огурцы, помидоры, делать песочное печенье.
Нина Демьяновна провела четыре года войны в эвакуации в Ташкенте, рассказывала нам, как было голодно и холодно, не хватало школьных тетрадок, дети писали на разлинеенных газетах, приучала нас беречь книги, подклеивать порванные страницы.
— Вы счастливые дети, живете в мирное время, не знаете, что такая война.
В школу я пошла после болезни в 8 лет, читать начала рано, училась легко. У Нины Демьяновны были свои привилегии и любимчики, в том числе и я.
По средам после второго урока учительница ходила за продуктами на городской рынок, сопровождал ее кто-нибудь из мальчиков, часто Костик Мартынов, он помогал Нине Демьяновне нести корзинку с зеленью, овощами, фруктами. Меня же учительница оставляла присматривать за классом, разрешала сидеть на своем стуле. Часто перед одноклассниками я читала вслух книгу, но главное, предупреждала всех Нина Демьяновна — в классе должна стоять тишина.
В конце мая четыре года подряд Нина Демьяновна вывозила наш класс за город, мы добирались до Старой площади, садились в пригородный автобус и доезжали до первого редкого лесочка. Выбирали солнечную полянку, доставили заготовленные мамами бутерброды, газировку, устраивали общий обед. Было весело. По просьбе учительницы мальчики ловили пчел и сажали ей на плечо. Пчелка выпускала жало, мы окружали Нину Демьяновну, смотрели, восхищались ее мужеством, как она терпит боль. Нам она говорила — это полезно, такое лечение от артрита. Какое редкое слово артрит!
Четыре года быстро пролетели. Помню, как в теплый день мая нас собрали за школой сделать прощальное групповое фото. Фотограф рассаживал детей на лавке. Впервые Нина Демьяновна показалась мне невысоко роста, долговязый Сережа Борденко ее уже обогнал на полголовы. Наша учительница суетилась, хотела выглядеть солидно, а не затеряться среди девочек, поэтому подложила себе два толстенных тома энциклопедии, чтобы как-то быть повыше девочек.
В пятом классе наши девочки прибегали на первый этаж в наш бывший класс, ябедничали, жаловались Нине Демьяновне, как нам трудно учиться, как много новых учителей, искали у нее защиты и понимания.
…Мы давно уже закончили школу. Как-то летом мы с подружкой и нашими детьми-дошколятами выбрались на прогулку в городской парк, пришли к аттракциону «Колесо», в городе среди жителей гуляло название «чёртово колесо».
Купили билеты. На входе к колесу с подвесными сидениями стояла постаревшая Нина Демьяновна, ее жгучие черные волосы поседели, на пенсии она подрабатывала в парке. Я обняла ее, спросила, узнала ли она меня, ее бывшую ученицу Иру. Она щурила близорукие глаза, улыбалась мне, извинялась, но так и не узнала.
РУСИЧКА
Учительницей русского языка и литературы с 5-го по 10-й класс была Александра Александровна или «русичка». Несмотря на свою грузную комплекцию, была женщиной восторженной и романтичной. Как-то осенью в девятом классе она опоздала, пришла на урок румяная, почти с порога стала рассказывать о встрече в техникуме с сыном Есенина. Урок пошел не по плану, Александра Александровна, как школьница, законспектировала выступление Константина Сергеевича. На уроке мы услышали много частных подробностей из биографии поэта — эти факты вы не прочитаете ни в одной официальной биографии Есенина, повторяла учительница и вдохновленно читала нам наизусть поэтические строки.
В десятом классе, отдавая мне очередное сочинение на вольную тему, строго предупредила:
— Ира, прошу тебя, не пиши такими большими сложноподчиненными предложениями. Можно спокойно разделить на три коротких.
— У Льва Николаевича предложение иногда начинается на одной странице, а заканчивается на другой, — попыталась возразить.
— Толстой классик, ему можно, вот станешь классиком, пожалуйста, — сердито нахмурила брови «русичка».
Я по-прежнему пишу длинными предложениями, и ничего не могу с собой поделать.
ХИМИК
Классным руководителем с седьмого по десятый класс у нас был Георгий Иванович Корсак или коротко «химик». Он был редкий фанат своего предмета, это стало понятно чуть ли не с первого урока. Кабинет химии с высокой, почти университетской кафедрой, поражал новичков бутылочками, пробирками, мензурками, колбочками, пипетками. Неизвестные ранее названия сульфат меди, аммиак, гидроксид натрия звучали, как заклинания, лакмусовые бумажки, газовые горелки, фильтровальные воронки завораживали, что-то еще будет! Химик заинтриговал нас опытами, цветными превращениями одной жидкости в другую, выращиванием кристаллов, а мы в свою очередь должны были полюбить его предмет на всю оставшуюся жизнь. Иначе…
Послушному и рукастому Толику Мишину классный заказывал наточить на уроке труда дюжину деревянных указок. С Толиком было все ясно, его медлительный, неповоротливый ум не способен охватить сияющие вершины сложного предмета.
— Кол! — яростно звучал приговор, и в руках химика ломалась очередная деревянная указка.
Георгий Иванович один раз вызвал меня к доске, я что-то невнятно бормотала и не могла определите валентность серы в соединениях, указать качественный и количественный состав вещества угольной кислоты. Со мной было тоже все понятно. Но я сразила учителя потоками своей болтовней, когда мы после уроков застревали с подружкой в кабинете химии. Отличница Лена молча мыла пробирки, а я тараторила про московские театральные новости, юбилеи артистов, премьеры. В читальном зале городской библиотеке запоем читала журнал «Театр», «Журналист» и брала домой не по программе романы Франсуазы Саган.
Георгий Иванович устало молчал, подперев рукой щеку, слушая мой задорный треск.
— Значит так. Будешь ходить в городскую библиотеку, мне по подписке идут журналы, от моего имени делать выписки. Одна нога здесь, другая в библиотеке.
Так я стала поручительницей классного. После уроков в кабинете химии учитель превращался в другого человека — мечтательного, а даже сентиментального. У него был проигрыватель, он ставил пластинки, и мы по неволе слушали оперные арии. Лена оформляла информационный стенд для кабинета с очередными нобелевскими лауреатами в области химии, я — рисовала заголовки для статей. Мы недоуменно переглядывались, увидев вблизи увлажненные глаза классного, с трудом сдерживали дурацкое хихиканье. Было неловко вдруг стать нечаянными свидетелями человеческих слабостей, наш Химик пример суровой и несгибаемой личности. Это же Химик!
К десятому классу колебалась между театральным и журналистикой. В Минске в театральном надо было сдавать белорусский язык и литературу, а с этим было туго. В пятом классе к нам пришла новенькая девочка Наташа Евдокимова, ее семья переехала из Калининградской области, родители написали заявление на освобождение дочери от занятий по белорусскому языку. Мы сдружились, за компанию с ней меня тоже освободили от уроков белорусского языка. Тем более надо было рано вставать, три урока белмовы в неделю были в расписании первым уроком.
По белорусской литературе у меня была крепкая пятерка, но читать книги на национальном языке ленилась, поэтому классику знала в переводах на русский. Театральный пришлось забыть. Твердо определилась с будущей профессией: факультет журналистики университета, а там можно было выбирать между белмовой и русской.
Уже несколько лет в комитете комсомола мне, как главреду, поручили выпускать школьную настенную газету. У Валика Симоненко появился фотоаппарат, родители подарили ему дорогую вещь, чтобы оторвать сына от улицы. Наши ребята-подростки уже собирались в группы, пробовали пить дешевое вино, вечерами хулиганили в центре у кинотеатра «Родина».
Валик был безотказным, смотрел на меня влюбленными глазами, из него легко можно было вить веревки. Мои поручения были простыми — делать для газеты неожиданные фото.
— Ищи! Нужны злободневные фотки.
Вот старшеклассники курят за углом школы, малыши таскают друг друга за воротники, математик Пузыревский, красный, распаренный, забивает на спортивной площадке в ворота голы. Под фото сочинялись ядовитые заголовки.
Перед экзаменом в десятом классе Химик затеял со мной разговор.
— Выбери любой билет.
— Зачем? — удивилась я.
— Выучишь на зубок, задачку тебе дам заранее. Билет будет третий справа. Договорились.
Химик не хотел мне портить аттестат, за эти годы мы узнали друг друга, он по-взрослому уважал меня, поощрял мои занятия в городской театральной студии. С Александрой Александровной мы ставили спектакли в школьной студии, в городской газете с подружкой Наташей вели рубрику «Комсомольская жизнь». За публикации нам начисляли гонорара. За пять рублей можно было сходить в кафе, на танцы в парк, в кино, купить книгу и всякую другую мелочовку. Заместитель главного редактора Евгений Абрамов уже подготовил нам направления от редакции на журфак.
На экзамен пришла с букетом сирени, в июне в садах еще во всю цвела лиловая сирень. В моей юности было не принято покупать цветы — дорого. В каждом палисаднике можно было наломать белую черемуху или душистую сирень.
Выбрала билет номер 10. «1. Железо: положение в периодической системе химических элементов Д.И.Менделеева. 2. Белки как биополимеры». В комиссии сидел завуч по кличке Жуф, наша учительница физики Тамара Григорьевна и директор школы Черепанова. Стоял солнечный теплый день, Тамара Григорьевна рассеянно смотрела в окно, как бы мечтательно отстранилась от экзамена, Жуф что-то записывал в блокнот. Все прошло, как по маслу, я уверенно отбарабанила вопросы билета. Никто из комиссии не задал мне ни одного вопроса. В аттестате появилась четверка. Георгий Иванович-то знал, что химия мне вряд ли пригодиться в будущей профессии, разве что на кухне при гашении соды уксусом.
Наши выпускники с крепкой тройкой по химии сдавали экзамены в институты на отлично, с четверками у ребят спрашивали, кто так блестяще их подготовил. Фамилия учителя химии Корсака была проходным заветным билетом. Отличники, победители многих союзных олимпиад по химии, уезжали учиться в Москву и Питер, где позже сделали блестящие карьеры ученых, например, как Саша Блинковский, к тридцати годам он был самым молодым доктором наук.
Он потом приезжал в город на могилы родителей, более двадцати лет отработал в университете в штатах, зашел с визитом и в нашу школу. Никого из старых учителей уже не было в живых. Много лет потом рассказывали историю, которая каждый раз обрастала новыми слухами и подробностями, как Саша достал пачку американских дензнаков и попросил тогдашнюю директрису, человека пришлого, выплатить премии учителям, заодно приобрести что-нибудь необходимое для школы.
Директриса сначала растерялась, потом собрала совет из завучей, на том и порешили — пустить деньги на премии для учителей, сделать ремонт в кабинете химии. Она пообещала Саше прислать полный отчет о потраченных деньгах. «Американец» — высокий человек с очками в тонкой золотистой оправе, упакованный по последней моде в стильное длинное пальто нездешнего горчичного цвета и такие же ботинки на толстой подошве, только улыбнулся в ответ — никакого отчета.
Георгий Иванович умер неожиданно, на январских каникулах, не пенсионного возраста. Он часто оставался ночевать в кабинете, когда приходилось писать срочную статью в научный журнал или очередную методичку. На утро уборщица нашла его мертвым.
Сегодня моя школа, теперь уже гимназия номер семь, носит имя Георгия Ивановича Корсака, мемориальная доска висит прямо при входе.
